Арно спустился обратно, стянул с пальца Мартена железное кольцо, на которое никто бы не польстился, пошарил у него за пазухой, вынул и бережно спрятал бумаги, снова закутался в плащ и преспокойно удалился.

В лесу он отыскал свою лошадь, оседлал ее и поскакал во весь опор по направлению к Оврэ. Он был доволен: теперь мертвый Мартен-Герр больше не внушал ему страха.

Спустя полчаса, когда слабый луч солнца возвестил рассвет, проходивший мимо дровосек увидел на дороге обрезанную веревку и повешенного, лежащего на земле. Он со страхом приблизился к мертвецу. Его мучило любопытство: почему тело рухнуло на землю? Под своей тяжестью или какой-то запоздалый друг перерезал веревку? Дровосек даже рискнул прикоснуться к повешенному, чтобы убедиться, действительно ли он мертв.

И тогда, к его величайшему ужасу, повешенный вдруг пошевелился и встал на колени. Тут ошеломленный дровосек бросился со всех ног в лес, то и дело крестясь на ходу и призывая на помощь бога и всех святых.

Коннетабль де Монморанси, выкупленный королем из плена, только накануне вернулся в Париж и первым делом отправился в Лувр, дабы разведать, не пошатнулось ли его прежнее могущество. Но Генрих II принял его холодно и строго и тут же, в его присутствии, воздал хвалу способностям герцога де Гиза, который, как он сказал, если не спас, то, во всяком случае, приостановил утраты государства.

Коннетабль, бледный от гнева и зависти, надеялся найти хоть какое-нибудь утешение у Дианы де Пуатье, но и она приняла его с холодком. Тогда Монморанси пожаловался на такой прием и сказал, что его отсутствие, вероятно, пошло на пользу некоторым господам.

– Помилуйте, – скривила рот в злобной усмешке госпожа де Пуатье, – вы, наверно, уже слышали последнюю парижскую прибаутку?

– Я только что прибыл, сударыня, и ничего еще не слышал, – пробормотал коннетабль.

– Так вот что твердит на все лады эта подлая чернь: «В день святого Лорана не вернешь то, что выпало из кармана!»

Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра.

Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел:

– О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи!

– Ваша светлость, – доложил слуга, – там какой-то человек хочет с вами поговорить.

– Пошлите его к черту! – откликнулся коннетабль. – Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу!

– Ваша светлость, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль.

– Арно дю Тиль? – вскричал коннетабль. – Это другое дело! Впустить!

Слуга поклонился и ушел.

«Этот Арно, – подумал коннетабль, – ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что-нибудь похлестче, тем лучше для меня».

В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость, и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли.

– А я-то думал, что ты попал в плен, – сказал ему Монморанси.

– Так оно и было, ваша светлость, – ответил Арно.

– Однако же ты улизнул, как я вижу.

– Да, ваша светлость, я им уплатил, но только особым способом – обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я – к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе.

– Ну и наглец ты, братец! – заметил коннетабль.

– Никак нет, ваша светлость. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все.

– Гм!.. – проворчал Монморанси. – Чего же ты от меня хочешь?

– Деньжонок… А то я совсем поистратился.

– А почему это я должен снабжать тебя деньгами? – снова спросил коннетабль.

– Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, ваша светлость.

– Платить? А за что?

– За новости, которые я вам принес.

– Еще посмотрим, какие новости…

– И мы посмотрим, какая будет оплата…

– Наглец! А если я тебя повешу?

– Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет.

«Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым», – подумал Монморанси, а вслух сказал:

– Ладно, я согласен.

– Монсеньор очень добр, – ответил Арно, – и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы.

– Какие расходы? – удивился коннетабль.

– Вот мой счет, ваша светлость, – поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах.

Анн де Монморанси бегло просмотрел.

– Верно, – согласился он, – тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой.

– Ба, ваша светлость, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? – невинно спросил Арно.

– Что? – подскочил коннетабль. – Разве ты знаешь… разве уже стало известно, что я в опале?

– Все – и я в том числе – сомневаются в этом.

– Если так, – с горечью покачал головой коннетабль, – то можешь сомневаться и в том, что сен-кантенская разлука виконта д’Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына.

– Не убивайтесь так, ваша светлость, – едко усмехнулся Арно. – Я полагаю, король охотно отдаст вам свою дочь, коли вы сумеете ему вернуть ее.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что наш государь печалится ныне не только об утрате Сен-Кантена и о сен-лоранском поражении, но и об утрате своей нежно любимой дочери Дианы де Кастро, которая после осады Сен-Кантена исчезла, и никто не может с точностью определить, что с ней сталось. Десятки противоречивых слухов о ее исчезновении носятся по столице. Вы только вчера прибыли, монсеньор, и ничего не знаете, да и я сам узнал об этом лишь нынче утром.

– У меня были другие заботы, – заметил коннетабль, – и мне нужно думать не о минувшей моей славе, а о теперешнем моем бесславии.

– Совершенно верно, ваша светлость. Но не расцветет ли ваша слава вновь, если вы скажете королю примерно так: государь, вы оплакиваете вашу дочь, вы ищете ее повсюду, расспрашиваете всех о ней, но только я один знаю, где она находится, государь!..

– А ты это знаешь, Арно? – живо спросил коннетабль.

– Все знать – таково мое ремесло, – отвечал шпион. – Я сказал, что у меня есть новости для продажи, и как видите, мой товар отменного качества. Вы об этом подумали? Подумайте, монсеньор!

– Я вот думаю, что короли всегда хранят в памяти ошибки своих слуг, но не подвиги. Когда я верну Генриху Второму его дочь, он поначалу придет в восторг и вознаградит меня всем, чем только можно. Но потом Диана поплачет, Диана скажет, что ей лучше умереть, чем выйти за кого другого, кроме виконта д’Эксмеса, и король по ее настоянию и по проискам моих врагов станет больше думать о проигранной мною битве, нежели об отысканной мною дочери. Таким образом, все мои труды пойдут только на благо виконту д’Эксмесу.

– Так вот и надо бы, – подхватил Арно с гаденькой улыбкой, – надо бы, чтобы, когда герцогиня де Кастро объявится, виконт д’Эксмес тут же бы и сгинул! Вот бы здорово получилось!

– Но для этого нужны крайние меры, к которым прибегать опасно. Я знаю, у тебя хваткая рука, да и язык ты держишь за зубами. Однако…

– Ваша светлость, вы не поняли моих намерений, – вскричал Арно, разыгрывая негодование, – вы меня просто-напросто очернили! Вы изволили подумать, что я хочу вас избавить от юноши каким-нибудь этаким… – он сделал выразительный жест, – манером! Нет, тысячу раз нет! Есть совсем иной, лучший путь…

– Какой же?.. – вырвалось у коннетабля.

– Сначала давайте договоримся, ваша светлость, – отозвался Арно. – Извольте, я вам укажу, где находится заблудшая овечка. Затем расскажу, каким образом я избавлю вас хотя бы на время, нужное для бракосочетания герцога Франциска, от опасного соперника. Вот вам уже две блестящие заслуги, монсеньор! Что же вы со своей стороны можете мне предложить?