Но Шерман, кажется, был тугодумом:

— Моя дочь была рада познакомиться с вами, — сказал он, глядя на девушку снизу вверх. — И ей бы хотелось, чтобы вы навестили нас в Шерман-хаус и попробовали пирогов нашей кухарки. — Он выдержал паузу, заполнить которую девушка не спешила, и продолжал: — Но я понимаю… сейчас несколько иные заботы занимают ваш разум, однако, если вы все-таки соберетесь…

— Боюсь, я сейчас к визитам не расположена, господин Шерман, — отозвалась Аделия с гордым видом. — Иные заботы, как вы верно заметили, отвлекают меня от праздных разъездов. — И приторно улыбнулась: — Передавайте приветствие своей дочери. Она милая девочка… — и замолчала.

«В отличие от родни», так и звучало подтекстом.

И Бенсон, глянув на девушку новым взглядом, впервые подумал, что она вовсе не так безнадежна, как ему было казалось: у нее был характер. А сильный характер, как ни крути, — первая веха к достижению поставленной цели.

— Так что вы там говорили про мыловарню? — спросил он на обратном пути. — Собираетесь варить мыло?

И девушка вскинула голову.

— Самое лучшее в Ланкашире! — повторила она уже сказанные прежде слова. — И я очень надеюсь, что вы мне в этом поможете.

Ближе к вечеру, когда заходящее солнце сбрызнуло горизонт алыми красками, Аделия, закутавшись в шаль, пошла встречать стадо с пастбища.

На душе было неожиданно ясно, и она наслаждалась покоем, предвкушением чего-то особенного, что должно было вскоре случиться.

Ей казалось, она заслужила толику счастья, пусть даже приобретенного столь странным образом.

Не в любви, как ей мечталось с самого детства…

В конце концов, она убедилась: любовь не есть синоним настоящего счастья.

Любовь вообще противоположна ему, и стремиться к ней — лишь усугублять свои собственные проблемы.

А она хотела покоя…

Душевного — не физического. От бездействия в лондонском доме на нее навалилась хандра, такая черная, что хоть волком вой, но теперь она отступила… И Аделия, подхватив длинные юбки, побежала по тропке между забором и вспаханным полем, закружилась, взмахивая руками.

Стадо увидела издалека. Новорожденные ягнята скакали, подкидывая длинные ножки, тыкались матери в бок и жалобно блеяли…

Дван кивнул ей.

— Как малыши? — спросила она. — Брэди сказал, ты гонял стадо на ближнее поле: боялся дождя.

И тот отозвался своим грудным, сиплым голосом:

— Нехорошо им сейчас под дождем мокнуть: малы еще. Да и так, шерсть еще не состригли — испортится может.

Аделия только кивнула. От Двана с его мощной фигурой и насупленными бровями не исходило агрессии — только незримое глазу умиротворение, приобретенное, видимо, от природы. От самого солнца, травы, голубых небес…

— Ты уже дал имена новорожденным? — спросила она, пристроившись рядом с мужчиной и стараясь подстроиться под его шаг.

— Только двум, — отозвался он. И явно смущаясь: — Если хотите, можете тоже придумать имя тому с черненьким пятнышком?

— Это мальчик?

— Да, и довольно игривый.

Аделия вспомнила, как гладила теплый мохнатый бок, когда этот маленький непоседа вывалился из матери осклизлым комком.

— Я назову его Этан, — решила она. — Этан, что значит «сильный». — И поглядела на овчара. Дван кивнул, явно довольный выбором имени.

— Хорошее имя, — согласился он. — Этот баран покроет много овец. У него сильная кровь…

Он говорил о ягненке так, словно тот был человеком, и Аделия, поглядев на слугу, ощутила, как горло сжало от спазма.

Такого мощного, что она едва могла продохнуть… Замерла вдруг, вцепившись пальцами в брусья забора и отчетливо поняла, что не сделает этого: не избавится от ребенка, что растет в ее животе.

Просто не сможет…

Он ведь тоже сильный и крепкий, все равно, что этот ягненок, и она не имеет права лишать его шанса на жизнь.

Глэнис хлопотала на кухне, когда она вернулась домой.

— Встретили стадо? — спросила она.

— Да, и даже дала имя ягненку.

— В самом деле? — удивилась служанка. — Дван никому такого не позволяет. — И заметив, как Аделия расплылась довольной улыбкой, поспешила добавить: — А еще я нашла женщин нам в помощь. Они придут завтра, если вы только не против, моя госпожа.

Аделия улыбнулась шире:

— Конечно, нет, Глэнис. Я и мечтать не могла, что все будет так скоро! — И добавила с искренним чувством: — Спасибо большое. Тебе и Брэди.

Той ночью ей снова снился тот странный сон: снова она бежала по темному лесу и нечто преследовало ее. Оно сипло дышало и продиралось сквозь ветви кустарников с бешеной силой… Проснулась она в холодном поту.

День едва занимался, но во дворе слышались голоса. Аделия поглядела в окно и увидела нескольких женщин, должно быть, тех самых работниц, обещанных Глэнис…

— Глэнис! — позвала она, стоя у лестницы. — Глэнис, помоги мне одеться. — И когда та появилась, посетовала: — Ты должна была разбудить меня раньше.

— Так рано еще, госпожа, а вам высыпаться надо.

Аделия одарила ее скептическим взглядом, а после принялась одеваться так быстро, как только могла. Глэнис едва за ней поспевала.

После завтрака наспех, Аделия познакомилась с каждой явившейся в мэнор женщиной: таковых было пятеро. Две молоденькие девицы с матерью и родной теткой и их подруга. Глэнис сказала, что они не из Тальбота, а из соседней деревни — она позвала их, поскольку знала самую старшую, Салли Паркинс. И платить им придется немного — пять пенсов в день — что в их обстоятельствах только на руку.

Каждый раз, как слуги говорили про деньги, Аделии становилось неловко, вот и сейчас она только кивнула и поспешила взяться за дело. Уже через час гора снятых портьер, занавесок и ковриков высилась в холле у лестницы, а они все прибывали и прибывали. Пыль висела в воздухе коромыслом, и Аделия, несмотря на протесты Глэнис, самолично стояла на стуле и протирала окно кабинета. Обе девицы, немногим младше ее, скребли загвазданный пол, они негромко переговаривались и хихикали. Аделии очень хотелось бы тоже иметь подругу, но у нее никогда ее не было…

Разве что Маргарет, сестра, и была ей близка, но Аделия давно с ней не виделась. И теперь, вернувшись в родной Ланкашир, пора было это исправить…

— О чем вы сейчас говорили? — спросила Аделия девушек, спрыгивая со стула. — Должно быть, о чем-то приятном: вы веселы. Расскажите…

Розовощекая Керра улыбнулась в смущении.

— Да так, — сказала она, — припомнили случай с одной нашей знакомой.

— Какой же, что с ней приключилось?

Девушки молча переглянулись, казалось, не знали, стоит ли говорить.

В конце концов, та же Керра произнесла:

— Не так давно, в праздник зимнего солнцестояния, Кэтти увидела в лесу белого волка.

Сказала и замолчала, как будто дожидаясь реакции слушательницы, но Аделия пожала плечами.

— И что, разве белые волки так редки? — спросила она. — Помнится, время от времени появляются и такие.

И Труди, вторая девушка, отозвалась:

— Как же, вы разве не слышали легенду про белого волка? — Аделия отрицательно дернула головой, и девушка зашептала, словно боясь быть услышанной: — Говорят, появление белого волка всегда не к добру. Он предвещает беду, большое несчастье… И всякий, вставший у него на пути, не будет прежним.

— Но почему?

— Потому что посмотреть в глаза белого волка — все равно что продать душу дьяволу, — продолжала шептать девица зловещим тоном, — они завораживают и лишают покоя. Коли это мужчина — маяться ему головными болями и желанием невозможного, коли девица… — здесь она улыбнулась, — жажда отдаться ему будет снедать ее пуще смерти.

— Отдаться зверю? — переспросила Аделия.

— Оборотню, конечно, моя госпожа. Белый волк — это оборотень, выходец с того света; он является, чтобы накликать беду и… совратить как можно больше добропорядочных девушек.

И Аделия, отчего-то испытав странный трепет внутри, спросила дрогнувшим голосом: