– Чего тебе, Аоибхинн? – прислонившись к забору, Изибил посмотрела на немолодую женщину, когда-то славившуюся своей красотой.

Остатки рыжины всё ещё блестели в волосах Аоибхинн, но большую часть занимала седина. Бездушные зелёные глаза пристально смотрели на соседку, словно знали о всех прегрешениях Изибил.

– Поздороваться решила, – неприятно улыбнулась рыжая. – Что, здоровья-то пожелать нельзя уж? А ну как твоя первенка, жениха-то присмотрели? А то смотрю всё одна, да одна. Нехорошо, года-то поджимают. Так и век проживет без мужа!

Изибил кольнула обида. Уж ей-то говорить, бессовестной! Все знали о том, что Аоибхинн, родившая на семнадцатом году дочь, больше не могла забеременеть. Несмотря на чистую красоту, покойный Крикс был разочарован в жене и бил её каждый вечер. Однажды даже протащил за волосы по всему селению. На крики сбежалась вся улица, но мешать нельзя – раз бьёт, на то причина. Аоибхинн была бабой мстительной и через пару седмиц после этого мужа своего отравила. Это знали все. Говорили, подсыпала ему в еду куриную слепоту. Долго мучился Крикс. Проклинал жену, да только где что докажешь? Сам загнулся. Как знать, вдруг у него болезнь желудка была?

Судили после этого рыжую бестию. Страшный суд был. Кто говорил – убить, кто – помиловать. На счастье Аоибхинн, преступников раз в пять лет казнят, по особому числу. Селяне решили не ждать, потому что доказательств не нашли. Объявили её невиновной. Хотели на суд даже вождя из главного города Аутрикума звать, но потом сами справиться решили. Давно такого не было в племени карнутов, по крайней мере из соседних селений подобных историй не слышали. А может, тоже замалчивают. Находились и те, кто утверждал, что из-за денег она Крикса порешила, так как покойный отец Аоибхинн дал три мешка серебра в качестве приданного невесте, а Крикс столько же имущества заложил под процент в казну селения. Настоящее богатство. По правилам селения, кто кого переживет, тот всё имущество себе и забирает.

– Иди своей дорогой, любопытная карга! – Изибил махнула рукой на соседку. – Как обручение будет, не пропустишь, уж не переживай.

Аоибхинн надменно хмыкнула и степенно пошла к добротному дому, где её никто не ждал, кроме старого пса и два десятка взбалмошных кур.

Изибил села на крыльцо и помассировала виски пальцами. Тёмные волосы с проседью выбились из толстой, толщиной с руку, косы и упали на глаза. Все шестнадцать лет Изибил жила как на иголках. Она смотрела на своих младших детей и не могла нарадоваться, что родила таких славных и красивых наследников – темноволосых, как и она сама, с сильными и плотными телами. О них она была готова говорить бесконечно долго, вот только малыши не интересовали никого, потому что предметом внимания жителей селения была и остаётся странная Сайофра, непохожая ни на мать, ни на отца. Изибил вздохнула и в очередной раз спрятала лицо в ладонях. Женщина понимала, что однажды придёт час расплаты за страшную ошибку, совершённую шестнадцать лет назад. Она погрузилась в воспоминания.

– Бабушка Кианнэйт! – в отчаянии заламывая руки, юная красавица вбежала в маленький дом у окраины села, позвякивая украшениями.

Поправляя поминутно то пышную юбку, то длинную тёмную косу, Изибил села около ног слепой праматери и горько заплакала.

– Будет тебе, вербенка моя, – иссохшая старая женщина погладила по голове внучку. – Не горюй.

– Уже год проходит! Если я скоро не буду на сносях, то опозорю весь род. – Изибил заплакала ещё сильнее. – Бабушка, ты же знаешь, как это исправить. Ну скажи, прошу тебя! Ни ваты, ни друиды мне не помогли. На тебя одна надежда.

Старая Кианнэйт задумчиво поджала тонкую и сухую губу. Она погладила свободной рукой украшение на шее, сделанное из корней редкого в их краях самолуса, растущего в самых топких местах болот. Пальцы осторожно прошлись по гладкой поверхности, за два века истершейся до неузнаваемости. Было ли это просто украшением? Любовным подарком? Талисманом от духов леса или давно умершего друида? Изибил не знала. Праматерь никогда не рассказывала ничего о нём, сколько бы любопытная внучка не выпытывала. А любопытничать было отчего. Тонкие корни сплетены между собой по кругу и аккуратно обточены. Таких в селении не делают. Поговаривали, будто однажды старуха ушла в Чёрный лес на три дня, а вернулась с этим ожерельем. Стоявший тогда у власти друид Торбейсон пытался призвать селян вывести юную Кианнэйт на суд за нарушение границы, но за доброту и мудрые советы многие уважали девушку, и наказание сошло с рук. Тем более, что это лишь предположение, а ходила она туда или нет – не доказать.

– Способ есть, – старуха тяжело вздохнула. – но ты пожалеешь об этом решении.

– Нет, бабушка! – вскрикнула Изибил. – Ни за что и никогда. Главное – родить ребёнка, хотя бы одного. Я не хочу, чтобы меня считали пустой. Аоиф и так меня видеть не хочет, а будь я с гнилым чревом – загнобит!

Кианнэйт прикрыла глаза и еле заметно зашевелила пальцем, словно вспоминая долгую дорогу или тайную историю, случившуюся много лет назад. Она снова дотронулась до ожерелья.

– Ступай в Чёрный лес, – слова бабушки тяжёлыми камнями упали на уши девушки. – сразу за ближним холмом будет раскидистый вяз. Отсчитай от него девять шагов по той стороне, где растёт можжевельник и ступай по тропе лисиц, что тебе откроется. Тропа выведет тебя к безопасному месту – там ищи омелу, что растет на каменном дубе. Да, я знаю, что ты скажешь. Ты права, её могут собирать только друиды, но если хочешь зачать ребёнка, то придётся отыскать священное растение и не глядя сорвать его левой рукой. А потом уходи. Не беги, не шуми, не кричи – просто уходи как можно быстрее той же тропой. Не сворачивай с неё ни за что.

Тем же вечером лес из старых легенд и ночных кошмаров открыл свои объятия перед Изибил. Девушка в ужасе смотрела на кривые, потемневшие от чужеродной магии деревья. Она понимала, что одна ошибка может стоить жизни.

Кианнэйт не соврала. Тропа нашлась достаточно быстро, несмотря на то, что девушку трясло от страха и она поминутно оглядывалась по сторонам, стараясь объяснить себе любое шевеление в кустах испуганным животным или птицей. Лес был безмолвен, словно сама смерть поселилась здесь и обитала уже многие века, дожидаясь прихода живых людей, чтобы протянуть к ним костлявые руки, жаждущие крови. Изибил набралась смелости и сделала первый шаг по тропе.

Она вернулась на второй день. Праматерь поняла всё сразу и объяснения были ни к чему. Кианнэйт нахмурила брови и голосом, полным боли и отчаяния, тихо проговорила:

– Я же просила тебя не сворачивать с тропы, глупая! – старуха устало покачала головой и с силой сжала ожерелье. – Ты родишь не человеческое дитя, ведь его отец не принадлежит к нашему роду. Молись, чтобы они не пришли за ребёнком в первые же дни его жизни и не убили нас всех. Молись лесным духам. А пока скорее возляг с мужем, чтобы тебя не предали сожжению за измену с лесным существом.

Когда родилась девочка, Изибил не знала, смеяться ей или плакать. Счастливый и добродушный Луэрн сразу же признал ребёнка, которого они так долго ждали. Однако, Изибил не давали спать муки совести и страх за свою семью.

«Её нужно наречь Сайофрой, – говорила старая Кианнэйт, оставаясь наедине с Изибил. – это имя задобрит древний народ и, возможно, они не придут за своим ребёнком слишком рано. Если ты назовешь её иначе, то это будет означать отречение от её настоящего отца. Тогда беды не миновать.» Хватавшаяся за голову молодая мать спорила с бабушкой, готовая назвать ребёнка как угодно, но не эльфийкой.

«Подумай своей дурной головой! – злилась праматерь. – Даже родных детей они берегут не так, как полукровок, рожденных от человека! Недаром в год великой ссоры с людьми из селений ушли все полукровки вслед за альвами. Думаешь, по своему желанию они бросили нажитое имущество и любимые семьи?»