– Но… грузины давно живут в Абхазии, – осторожно напомнил Лысенко. – Два поколения успели вырасти. Третье подрастает.

– У них есть своя земля. Пусть возвращаются туда. Если бы не Сталин, их у нас не было. Это все из-за Сталина.

Продолжать разговор не имело никакого смысла. Потому я примирительно произнес:

– Мы всё поняли. И доложим об этом президенту. Но только вы учтите, что международные отношения – вещь непростая. Там нельзя поступать так, как при решении житейских разногласий, там есть определенные правила. И просто забрать территорию у одного государства и включить в другое нельзя. Тут надо искать решение в соответствии с международными нормами.

Они послушно кивали в знак согласия, но едва я закончил, старший из них возбужденно проговорил:

– Это не территория другого государства, это наша территория, а мы хотим быть с Россией.

– Мы поняли. Мы это поняли… Постараемся что-нибудь сделать. Как только вернемся в Москву, сразу предпримем все возможные шаги.

– Спасибо. Важно, чтобы делегация наших уважаемых людей встретилась с Ельциным. Очень важно.

– Разумеется. Мы понимаем. Координаты записали. Как только потребуется, свяжемся с вами.

Они пригласили нас в ресторан, но мы вежливо отказались, сославшись на дела, которые надо завершить до завтрашнего отлета. Оставшись вдвоем, мы с Володей отправились бродить по городу. Не спеша прогулялись по улицам, вышли к морю. Есть своя прелесть в южных городах: особая архитектура, особая атмосфера, особый воздух, напоенный волнующими запахами южных растений и близкого моря. Я вдруг ощутил себя отпускником. На один вечер.

– Заканчивается наше с тобой грандиозное путешествие, – задумчиво проговорил Владимир, глядя на море, темное, серьезное под вечерним небом. – От Каспийского до Черного.

– Все когда-нибудь заканчивается, – философски заметил я.

Он повернул ко мне голову.

– Не жалеешь, что поехал?

– Конечно, нет. Сколько всего мы увидели!.. Хотя настроение от всего, что мы услышали, не слишком веселое.

– Да, – согласился он и вновь обратил свой взгляд к морю.

Первого сентября я, Марина и Елена Иосифовна отвели Кирилла в школу. Мы, взрослые, волновались куда больше, чем он. Кирилл спокойно стоял рядом с мальчиками и девочками, его будущими одноклассниками, задумчиво смотрел по сторонам, не слишком вникая в то, что говорила директор школы, немолодая полная женщина с миловидным лицом и явно крашеными темными волосами. Ее страстная речь была традиционной для данного случая, но Кирилл слышал такое впервые.

– Учительница больно уж молодая. Боюсь, что неопытная, – тихо проворчала бывшая теща, обращаясь к нам с Мариной.

– Зато у нее еще не угас энтузиазм, – возразила Марина.

– Энтузиазм без опыта лишь во вред.

– Мама, ну что ты, честное слово!

– Учительница из первого «А» кажется мне посерьезнее. Может, попросить перевести Кирилла в тот класс?

– Мама, давай сначала посмотрим, как он будет учиться в этом.

Теща недовольно замолчала.

Потом Кирилла и остальных первоклашек повели внутрь школы. У самых дверей он обернулся, глянул на нас немного растерянно. Мы замахали ему руками. Навряд ли он понимал, что в его жизни начинается долгий период, который будет связан со многими радостями и неудачами, который подарит ему настоящих друзей и во многом определит его дальнейшую жизнь.

Встречали Кирилла через два часа после его первого дня учебы только Марина и теща. Я приехал вечером на праздничный ужин. Были сестра Марины с мужем и дочерью, которая пошла в пятый класс. Мы пили чай с большим тортом.

Конечно, я не имел возможности отводить сына в школу. У Марины был свободный график, она обходилась без моей помощи. Забирала Кирилла после уроков теща.

Первые два месяца осени пролетели стремительно. Мелькал день за днем, словно окна проносящегося мимо поезда. Дела теснились, наезжая друг на друга. Время казалось спрессованным до предела. Я с трудом успевал по воскресеньям ненадолго увидеться с Кириллом, расспросить его про школу и всего единожды смог навестить Настю. Разумеется, не одну, с Эдуардом, – приезжал к ним в гости.

В самый последний день октября на Северном Кавказе полыхнуло – начались вооруженные столкновения в Пригородном районе Северной Осетии. Ингуши убивали осетин, а те – ингушей. Оружие в тех краях водилось практически у каждого мужчины. Жертвы с обеих сторон были значительные. Конфликт следовало прекратить немедленно. Госсекретарь понимал это, но его вмешательство не помогало – в Пригородном районе продолжали гибнуть люди. Кто-то был заинтересован в таком развитии событий.

Через короткое время госсекретаря отправили в отставку – Ельцин уступил мощному давлению. Я принадлежал к числу тех немногих, кого данное событие не обрадовало. Конечно, он взял на себя слишком много, приобретя невероятное могущество, и это далеко не всех устраивало – недовольных более чем хватало. Но он умел проникать в существо самых разных проблем, умел воспринимать информацию, умел слышать знающих людей и принимать вполне адекватные решения. Мне было интересно работать с ним.

Столкновения в Пригородном районе продолжались. И что хуже всего – федеральная власть однозначно встала на сторону осетин. Мы с Лысенко пытались объяснить вице-премьеру, отвечавшему за межнациональные отношения, что это недопустимо в стране, где живет столько народов. Он бормотал что-то невнятное, а потом предпринял все, чтобы наша вторая встреча не состоялась. Я злился, но сделать ничего не мог. Записка президенту не помогла. Скорее всего, она не попала к Ельцину. Оставалось ждать, чем все закончится.

Новый год наступил совсем неожиданно – календарь вдруг подошел к концу, и стало ясно, что придется потратить время на приобретение подарков, на встречи с друзьями, близкими. Я выкроил час для того, чтобы поискать что-нибудь подходящее в ГУМе и его окрестностях.

Вечером я заскочил к Марине, поздравил ее, Кирилла, тещу, коротко расспросил сына про школу, потом рванул в Переделкино, где мои друзья-писатели традиционно собрались на даче Миши Манцева. Дачу, довольно большую, получил еще при Сталине Мишин отец вкупе со сталинской премией. Меня встретили шумно: «А, пропащий! Кремлевский затворник! Молодец, приехал! Налейте ему! Налейте!» Мне вручили захватанный стакан, который тут же был наполнен сухим красным вином, и вся большая компания с невероятным воодушевлением опустошила разнокалиберные емкости. Едва я успел закусить, ко мне подошел Миша с рюмкой в одной руке и бутылкой в другой. Наливая мне водку, проговорил: «Давай выпьем! Повод привычный. Еще один год прошел. Пролетел! Ну и хер с ним». Выпили. Потом еще – за то, чтобы следующий год не слишком расстраивал. «Что-то наша жизнь не слишком изменилась, – грустно изрек Миша. – Наверно, Россия – не та страна, где люди могут жить хорошо». – «А если в этом ее предназначение? – вполне серьезно поинтересовался я. – Если жизнь – испытание, то где его проще пройти: в сытой Америке, преуспевающей Европе или в неустроенной России?» Мои слова заставили его задуматься. «Это если испытание… – пробормотал он. – А если не испытание? Этого мы не узнаем. Пока не уйдем. Туда… – Помолчав, глянул на меня спокойными глазами. – Что сейчас пишешь?» Чуть позже я услышал тот же вопрос от Лени Ваксберга и от Димы Ушакова. «Исключительно деловые письма и аналитические записки», – всякий раз бойко отвечал я. А они писали. Кто – роман, кто – повесть, кто – рассказ. Почему-то зависть не брала меня, ни черная, ни белая.

Мы угомонились только к утру, завалившись спать в разных углах дачи. Я проснулся около часа дня, опохмелился в компании Михаила, после чего отправился домой. Не стал вызывать машину, отправился на своих двоих к железнодорожной платформе. На улице было пустынно, тихо, легкий снег не спеша опускался с неба. Природа словно приноравливалась к наступившему году. Благостное чувство охватило меня.