Неприятности так и сыпались, словно из рога изобилия, и, казалось, их количество не думает уменьшаться. День не задался уже с самого утра. Вначале, разбудив меня в дикую рань, когда ещё не все петухи проснулись, не то чтобы журналистки, привыкшие вести в основном вечерний образ жизни, ко мне в комнату постучал парнишка с письмом от начальника. Уже держа в руках конверт, даже не распечатывая его, я понимала, что ничего хорошего он мне не сулит. Не стало бы начальство отправлять ко мне никого с письмом так рано, особенно учитывая, что к обеду я и так должна была появиться в издательстве. Так и вышло. В записке сообщалось, что выпуск нового номера был перенесен уже на послезавтра, и моя статья должна выйти именно в нём.

И пусть изначально на сбор информации и написание текста он сам лично дал мне целых две недели, его это сейчас мало волновало. Корнер так прямо и написал, что если к новому выпуску я не предоставлю статью, то быть мне уволенной из издательства, а это было чревато проблемами и потерями дополнительного дохода.

Ближе к завтраку, пока я хмуро давилась сухим бутербродом, обдумывая, что можно сделать в такой тупиковой ситуации, на огонёк забежала Тая и «обрадовала», что не сможет достать мне приглашение на приём герцога. А ведь именно там я и должна была взять интервью у одной из известнейших оперных певиц, приехавшей на празднование тридцатипятилетия императора.

Она была дальней родственницей жены герцога, а потому её с радостью приняли в его доме. В город девушка не выходила и на приёмы в другие дома, как бы её не приглашали, не выезжала. Никакие светские мероприятия она также не посещала, а потому увидеть её можно было только в поместье его светлости. Единственные два места, которые Кристиан Лост однозначно бы посетила, был приём герцога и, собственно, само день рожденье императора. Но если благодаря связям Тая могла попытаться достать мне приглашение к герцогу, то вот к императору никто из моих знакомых соваться был не намерен, и я их понимала.

Подавив желание побиться головой об первый же попавшийся на улице столб, я чуть не взвыла. Как бы я не лезла из кожи, какие бы сенсационные новости мне не удавалось принести в издательством, раз за разом Клоперду удавалось находить причины, чтобы не принимать меня в штат издательства. Вместо того, чтобы спокойно работать, не боясь, что меня в любой момент могут попросить из газеты, последние два года я находилась на так называемом испытательном сроке, что невероятно злило. Но в другие газеты с улицы никого не брали, а потому приходилось терпеть.

Не смотря на то, что я была внештатным сотрудником, суммы мне выплачивали за материалы приличные, и терять их не хотелось, а так наверняка и будет, если я не напишу эту статью. Начальник редко что-то преувеличивал, и если сказал, что уволит – значит так и будет, и прошлые заслуги меня не спасут.

Дело в том, что сенсации не всегда добывались честным трудом, правильнее сказать даже, что чаще всего мои способы граничили с криминалом, и жалобы и иски на газету по моей вине были постоянными. Уже не единожды на издательство и меня в частности, подавали в суд, но нам каждый раз удавалось выкрутиться, а начальству, скрепя зубами, прикрыть меня.

Ну, подумаешь, шантаж, слежка и взлом с проникновением. Зато, какие статьи, какой полёт пера! Вот из-за статей меня и держали. Кривили лица, сдерживали нервный тик и желание придушить, но держали. И деньги неплохие приплачивать не забывали, что уже держало меня.

От тех, по кому я прошлась на страницах газеты, мне не перепадало лишь благодаря тому, что в лицо меня никто не знал, включая и сотрудников издательства. Да и о временном месте жительства знал только начальник. И только это уберегало мою многострадальную пятую точку от ещё больших неприятностей.

От плана просто явиться на приём и расспросить певицу мне пришлось отказаться. Даже если приглашение достану, саму статью написать и передать на печать уже не успею, а значит, придётся искать другой выход.

И пусть он уже был, но он вовсе мне не нравился, так как я снова могла попасть в неприятности. Только когда меня это останавливало?

Одним планом я никогда не ограничивалась, держа в запасе несколько козырей. Да вот только проблема была в том, что эти козырные планы и были не всегда законы и очень опасны.

Еще когда месяц назад я услышала, кого пригласили на праздник, уже понимала, что статью об этой дамочке поручат мне. Ну, или не поручат, но в таком случае я вырву эту возможность из рук других журналистов однозначно. Слишком певица была скрытной, и показывалась лишь на концертах и редких праздниках, а это уже будоражило журналистскую жилку своей сложностью. Узнать, у кого она остановится, было достаточно легко. Познакомиться с одной из горничных, служащих у герцога – тоже особого труда не составило. Сложнее было не приступить закон и не прибить невинного информатора в процессе.

Несколько раз «случайно» столкнувшись с девушкой на рынке и в магазинах готовой одежды, я познакомилась с ней, и за две недели успела не только втереться в доверие, но и стать чуть ли не лучшей подружкой младшей горничной. Болтушка Сьюзан, доверившись малознакомому человеку, спустя несколько дней уже рассказала мне о хозяевах такое, что потянуло бы ни на одну статью в газете, а на целый альманах, вылившийся в последствие в пару скандалов и арестов, но, к сожалению, пока эту информацию для меня было безопаснее попридержать. Благодаря «подружке» я заочно знала всех работников, их графики работы и расположение комнат.

За пару дней, обращая внимание на привычки и повадки Сьюзан, я хорошо их запомнила и подготовилась к своим дальнейшим планам. Платье идентичное её форме уже несколько дней как лежало в выкупленном мною гостиничном номере. Оставалось лишь связаться с ней и пригласить на чай, добавив к напитку несколько невинных добавок со снотворным действием.

Если бы я знала, чем обернётся этот вечер, лучше бы уволилась сама…

*      *      *

Девушка, сидящая напротив меня, что-то увлеченно рассказывала, сжимая тонкими пальчиками хрупкий фарфор, и, в особо эмоциональных местах, едва не вскидывала руки. От резких движений чай, за травы для которого я выложила кругленькую сумму, выплескивался на простенькое платье горничной, оставляя некрасивые мокрые пятна коричневого оттенка, и на серый ковер в номере случайной гостиницы, где я сняла комнату для вот таких вот встреч. От каждого нового витка сплетен я чувствовала, что скоро не выдержу и самолично залью ей этот чай в глотку. За час, что мы сидели и «общались», чай со снотворным давно уже остыл, а девушка и не думала умолкать. В её кружке оставалось уже меньше половины, хотя ни одного глотка ещё сделано не было. Каждый раз, когда Сьюзан замолкала и подносила кружку ко рту, а я замирала в предвкушении, что вот сейчас, именно сейчас она сделает глоток, она вспоминала интересную сплетню и от очередного резкого движения жидкость лилась куда угодно, но не ей в рот.

Я чувствовала, что еще пара минут, и главной статьей нового номера газеты будет не интервью у известной певицы, а криминальная сводка о журналистке убившей осведомительницу в особо жестокой форме. Ручка моей чашки давно отломилась, когда, в попытке успокоиться, слишком сильно её сжала, и я держала емкость в руке будто пиалу, отвернув от девушки сторону без ручки. В голове проносились мысли о том, что я ещё считала, что мне повезло, когда на предложение выпить чаю и поболтать за обедом, девушка согласилась. Видимо слово «поболтать» было решающим фактором.

Возможно, Сьюзан рассказывала даже какие-то важные вещи, но мой мозг, кипящий от не перестающего щебетания девушки, уже давно перестал воспринимать действительность. Сдерживая свои эмоции, я так задумалась о том, куда девать тело несговорчивой, а точнее, очень говорливой служанки, что пропустила момент, когда она таки выпила оставшийся в кружке чай.