Жучка-Юла почувствовала, как Ужас добирается до самого сердца, и рядом с ним за спиной встаёт серой тенью Паника.

«Есть ли отсюда выход? Что я могу сделать, чтобы найти его?»

– Вспоминай!!! – приказал тот же голос.

– Что? – выдавила она из себя. Собрав силы, Жучка подняла голову и встретилась глазами с одним из Хранителей.

– Вспомни, как нежны объятия матери…

– Вспомни, как тяжелы ее укоры…

– Вспомни, как можно беззаботно хохотать с подругами…

– Вспомни, как больно они могут задеть…

– Вспомни первый букет, первое свидание, первый поцелуй…

– Вспомни первое предательство…

– Вспомни своё первое преступление…

– Вспомни своё раскаяние…

– Вспомни улыбку ребёнка, и поцелуй детских губ на щеках…

– Вспомни глаза обиженных тобой…

– Вспомни глаза обидевших тебя…

– Вспомни, как сказала да, желая сказать нет…

Голоса сливались в один мощный поток, казалось, они заполнили все пространство вокруг. Даже холодный воздух был наполнен этими голосами. Ужас и Паника сжимали объятья. По телу разливалась липкая холодная тяжесть.

И вместе с этим она почувствовала, как что-то растёт в груди и просится наружу. Ещё немного и её разорвёт на части, если она не отпустит это.

Крик!

Он вырвался и теперь стремился смести всё на своём пути. Так кричит затравленное животное, которому уже нечего терять.

Юла упала на четвереньки, сотрясаемая криком, что рвался изнутри и стремился разорвать и эту тьму, и этот холод. Ужас отступил, а драконы стали отдавать ей остатки своих сил, свою боль и свою надежду.

Крик, усиленный поддержкой хранителей, сотрясал самые основы её естества. Казалось, что она кричит так уже целую вечность в темноте и холоде.

Слезы градом катились по щекам, по камню.

Раздался жуткий грохот, и Жучка-Юла провалилась во тьму.

Сколько прошло времени, она не знала. Она лежала на чем-то теплом и чувствовала себя лёгкой и чистой. «Я умерла?»

– Ты сделала то, зачем мы позвали тебя, – почтительно произнёс один из голосов.

– Поднимайся, мы поддержим тебя.

Дочка Бабы-Яги открыла глаза. Мягкий ровный свет разливался по пещере. Она лежала на Золотом драконе. Остальные драконы стояли вокруг места, где раньше лежал камень. Между ледяными обломками пробивался хрупкий цветок.

– Подснежник? Почему подснежник?

– Это самый отважный цветок, он пробивает себе дорогу, когда уходит зима, – ответил Изумрудный Дракон.

– Это Цветок Пробуждения, – сказал Рубиновый Дракон, – Цветок твоей души.

Глаза драконов светились тёплым ровным светом. Такой же ровный свет исходил от подснежника. Этот свет и наполнял пространство пещеры.

– Что произошло?

– Ты нашла мужество спуститься на самое дно своей души и увидеть, что ты сама сделала с собой. Мы помогли тебе, как сумели. Твои слёзы растопили лёд, и наши цепи ослабли. Закончи начатое.

Спустившись с дракона, Жучка-Юла подошла к цветку. На лепестках лежали крупные капли, в которых переливалась радуга. «Ты прекрасен!»

Она повернулась к Рубиновому дракону и проследила направление его взгляда. Он смотрел на драгоценный ларец, над которым болтались остатки пустой клетки.

«Твоя Свобода посажена тобой в клетку. Клетка эта висит на цепях над ларцом твоей памяти».

«Твои слезы растопили лёд, и наши цепи ослабли».

– Что в нём? – спросила Жучка-Юла.

– Твоя боль, – ответил Рубиновый Дракон.

– А Ключ?

– Ключ – это ты.

«Роса на лепестках – это мои слёзы».

– По-настоящему свободен только тот, кто никогда не знал оков, – тихо произнесла она.

– По-настоящему свободен тот, кто признаёт и чужую свободу, – также тихо произнёс Рубиновый Дракон.

Жучка-Юла взяла в ладони одну каплю, поднесла к ларцу и уронила на замочную скважину. Оглянулась на Рубинового Дракона, в его глазах было понимание. Нашла взглядом Изумрудного Дракона, потом Золотого, Огненного, Бирюзового, Синего и Фиолетового.

«Поднимайся, мы поддержим тебя».

Она взялась руками за крышку ларца и потянула вверх.

Полет бабочки, улыбка младенца, след помады на бокале, объятие матери, кролик с культяпкой… Боль утраты, тягость сомнений, связки обид, рагу из кролика с культяпкой…

Все вместе и каждое отдельно воспоминания хлынули сплошным потоком. Все, от чего старалась убежать и забыть, все, что было слишком больно или слишком сладко вспоминать.

Ощущение чистоты померкло, но потом вернулось вместе с осознанием своей цельности. Не было прошлого и будущего, было одно бесконечное настоящее. Не было оценок, было созерцание и свет.

Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги, сидела на крыльце своей избушки.

«Наваждение какое-то».

На поляне перед ней возвышались два дракона: Чёрный и Белый.

«Неужели, все-таки не наваждение?»

– Ты справилась! – прогремел Чёрный Дракон.

– Ты был моим проводником?

– Я – Дракон Познания. Иногда ты позволяла себе слышать меня. Твои хранители свободны, ларец Силы открыт, и хрупкий Цветок пробивает себе дорогу. Береги их, и они отплатят тебе тем же.

– Я – Дракон Творчества, – произнёс Белый Дракон. – Теперь ты готова и ко встрече со мной. Я буду навещать тебя.

– У тебя впереди долгий путь. Я тоже буду навещать тебя, – сказал на прощание Чёрный Дракон.

Два дракона величественно взлетели и унеслись в сторону восходящего солнца.

А над лесом кружились в танце семь Хранителей. И новорождённая Радуга, наслаждаясь своей Свободой, беззаботно Смеялась, и в безграничной Любви рождалось Намерение принять все Изобилие этого мира с Радостью и Благодарностью.

Эта сказка стала приквелом к предыдущей, но, так уж сложилось, что показываю её второй.

Не будем нарушать традицию. Пусть и в этом сборнике «Страшилка» скромно следует за сказкой «На крыльце». Зато теперь станет понятно, откуда взялись страхи, прирученные девой сказочной.

Жила-была Жучка-Юла, дочка Бабы-Яги. И муж у нее был, Иван-Циркевич, да пару ягнят совместно прижитых. Домовые, как и положено, в доме водились, мохнатые, да разнохарактерные.

Жучкой-Юлой её кликали, поскольку вертелась она всю жизнь, да крутилась, как юла.

А вертелась-то она по-разному, то в эту сторону, а то и в другую. То ягнятам своим прокорм добывает. То избушку на дворец обменивает. То недуги заморские в себе отыскивает.

И до того докрутилась она, что и позабыла совсем, что в сказке живёт. Крепко-накрепко позабыла. А сказка она ведь на то и сказка, чтобы в ней чудеса всякие волшебные приключались. И стала тогда сказка сама Жучке-Юле помогать, да желания её исполнять. Только вот беда в чём: самой-то сказке не разобраться, что исполнять, а с чем и поостеречься бы надо. И подсказать некому. Настолько закрутилась Жучка-Юла, что все знания волшебные повыветрились из головушки-то её.

Однажды бежала она, крутилась да вдруг остановилась. Почудилось что-то. Постояла чуток, поглядела по сторонам, собралась было дальше бежать…

А вокруг красотища, аж дух захватывает. Не оторваться.

Стоит Жучка-Юла, во все глаза глядит, в себя принимает красоту эту, будто в первый раз видит.

И чувствует, что неуютно как-то стало, будто подталкивает кто. И сделала тогда Жучка вид, будто стряхивает с себя нечаянное видение и в заботы свои, как в скорлупку обратно забирается. А сама-то в это время подглядывает, кто ж это её сердешную от красоты такой сказочной увести пытается.

И тут-то все она и увидела.

А надобно сказать, что любая уважающая себя Баба-Яга любит всяких страхов понапущать, да народ понапугать. Вот только в сказке любой она ж всегда в этом на две вещи полагается: во-первых, на силу свою волшебную, способную страхи ужасные под замком держать и строго по заказу выпускать; а во-вторых, на добра молодца, который с этими страхами-страстями своевременно справится. И сама Бабка-Ёжка после такого мероприятия завсегда добросердечнее становится, как-никак от толпы страшилок за раз избавилась.