– Кто же их знает-то! Может, гости наливали.

– Гости? Какие гости?

Валя тряхнула головой, волосы взметнулись облаком.

– У них в тот день были гости?

– У них они каждый день были. Такие же алкаши, как и они.

– А именно в тот день? Кто-то был у них?

Супруги задумались, одновременно уставив взгляды на носы своих резиновых тапок. Потом переглянулись, коротко посовещались. Супруг взял слово.

– В тот день у них был кто-то. Кто – не видели. Картошку сажали за домом. Оттуда вход не виден. – Мужчина сунул руки под мышки, качнулся с носка на пятку. – Но подъезжала машина. Может, даже такси. Потому что сразу уехала. Жена еще сказала: доставку водки, что ли, оплатили? Пошутили мы на эту тему.

– Но потом поняли, что это не доставка была. Потому что дверь входная жахнула уже после того, как машина уехала. Кто был – не видели. Ушел когда – не заметили тоже.

– Во сколько это было, примерно? – заинтересовался Илья.

Хотя сам не понимал, куда это его выведет? И какое отношение к убийству генеральской вдовы имеет?

– Примерно… – Взгляды супругов снова пересеклись. – Да за час до того, как они орать принялись. Может, чуть больше или меньше. Но орать они точно начали уже после того, как у них кто-то побывал.

Иван Григорьевич приоткрыл глаза, глянул вокруг себя. Он по-прежнему сидел в старом кресле-качалке, доставшемся ему от родителей. В правой руке очки в тонкой оправе. Левая безвольно лежит на колене. Ноги накрыты плотным клетчатым пледом. Мама утверждала, что этот плед из настоящей исландской шерсти. И что ему сносу не будет. Иван Григорьевич не знал, где сделали это плед, но сносу ему действительно не было. Полвека назад его где-то кто-то купил, и с тех пор он служил сначала его маме, теперь ему. Был теплым, плотным, мягким. И Иван Григорьевич надеялся, что сносу этой вещи не будет до самой его смерти. Которая, он тоже надеялся, наступит не скоро.

Он перевел взгляд на дверной проем, за которым ворочался в кровати его сын. Грустно хмыкнул. Вот кому плевать на все семейные ценности. Выбросит на второй день все старье из квартиры. И его на кладбище оттащит через пару часов после остановки дыхания. Не станет ждать традиционные двое суток.

– Па, ты чего там вздыхаешь так тяжело? Опять себя жалеешь? – вдруг громко спросил Арсений.

– Я думал, ты спишь, – отозвался Иван Григорьевич.

– Поспишь тут! – фыркнул сын. – Ты вздыхаешь, как старая лошадь перед живодерней. Шучу…

Шутил он в последнее время очень грубо. Уже года два-три. И как-то так незаметно из воспитанного, образованного молодого человека, подающего большие надежды, превратился в откровенного хама. Так его называла двоюродная сестра – дочь Зины.

– Это потому, что надежды, которые ты подавал, так и не осуществились, да? – дергала ему нервы Эльза. – Вежливость утратил вместе с надеждами. Как печально!

Арсений тут же отвечал ей грубостью, открыто насмехаясь над ее одиночеством в сорок лет. Эльза взвивалась, Арсений не уступал. И их колючие перепалки иногда доходили до того, что они принимались размахивать руками очень близко от физиономий друг друга.

Хорошо, что Зоя ни разу не была свидетелем подобных сцен. Иначе Арсению не перепало бы от нее ни копейки.

– Скажи, что было в той коробке, которую нашла полиция? – первым делом спросил Иван Григорьевич, стоило Арсению выйти из спальни.

– В какой коробке? – вытаращился сын на отца.

– Ты знаешь – в какой. Нам ее показывали.

Иван Григорьевич даже очки нацепил, чтобы уловить тот момент, когда сын примется врать и изворачиваться. Тот не стал ничего такого делать. Хмыкнул и ушел в душ. Пробыл там минут двадцать. Возможно, с кем-то говорил по телефону, Иван Григорьевич слышал его голос. Но мог и сам с собой беседовать. Такое бывало. А вода все это время лилась. Все двадцать минут. О том, что это стоило денег, Арсений даже не задумывался. Создал себе звуковую завесу, считает себя умным.

Из ванной сын сразу прошел в кухню. Загремел сковородками. Через минуту загудела кофемашина. Ее им Зоя подарила на новоселье. Это когда они из старой хрущевки перебрались к ней поближе. Тоже не без ее помощи. Сестра провернула какие-то сложные обмены, произвела доплаты, и в результате они из двухкомнатной квартиры с маленькими проходными комнатками переехали в хорошую «трешку». Зоя не давала им денег на ремонт и мебель. Она все сделала сама.

– Вы все равно их потратите и станете жить, Ванечка, в голых неоштукатуренных стенах.

Она была права. Ни он, ни его сын к жизни были совершенно не приспособлены. В этом его и бывшая жена упрекала, но почему-то сына себе не забрала. Оставила с ним.

Пока шел ремонт, Зоя разрешила им пожить на своей даче. Вот где Иван Григорьевич по-настоящему был счастлив. Утро начинал с пешей прогулки. Потом даже пробовал потихоньку бегать. И на беговой дорожке познакомился с прекрасной женщиной. Не юной, нет. Всего лишь на пять лет его моложе. Но очень славным человечком она оказалась. Обо всех людях говорила либо хорошо, либо ничего. Ему это импонировало. И симпатичной была, ухоженной и, невзирая на мелкие морщинки, выглядела очень моложаво.

После пробежки он готовил им с сыном завтрак из продуктов, которые покупал на местном рынке. Потом занимался запущенным Зоиным садом, начитавшись нужной литературы. И это ему нравилось. Обедал в одиночестве. Арсений к этому времени уже уезжал в город. После трапезы отдыхал. А вечером выходил на прогулку и снова встречался с той же женщиной. Они подолгу стояли у озера, думая однажды устроить тут пикник. А еще мечтали о собаке, которую выгуливали бы сообща.

Иван Григорьевич очень волновался в такие минуты. Приятная женщина с милым именем Тая говорила об одной собаке. Что она подразумевала? Что они станут ее делить на два дома? Или… Или станут жить вместе?

Эти мысли заставляли его мечтать подолгу перед сном. И засыпал он почти счастливым. Почти, потому что Арсения к тому часу все еще не было дома. Возвращался он за полночь. И это не могло не тревожить заботливого отца.

Мечты его оборвались в тот самый момент, когда Зоя приехала и забрала их в город, сообщив, что квартира к проживанию готова. И что все получилось даже лучше, чем она думала.

– Кое-где снесли перегородки. Расширили кухню, коридор. Минимум мебели, – рассказывала она, ловко управляя машиной в городских пробках. – Вам понравится.

Им и понравилось, даже очень. Но первые недели Ивану Григорьевичу пришлось нелегко. Он страшно скучал по сложившемуся распорядку дня, по Тае, по своим несбывшимся мечтам. Он даже подумывал попросить Зою пожить там снова, но тут Арсений начал выкидывать один фортель за другим.

То обанкротится, то задолжает, то заболеет какой-то немыслимой лихорадкой, завалившись на больничную койку на полтора месяца. Вот как он мог его оставить в такой момент?

И все же разговор с Зоей у него состоялся. Совсем недавно. Удивительно, но она с пониманием к этому отнеслась. И даже Таю одобрила. И добавила:

– А она скучает по тебе, Ванечка. Звонит мне, все время о тебе спрашивает.

– А почему же ты мне ничего?.. – Он так разволновался, что мгновенно подскочило давление.

– Я думала, что она для тебя ничего не значит. Решила, что она навязывается. Ты же никогда ни словом, Ваня.

Зоя смотрела мягко, нежно. Она его очень любила. Они с детства были дружны. Не то что с Зиной. Та вечно вредничала и подставляла их перед родителями.

– Я стеснялся, сестренка. Да и Арсений… То одно, то другое. Как бы я его оставил?

Тут Зоя начала его ругать и без конца вспоминать, что Арсению уже тридцать лет, и он вполне себе самостоятельный. И пора бы уже папочке отпустить сыночка.

– Ты сама его не отпускаешь, – посмеялся он тогда в ответ.

– Что да, то да, – не стала возражать сестра. – Он наш с тобой любимчик. Вот и избаловали…

Они договорились, что как только дела у Арсения пойдут на лад, Иван Григорьевич переселится на дачу. И Зоя сразу уволит сторожа.