— Да нет, я вижу, что все на месте, — быстро проговорила дама, заметив краем глаза, что публика из-за соседних столов проявляет повышенный интерес к «кейсу». Да и за окном совсем некстати прогуливались двое милиционеров…
— Ну как, по рукам? — оторвал бизнесмен даму от созерцания вожделенных пачек.
— Ах, да-да, — поспешно проговорила дама. — Только я совсем не подумала, как все это унесу…
— Да берите вместе с чемоданчиком, — захлопнул «кейс» бизнесмен. — Дарю на память. К тому же я на вашем товаре такую «капусту» наварю, что вам и не снилось… — Заметив, как передернулось лицо у дамы, он великодушно добавил: — Ну, если что, так я в натуре к вашим услугам.
— Буду иметь в виду, — буркнула дама, бережно, будто дитя, принимая «дипломат».
— Вас подвезти? — галантно предложил бизнесмен.
— Нет, благодарю вас. Я живу рядом, за углом.
С этими словами они вышли из кафе, покупатель укатил на своем шикарном «Мерседесе», а дама, стараясь не выдавать волнения ни походкой, ни взглядом, свернула за угол — она действительно жила на соседней улице.
Едва счастливая обладательница чемоданчика переступила порог своей квартиры, как ее облик изменился до неузнаваемости: даже не закрыв входной двери, она дернула крышку «дипломата», и зеленые пачки разлетелись по полу.
— Вот они вы, вот вы, мои милые, мои родные, — радостно проурчала хозяйка. Подняв с пола одну из пачек, она нетерпеливо сдернула ленту…
* * *
В дверь постучали. Василий Дубов привычно смахнул со стола в шуфлятку какие-то бумаги и, приняв позу роденовского Мыслителя, крикнул:
— Входите!
Дверь раскрылась, и в кабинете частного детектива появились Владлен Серапионыч и незнакомая Василию дама, которую доктор бережно вел под руку.
Дубов с привычной галантностью выскочил из-за стола и пододвинул гостье стул.
— Благодарю вас, — чуть слышно проговорила дама и поспешно опустилась, будто упала. На соседний стул присел Серапионыч.
— Вот, Василий Николаевич, это и есть моя пациентка, о которой я вам давиче говорил, — сообщил доктор. — Поэтесса Софья Кассирова. — Дама чуть кивнула. — Просит вас отыскать сбежавшую рифму. Шучу.
Дубову стоило немалых усилий отразить на лице любезную улыбку. Не будучи знаком с Софьей Кассировой лично, он немало слышал о ней как об одной из гениальных поэтесс Кислоярского масштаба, занимавшей свое скромное, но достойное место среди прочих светил местного литературного небосклона. Нет, Василий Николаевич отнюдь не гнушался изящных искусств и при случае мог поддержать беседу и о литературе, и о музыке, и о живописи, но творчество именно кислоярских гениальных поэтов (а вкупе с ними художников и композиторов) почему-то вызывало у него аллергию. И тем большую, чем более гениальным почитался в творческих кругах тот или иной автор.
— Ну что же, госпожа Кассирова, сделайте милость, изложите суть вашей проблемы, — как ни в чем не бывало предложил Дубов. Однако вместо Кассировой заговорил Серапионыч:
— Видите ли, Василий Николаевич, неделю тому назад моя пациентка перенесла тяжелое нервное потрясение. Соседи услышали из квартиры госпожи Кассировой душераздирающий вопль, а когда прибежали, то застали ее бесчувственно лежащей на полу. Мои уважаемые коллеги несколько дней пытались вывести госпожу Кассирову из шокового состояния, а когда убедились в тщете своих усилий, то позвали меня. Ну, я дал ей понюхать свою скляночку, — Серапионыч самодовольно похлопал себя по сюртуку, — и результат не замедлил сказаться. Пациентка тут же пришла в себя и поведала мне о том, что же с нею случилось. Ну а я так понял, что это дело, дорогой Василий Николаевич, как раз для вас!
— Ну и в чем же дело? — теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов.
— Ах! — трагически закатила глаза Кассирова. — Дело в том, что меня обманули на крупную сумму.
— Я вам сочувствую, — вздохнул Василий, — но чтобы помочь, мне нужны более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?
Софья молчала, как бы прикидывая, что стоит говорить сыщику, а о чем лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч:
— Дорогая госпожа Кассирова, Василию Николаевичу вы можете доверять так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее.
— Да-да, конечно, — кивнула Кассирова. — Но я, право же, теряюсь, с чего начать…
— Начните с начала, — предложил Василий.
— В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, — нехотя заговорила Софья, — а этот мерзавец всучил мне…
— Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, — хладнокровно перебил детектив. — Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. — Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая — говорить или не говорить. — Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? — Софья покачала головой. — А, догадался! — немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. — Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента…
— Нет-нет, ну что вы! — испуганно возмутилась Кассирова.
— Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, — снова вмешался Серапионыч. — Расскажите ему все как есть.
— Ну ладно, — наконец-то решилась Кассирова, — речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
— Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? — уточнил Дубов.
— Я не хотела! — чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. — Но обстоятельства вынудили меня… Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
— А вы, как я понимаю, литературный профессионал, — не без ехидства заметил Дубов.
— Василий Николаич, ну зачем вы так, — с упреком покачал головой Серапионыч. — Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы…
— Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, — перебила Кассирова, — и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
— Да уж, причина более чем уважительная, — старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
— Господин Дубов, — патетически подхватила поэтесса, — выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма «Смерть на Ниле» будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:
— Это было давно, это было в Древнем Египте,
В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.
Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,
Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.
Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,
Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,
И стала мне жизнь постыла, любви лишенной…
Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением:
— И вот однажды, молясь в опустевшем храме,
Я услыхала голос, и этот голос промолвил:
«Будет тебе за любовь за твою награда.
Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато
В месте надежном, и стражей надежных приставил
На берегу священном священного Нила,
А сторожами поставил двух крокодилов священных…»
