Каррис любила такую одежду. Она привыкла носить мужской костюм при обучении в Черной Гвардии, и если в этих свободных льняных штанах она не двигалась так же гладко и они не были такими же мягкими и эластичными, как протканные люксином одеяния черных гвардейцев, они все равно были хороши. И они куда лучше скрывали ее фигуру, чем обтягивающая черная форма. Любой мужчина на Яшмах осмелится в лучшем случае свистнуть вслед женщине Черной Гвардии, даже если она немного гордится трудом заработанной фигурой. Женщина, путешествующая в одиночку в далекой стране, не должна испытывать судьбу.

Пока ее костерок весело горел, Каррис отвлеклась, занявшись вооружением. Ее ятаган будет спрятан и расположен так, чтобы его легко можно было достать в ее наплечной суме, как только она высушит и скатает свой черный плащ. Бичва [3] – скорпион – был пристегнут к бедру внутри штанины. Это было оружие с железными кольцами для пальцев, с четырьмя когтями и острием – хвостом скорпиона – для колющих ударов. Его нельзя было достать быстро, но Каррис всегда считала, что неплохо иметь больше оружия, чем есть на виду. Еще один длинный кинжал был заткнут за пояс. Бифокальные очки она спрятала в сумку. Если сунуть их в эти длинные развевающиеся рукава, то из-за своего веса они будут слишком заметны. Значит, у нее остались наглазники. Наглазники, с горизонтально вшитыми линзами красного и зеленого цвета, каждый в точности подогнанный под глазницу, как можно ближе к глазу. Тонкая полоска красного люксина обеспечивала то, чтобы линзы оставались на ее лице в течение дня, и если она не будет осторожна, наглазник оторвет ей половину бровей, когда она будет его снимать. Этот липкий красный люксин защищен крепкой полоской желтого люксина, которую надо было снять прежде, чем приклеивать линзы на глаза.

Хотя наглазники раза три спасали ей жизнь, Каррис их не любила. Конечно, длинные ресницы – милый аксессуар, когда ты танцуешь на Балу Люксократов, но не когда у тебя линзы прямо возле глаз.

Каррис спрятала линзы на виду, на ожерелье из крупных разноцветных камешков, не настолько прозрачных, чтобы привлечь внимание или сделать украшение ценным. Линзы сомкнулись вокруг одного из звеньев и стали незаметны среди прочих камней. Другую пару линз она засунула под пряжку пояса.

Я тяну время, подумала она.

Отсюда у нее было два пути. Она могла спуститься по реке и встретиться со своим связным в Гарристоне, затем вернуться снова вверх по течению, или она могла попробовать самостоятельно внедриться в армию Гарадула. Идти вниз – трата времени, и все равно она прибудет слишком рано. Кроме того, тут водились бандиты.

Она предположила, что ее связной должен бы знать, как обойти их по дороге обратно, но это ей не поможет, если она будет спускаться вниз. Пойти одной – значит, попытаться вступить в неприятельскую армию без должного прикрытия. А теперь, когда Гэвин сцепился с Гарадулом, король знает, что у Хромерии тут уже есть один извлекатель, так что они будут вдвойне подозрительны, если появится еще один.

Вообще, выходка Гэвина в Ректоне сделала ее миссию почти невыполнимой. Конечно, есть тирейцы белокожие, как она, но у нее был другой акцент и она была извлекателем. Для подозрительных в лагере все будет указывать на нее как на шпионку. Приказы Белой никогда не были рассчитаны на ситуацию вроде той, в которой она сейчас оказалась. Обычно сидишь за благопристойным ужином в Парии со всем его этикетом или с горластыми пиратами, угощающими тебя рыбой-собакой. Там тоже был свой этикет, и если нарушишь, то получишь лакомый кусочек с ядом, после чего десять минут мучительной агонии – и конец.

А здешнего этикета Каррис не знала.

Конечно, Гэвин сожрал бы целиком ту клятую рыбу – и каким-то чудом она не повредила бы ему. Гэвину все давалось легко. Ему никогда не приходилось трудиться ради чего бы то ни было. Он родился с огромным талантом у богатого отца-интригана, так что просто брал что хотел. Даже правила положения Призмы не связывали его – он болтался по Семи Сатрапиям без эскорта Черной Гвардии, когда не хотел сопровождения. А теперь он может пересекать Лазурное море за несколько часов. Оролам, он еще и летать может.

Вон из моей головы, лжец. Все кончено.

Концы не сходились. Здесь ложечек не было, и у урумов было не три зубца, а тысяча. Прекрасно. Каррис не собиралась возвращаться домой. Она не собиралась ждать, пока кто-то возьмет ее за ручку и приведет в лагерь Гарадула. Она не собиралась терпеть поражение. Есть и другие способы узнать о планах короля.

Конечно, она не знала этих способов, но собиралась их выяснить. А пока она вспомнила, что говаривал брат Койос, пока не погиб в огне: «Когда не знаешь, что делать, делай то, что правильно и прямо перед тобой. Но то, что перед тобой – не обязательно правильное».

Город Ректон сожжен дотла. Один человек уцелел. Могут быть и другие, а если так, то они сейчас отчаянно нуждаются в помощи и, возможно, защите. Это Каррис могла им дать.

И если при этом надо будет испепелить какого-нибудь засранца огненным шаром величиной с дом, тем лучше.

Они буквально летели вниз по реке. Кип никогда в жизни так быстро не путешествовал. Призма не говорил ни слова, погрузившись в свои мрачные мысли. Большую часть дня Гэвин Гайл заставлял двигаться то, что у ялика было вместо весел – некоторое время это было почти как ползти по веревочной лестнице, потом как раздувать меха в кузне, затем как грести веслами, затем как толкать тележку по рельсам. Гэвин трудился на одном снаряде, пока не выдыхался, не сводило мускулы, а тонкая не рубашка пропитывалась потом. Затем он немного извлекал, весла обретали несколько иное очертание, что давало самой усталой группе мышц немного отдохнуть, и он продолжал работать.

Когда Кип наконец сумел заговорить, он спросил:

– Сударь, мм, он забрал мой ларчик? – Он не собирался спрашивать о Каррис Белый Дуб или о том, что сказал Гэвин. Не сейчас. Никогда.

Гэвин посмотрел на Кипа, жестко сжав губы. Кип тут же пожалел, что заговорил.

– Либо это, либо твоя жизнь.

Кип помолчал, потом сказал:

– Спасибо, сударь. Что спасли меня. Это было лучше, чем сказать – но он был мой! Это было последнее – единственное, – что моя мать дала мне!

– На здоровье, – ответил Гэвин. Он оглянулся назад, на реку. Его мысли явно витали где-то в другом месте.

– Ведь этот человек виновен в смерти моей матери, правда? – спросил Кип.

– Да.

– Я думал, вы убьете его прямо на месте. Но вы не стали.

Гэвин окинул его оценивающим взглядом. Голос его звучал отстраненно.

– Я не хотел гибели невиновных ради того, чтобы убить виноватого.

– Они не были невиновны! Они убили всех, кого я знал! – По лицу Кипа потекли слезы. Он ощущал себя разорванным в клочья, оторванным от корней, убитым.

– Я говорил о тебе.

Кип осекся, но чувства его оставались в смятении. Он не позволил Гэвину убить короля Гарадула? У него слов не было выразить свои чувства. Он снова подвел свою мать. Собственным невежеством он остановил месть за нее.

Я все исправлю, мама. Душой клянусь, я убью его. Клянусь.

Они миновали с полдюжины деревень и обогнали с десяток лодок. Река, вбирая притоки, становилась шире. Но Гэвин остановился лишь раз, чтобы купить жареную курицу, хлеба и вина. Он бросил их Кипу.

– Ешь.

Они снова отчалили. Гэвин не ел. Он не говорил и даже не замедлялся, когда они проплывали мимо рыбаков, испуганных их видом. Лишь на закате, когда солнце село и Гэвин взялся за весла, Кип снова осмелился заговорить:

– Я… могу помочь, сударь?

Призма смерил его оценивающим взглядом, словно даже не ждал от него помощи. Но сказал:

– Я действительно был бы не против. Становись сюда и просто иди. – Сам он бежал. – Можешь использовать эти ручные весла в помощь, если захочешь. Рули, табаня веслом с той стороны, куда хочешь повернуть. Правое для правого, левое для левого поворота, понял?