– А вы кто? – вежливо спросила Ольга Юрьевна, глядя на вошедшего мужчину.

– Считайте меня отцом Мая, – заявил азербайджанец, скользнув по учителю усталым взглядом.

Все удивлённо посмотрели на вошедших. Повисла тишина. Аслан всегда одевался в чёрное: кожаная куртка, водолазка, штаны – всё было чёрным, и этот цвет в полной мере подчёркивал мрачность его образа.

– Хорошо, – неуверенно кивнула Ольга Юрьевна. – Тогда, пользуясь такой честью, перейдём к проблеме школьных побоев. Невиданная жестокость, которая повергла меня в шок. Ребята из соседних классов и из нашего в том числе избивают нашего ученика, отцом которого является… простите, как вас зовут?

– Аслан, – коротко представился азербайджанец, садясь за свободную парту.

– Это вопиющее и непростительное поведение ребят, которое требует участия директора, о чём я и собираюсь с ним в ближайшее время поговорить. Но предлагаю для начала обсудить проблему внутри нашей, так сказать, семьи. Подумать, как это можно исправить. О причинах драк мы поговорим чуть позже, расспросим мальчиков.

Набрав воздуха в грудь, Ольга Юрьевна продолжила:

– Мне доложили, что в избиении участвуют ученики нашего класса – Антон и Игорь.

Ребята, на которых был направлен взор учителя, дёрнулись и заелозили на стульях.

Далее продолжилось бурное обсуждение вопроса. Родители вышеупомянутых учеников вели себя несдержанно, пытаясь оправдать своих сыновей. Аслан всё это время молчал, подставив массивный кулак под подбородок; рукав его куртки задрался, обнажив широкое запястье с чёрными волосами. Он попеременно посматривал на говоривших родителей, сохраняя невозмутимость. Когда повисла пауза, Аслан, опустив кулак на парту, произнёс:

– Не вижу в этой ситуации ничего плохого. Я бы никого не наказывал, из школы не исключал. Пусть ребята разбираются сами. Моему пацану надо научиться стоять за себя, и это будет для него лучшая школа жизни.

– Ага! Вы, значит, ждёте, когда ему выбьют зуб или глаз, и тогда остальные будут отвечать? – спросила ошарашенная учительница с детской обидой в голосе.

– Я знаю только одно: чтобы стать мужчиной, парень должен пройти школу жизни, в том числе научиться драться. И для этого лучше всего подходят те условия, в которых ему предстоит жить. Подонков всегда хватает, но не всегда рядом будут родители, которые за него заступятся. Я уверен, что всё будет хорошо. Только им надо объяснить, что все последствия спросят с них. Дети должны учиться ответственности за каждый поступок. И если они так подло нападают на одного, значит, цена их храбрости, ответственности равна нулю. Значит, они трусы и подлецы, – с жёсткой убеждённостью произнёс Аслан, сжимая широкий кулак. – Таких никто не уважает, и придёт время, когда будут бить уже их.

По классу прокатилась волна возмущения. Май с восторгом смотрел на своего защитника, испытывая к нему безумную благодарность, теплоту и любовь.

После собрания Аслан потрепал юного друга по волосам. «Береги себя, но при этом воспитывай железную волю», – посоветовал он, печально улыбнувшись. В этой улыбке мальчик почувствовал начало перемен. Он прочёл в ней: «Я не всегда буду рядом, тебе пора взрослеть. Подходит время расставаться, научись быть сильным, учись держать удар».

И в последующие встречи с Асланом мальчик увидел, что они начинают отдаляться. Это было неизбежно, особенно при быстром взрослении парня, которого всё больше увлекала другая жизнь. В нём всколыхнулись гормоны, предвещавшие подростковый бунт – трамплин для взрослого плавания, в которое он должен был выйти с хорошей сноровкой, подготовленный и свободный от младенческой привязанности.

В последнею встречу Аслан был очень занят торговыми делами и не смог уделить своему гостю время, которого мальчик так страстно жаждал. И Май впервые почувствовал себя здесь лишним. Он ощутил обиду, подкравшуюся к сердцу. С этой же секунды его мир снова стал закрываться, застёгиваться до самого подбородка. Так долго взращиваемая сердечная привязанность порвалась. Как мало времени нужно, чтобы её потерять!

И Май ушёл, чувствуя, как горечь обиды подходит к горлу. Этот уход был естественным и, возможно, самым правильным решением, продиктованным самой жизнью. Аслан был ему дорог, он буквально наполнил сердце мальчика отцовской любовью, которую тот понесёт в жизнь. Расставание забрало из души Мая частичку теплоты и радости, которую ему дарил этот большой, суровый, могучий азербайджанец. Но так было нужно…

На какое-то время школьники оставили Мая в покое. Присутствие на собрании мнимого отца одноклассника охладило ребяческий пыл. В их глазах его образ, смелость и твёрдость передались образу мальчика, наполнив его такой же силой и уверенностью. Ребята будто затихли, выжидая другой поры, лучших времён. Создалось впечатление, что он их вовсе перестал интересовать. У подрастающего поколения случились новые увлечения, состоявшие в первых экспериментах с сигаретами и алкоголем.

Май так же стремительно взрослел, и всё чаще его мысли становились тревожными. В четырнадцать лет в его теле пробудилась новая сила, для которой не существовало преград и которую совершенно невозможно было обуздать. Она отбирала былое спокойствие и заставляла ещё активнее вертеть головой по сторонам. Новая страсть выходила на первый план – интерес к женскому телу. И поначалу даже сильное увлечение музыкой было неспособно его заглушить. В парне вспыхивал и разгорался внутренний огонь желаний. Сидя за школьной партой, Май издалека с похотью рассматривал молодые, ещё не сформировавшиеся девичьи фигуры одноклассниц. Ему казалось, что он желал каждую без разбора. Проходя по коридору мимо стаек этих пташек, боялся повернуть голову на их громкие трели и девчачьи смешки, но взгляд так и скользил по ним; он весь сжимался, словно был повинен в чём-то непристойном, ведь раньше он никогда не разглядывал девочек с таким вниманием. Они же в свою очередь смотрели на косившегося на них парня с интересом, находя его симпатичным, пусть и со странностями. И многим нравилась его отчуждённость, загадочность, которая помимо воли окружала его как ореол.

Маю не чурался того, что с ним происходило. Как и полагалось его натуре, он бросился в этот омут желаний с головой, отдаваясь новым фантазиям. Рассматривал журналы, ища в них откровения женского тела, смотрел фильмы, надеясь увидеть интимные сцены. Если во время таких сцен в комнате присутствовала мать, она переключала канал или начинала о чём-то очень громко разговаривать с сыном. Иногда её разбирал выдуманный приступ кашля, или она просто выключала телевизор. Сын не смел выражать недовольство, дабы не выдать своего интереса. Если же рядом была сестра, то стеснение испытывал сам подросток, он даже чувствовал, как красная краска заливает его щёки. Но соблазн был сильнее, и он досматривал щекотливую сцену до конца, напрягая глаза, чтобы не упустить ни единой детали. Потом убегал к себе в комнату, на что сестра ехидно ухмылялась, прекрасно понимая, что в этот момент творится в теле взрослеющего брата. «Вырос, индюк» – тихонько говорила она, посмеиваясь.

Ему было не чуждо рассматривать даже сестру. Он вдруг стал замечать её пышную, не слишком скрываемую от брата грудь, не всегда гладко выбритые, немного полноватые ноги. Ему хотелось нырнуть глазами глубже, но не было возможности. Однажды, когда Света принимала душ, он подставил стремянку к кухонной стене, куда из ванной комнаты выходило маленькое окошко. От волнения сильно стучало сердце, он чувствовал, что поступает подло, неправильно, что он ломает некую тонкую грань дозволенности. Нужно было остановиться и отвернуться. Но он забрался по лестнице выше и, вытянув голову, заглянул в запотевшее окно. Света стояла боком, её упитанная, широкая от плеча рука закрывала грудь, которая выглядывала лишь привычной бегущей вниз ложбинкой. Май отвернулся, почувствовав срамоту своего поступка, и на один день впал в хандру, ощущая свою беспомощность перед телесным вожделением.