Сэм пошел вперед, на абаса, он уже знал, что будет дальше, поэтому не беспокоился. Он уже видел чудовищно разверстую пасть. Иссине-черную кожу, блестевшую сгустками пойманных отражений и случайных солнечных зайцев. Все его существование указывало на невозможность этого явления, как живого существа. При каждом движении, отражения и зайчики расходились в стороны, а уже при следующем, разгоняясь, соударялись друг о друга, разбиваясь на махровые тени, чтобы потом потеряться на страшном образе внеземной особи. И именно сейчас ему вспомнился тот разговор, из-за которого так разозлился Гена. Разговор с абасом.

***

Их общение не было похожим на разговор двух приятелей, хотя бы потому, что процесс был мысленным. Да и как можно назвать инопланетное чудовище, которое и в кошмарах то не приснится и человека двумя приятелями?

– Что ты такое?

– Я ваша неизбежность и надежда. Я ваше спасение.

– Как может неизбежность стать спасением?

– Любая неизбежность, конечность, приводит всегда к одному – к освобождению. Так или иначе, это всепоглощающее состояние проглотит, вместе с пустыми надеждами и глупыми суевериями, все страхи и сожаления. Уничтожит все несовершенства вашего Эго. А потом вы возродитесь, но, уже приняв себя новыми, способными увидеть больше, чем вам доступно сейчас. Вам нужно принять новый мир. Согласитесь сами собой и тогда будите спасены.

– Но сначала неизбежность?

– Да.

Сэм шел к абасу и знал, что смерть этого существа так же неизбежна, как и все остальное.

***

Гене помогли подняться, и сейчас он выглядел не так воинственно: в порванной рубахе, на которой не доставало пуговиц, с рваной раной на руке, выше локтя и огромным синим фонарем под правым глазом – работа абаса.

– Как ты? – Спросил его Сэм, сочувственно заглядывая в глаза и пытаясь понять, в себе ли Столяров.

– Норм. – Тихо, одними губами из-за недостатка сил, проговорил он. Потом собравшись и уже громче, понимая, что его не слышали. – Все хорошо. – Вздохнул-выдохнул. – Что с Булчутом.

– Мертв. – Ответил подошедший Иван. – Сэм его как следует приложил. – Иван движением руки указал направление. Гена посмотрел туда и его пошатнуло. В углу, там, куда забилось существо ранее бывшим Булчутом, словно произошел взрыв – останки кожи, лопнувших внутренностей и синий крови окрасили и заполнили собой весь угол, от пола до потолка. И ни одной крупной детали, указывающей на размеры погибшего существа.

– Что с ним случилось? – Ошарашено спросил Гена Ивана и Сэма.

– Пфф. – Изобразил взрыв руками Иван.

– Но как? – Все не мог себе представить Гена такого события.

– Это ты у него спроси. – Кивая в сторону Сэма, ответил Иван.

– Что ты с ним сделал? – Тут же спросил Гена у того.

– Ничего. Это не объяснить. Все сложно. – Ответил Сэм и, видя непонимание и недоверие в глазах друзей, торопливо продолжил. – Но вам ничто не угрожает, все под полным контролем.

– А, ну тогда ладно. – Махнул на него рукой Гена. – А ты так только с абасами можешь?

– Не знаю. Не пробовал и надеюсь, что не будет случая попробовать.

– Иван! – Крикнул Анатолич, подзывая того. – Тебе Маша звонит, говорит, что они доехали.

Иван метнулся через весь зал, перепрыгивая столы и лавки, сквозь колбы света, наполненных частичками пыли, по диагонали к телефону. Схватил трубку, заулыбался, состроил глупую гримасу, вспотел, зашептал губами. Обмяк, облокотившись на стойке. По его настроению было понятно, что с его родными все хорошо. Иван повесил трубку, а потом просто стоял и дышал, словно только сейчас почувствовал, насколько сладок воздух.

– Вань. – Позвал его Сэм. – Нам надо к Насте. – Видимо имея ввиду медика Анастасию Лепила, а в простонародье Густая, прозванную так за самые героические размеры. – Мы «кровь» этого собрали. – Указывая на синюю жижу в углу – того что осталось от чудовища. – Поехали, отвезем ей на анализ, пусть она скажет, что в абасах не так.

– Если скажет. – Мрачно протянул Гена.

– Что ты хочешь сказать? – Спросил его напрягшийся Иван.

– А то, что у нас, в поселке, возможностей провести подобный анализ – ноль. А город сейчас вряд ли попадешь, сами знаете – по стране ЧС объявили, города закрыты. Да и нет у меня желания ехать к зараженным. – Так Гена охарактеризовал жителей их провинциальной столицы.

– А нам и не нужен настолько достоверное мнение, а так, приблизительно. Просто понять, если у нас что-то общее с ними. – Расслабившись, ответил Иван. – Да навестить её нужно, предупредить о нашем скором отъезде – пусть собирает вещи.

Они, втроем, Анатолич остался в трактире, вышли под палящее солнце. Раскаленный воздух обжигал легкие, стрекотали кузнечики, в воздухе носились насекомые, деловито жужжали жуки и шмели. Лето в октябре было в полном разгаре и так, такая красота, теперь должна была продлиться достаточно долго, для того чтобы успеть ей насладиться.

Ближе всех был Генкин «УАЗик». Они не стали привередничать, хлопнули дверьми, не желавшие закрываться с первого раза и направились на улицу Космонавтов, дом восемь, последнюю улицу, пересекавшую центральную дорогу их поселка. Центральную улицу, в шутку называли «Проспектом» за её ширину, и хотя она никогда не отличалась ровностью и таким же трафиком, как городские дороги, других у них не было и поэтому местные, даже гордились ей, иногда называя её местной достопримечательностью. А в «Проспект» вливалась дорога «извне», по которой сюда приезжали грузовики с продовольствием, почтальоны, реже предвыборные агитаторы, еще реже выборщики. Последних в деревне не любили, но и прогнать не могли, понимая, что если не дать «этим» проявить себя в уговорах, за ними могут приехать те, кто уговаривать не станет. Жители деревни слишком дорожили своей свободой и устоявшимися жизненными правилами, чтобы рисковать ради того, что им не принадлежало.

А еще дорога еще для них, редко куда-то ездивших, напоминала портал в другой мир, в котором появлялись люди и в котором они же потом и пропадали. И потом они и поселок все так же продолжали неторопливо жить свою жизнь.

Их «УАЗик», трясся и стонал на ухабах, скрипел всем чем только можно было скрипеть, но все так же был самым надежным транспортом в этом богом забытом месте, вывозя местных, бывало из таких передряг, что лощеные и многосильные дорогущие «япы» и «американы» даже не пытались выезжать из теплых гаражей. И вот уже показалась деревянная водонапорная башня, возле которой и находился медпукнт, одновременно являясь и жилым домом для Густой. Водонапорную башню недавно отремонтировали, и теперь она красовалась свежими досками и пахла смолой. С башни было удобно наблюдать за округой, она на несколько метров возвышалась над самыми высокими деревьями. Они проехали деревянную пекарню, срубленную недавно мужиками, и находившуюся на «задах» во дворе у Колкиных. Так получилось, что Ольге и Валентину выпала эта нелегкая задача – выпекать хлеб, но они быстро поняли, что новое для них дело им нравится, и что, возможно, оно станет призванием на оставшеюся жизнь. Из-за их работы, весь двор, дом и даже прилегающий лес, пропитался ароматным запахом хлеба. Вот как сейчас – ароматом свежего хлеба заполнился весь салон автомобиля, а у Гены потекли слюни от вкусового узнавания. Ему часто перепадал свежий хлеб, а все потому, что сын Колкиных, Леха, которому уже исполнилось семнадцать лет, помогал ему на пилораме, когда он не был занят в тайге. Пилорама Столярова находилась на отшибе поселка, на противоположной стороне от пекарни, возле самого порога тайги, но это не Леху и он всегда прибегал к Столярову, «чтобы помочь». Гена не был против его компании, хоть и не заставлял парня делать тяжелую работу, предпочитая все делать сам. А Лехе, чувствовалось, нравится работать со Столяровом, нравился запах свежей стружки и распиленного дерева. Нравились спокойные беседы с взрослым человеком, у которого можно было спросить совета о том, о чем не спросишь у родителей. А потом пришли абасы и все сразу изменилось.