Трудности, они закаляют! Хотя будь у меня выбор, я бы предпочел их не имеет. Не в том количестве! — высоко подпрыгнув, завис я над землей, при помощи силы, замедлив собственное падение до ощущения полета, — Однако, похоже, что мои познания, и мой контроль, это все, что у меня есть в этом мире. — упал кулем картошки, обратно в подмороженную грязь осени, пробив собой свеженький лед, уже успевший вновь образоваться под слоем давно завядших трав.

Ни мои навыки бессмертного, ни знания архимагов, средь которых я никогда не был, но кое-чему они меня все же научили, ни что бы то небыли еще из смежных наук, здесь — не применимы. И мне остаются только знания наёмника, убийцы, ищейки, и «до жопы» живучее тело.

Много ли это? — вновь встал я, стряхнув грязь, отряхнувшись, словно собака — Или же нет? Да кто его знает! Но работать придется с тем, что имею. — и с этими мыслями, я прихрамывая, поплелся домой.

Все же, техники Силы меня как выматывали, так и выматывают. И видно они — не мой стиль, в этом прекрасном мире.

— Кхе, кхе, Увааа! Уваа!

— Эх, Ванька, опять ты болезный страдаешь! — склонился я над колыбелью.

И несколько подумав, повоевав с собой и своими смутными чувствами, где-то там копошившимися, сунул руку внутрь колыбели, положив младенцу на живот.

Я ведь так, тебя беднягу, и подсадить могу на свою энергию! Уже подсадил. Я ею фоню, мать ею фонить, потому что вечно рядом, да и вообще, еще и старый «заряд» не вышел. Отец ею фонит, потому что еще больше со мной общается! Стены, блин, квартиры, ею фонят! И колыбель...

Бедный парень! Оттого собственно ему и дурно стало, что доза, полученная от меня и родителей, кончилась, а того, что просачивается сквозь новые пеленки, недостаточно, чтобы все работало как надо, без разлада. Оттого и... Болит живот, у бедолаги.

Да и не только живот!

— Ох, бедный, бедный. — прошептал я еле слышимо, и убрал руку с пузика младенца.

Заглянул в его зеленые глаза, смотрящее на меня доверчиво, с надеждой. Нет, не по собачье! Без придыханой искренности и веры словно в бога! Без того... раболепия! Но как на мать, а не на сестру. Несмотря на все труды родительницы, именно я стою во главе угла иерархии любви младенца, а не она, женщина, что его родила и выкормила. Что заботится о нем, больше кого бы то ни было.

А почему? Да потому что слишком уж безошибочно понимаю чувства маленького! Когда сменить пеленку, когда дать кушать, когда ему просто скучно! А когда болит живот. И помочь с последним, могу нередко тоже только я.

— Несчастное дитя. — шепнул я печально, и подмигнув озадаченному шкету, вытащил его на волю. — Давай полетаем! Вжиииих...

— Хе-ха-ха-ха! — разлился по квартире радостный смех, за место вымученного плача.

— Ву-уу!

— Ва-ха-ха-ха!

— Ииии...

— Саша!

— Что? — всем телом обернулся я на мать, при том, что руки, продолжили свой путь, проведя мальца в сантиметрах над ковром и полом.

— -И-хи-хи-хи! — продолжил тот радостно хихикать, растопырив пальчики, ручки, ножки, словно самолет.

— Осторожней. — выдала мать обеспокоенно, не найдя к чему придраться, но и не сумев заставить себя посчитать нашу игру из раздела «безопасных».

Я улыбнулся, и повел самолетик «Иван-1» на новый круг. С неторопливым набором высоты по дуге, и сваливанием в штопор, с плавным выходом у самой земли, полетом на бреющем, и новым взлетом.

Конечно, все происходит до жути медленно даже для простого человека! Набор, падение... и в этом вся сложность! Для младенца, а тем более для такого слабого здоровьем младенца как мой брат, любое резкое движение...

— Ковер потом сама стирать будешь. — пробурчала мать, стоящая в проходе в комнату, но в её глазах — «играются чертята».

Она сама, в восторге от процесса! От нашего общения, от смеха сына, от всего! Но... она ведь знает! Они ведь пробовали с отцом... ничего не вышло — мальца из люльки вынуть то проблема! Он только спит, и ест, и ничего иного. В туалет ему сходить — проблема. От резкого движения — напротив может наблювать. А я, словно из другого измеренья! Играюсь с ним, летая по квартире!

— Виии!

— И-хи-хи-хи!

— Вжууух!

— И-хи-хи-ха-ха!

— Ну все, давай на посадку в колыбель — повел я лайнер в сторону ангара

— Ни! — выдал пацан, весь напружиневшись, зависнув в моих руках над точкой входа «в док».

— Ни? — развернул я его к себе лицом, продолжая удерживать на вытянутых руках над «ангаром».

— Ни! — напряженно уставившись он на меня, даже умудрившись неслабо так насупится.

Вон, губешку оттянул, словно лошадь! Идея закончить «горки» ему явно не понравилась.

— Это можно считать за первое слово? — взглянул я на мать, оглядываясь к ней, продолжая удерживать младенца пред собою.

Мать, вышла из счастливой задумчивости, в которую погрузилась в наблюдении за нашими «проделками». Вновь задумалась, но уже осознанно, переваривая мною сказанное.

— Нет. Думаю что, нет.

— Значит пойдешь обратно в люльку. — повел я младенца-самолёт на посадку.

— Ни! — вновь выдал он, да громогласно!

На всю квартиру! Да еще и так головой мотнул, что, его наверное, «обнесло» от подобного движенья.

— Ни? Тогда продолжим? — вновь «поставил» младенца перед собой, держа на вытянутых руках.

— Ии! — взвизгнул он, и растопырил ручки, аки самолет.

Зажмурил глазки от блаженства, и так и всем своим существованием мне говорит — я готовый! Вот он я!

Ну точно летчик тут растет! И повел я самолет, по новому маршруту.

— Вжиии!

— иии!

— Мам, слушай... — начал я, и оборвался, прейдя на кухню, уложив умотавшегося юного пилота — почивать.

Прервался, осознав, что не смогу это предложить. Не смогу так поступить! Не смогу... всё вывернуть вот так. Предложить родителям завести еще одного ребенка, одно зачатие которого при текущем состоянии здоровья обоих — уже можно будет считать Чудом, не говоря уже о вероятности рождения, его здоровым. А потом убить его, во имя спасения матери, каким-то образом скрыв это как от отца, так и от матери, что явно были бы против. И в случае успеха, но вскрытия правды — меня возненавидят.

И физически не смогу — нет у меня нужных знаний, как и времени с оборудованием. Только косвенные познание в биоинженерии и сведенье о том, что успешные опыты в этом направлении проводились. Да и беременная мать не согласится лечь под нож, да в комму, на месяцок, а отец — не даст мне вольницу на это время, чтобы я творил как безумный ученый.

Так и морально не сумею — убить человека, не рождённое дитя! Здоровое дитя! Иначе трюк не провернуть. Ради спасения другого человека, пусть и «матери», что умирает. Слишком низок шанс на успех! Дабы думать над этим, как «приемлемо!». Ничтожный, даже если бы предположить, что всё условия для эксперимента кем-нибудь по волшебству были бы созданы. Это — дуратская идея.

— Что Саша? Что ты хотела? — улыбнулась мать, видя, что я замялся, застыв вдруг истуканом.

Сегодня у неё, да благодаря мне и Ваньке, чудеснейшее настроение! И даже если я сейчас, вдруг ляпну «а откуда, дети-то берутся»? Она мне все подробно объяснит, в красках и во всех деталях, позах... Будто я не знаю! В роддоме поработав! Я, та — что девочка земная, а не тварь межгалактическая, и не такое видевшая.

А ведь мать слабеет — взглянул я на неё внимательно — бледная, обветренная кожа, при том, что ветра она и не видит толком. Синяки под глазами, мигрени на постоянно основе. Её тело разрушается на клеточном уровне! И я ничего не могу с этим поделать, бессильно наблюдая.

— Ничего, мам! Завтра мы на соревнования едем — пожелай мне удачи! — улыбнулся я и ускакал, оставив мать в задумчивом неведенье.

И что это было? — так и читалось на её лице, попавшем в поле зрение при прыжке за поворот. Ну не говорить же ей...

— Саша! — возмутился батька, сделав полшага назад, после того как я в него с размаху налетел.