— Дед? Опять? — тон немного повышается, потому что приплыли. Все возвращается на круги своя. Захожу на кухню и наблюдаю картину: дед над раковиной наполняет пустые бутылки мутной жидкостью.

— Не опять, а снова.

— Я же прикрыла на прошлой неделе твое кустарное производство.

— Ну, а я виноват, что они все ходЮтЬ и ходЮтЬ. Я на свою пенсию не проживу, лишней копеечка не будет.

— Ага! А потом ты и сам не удержишься, и понеслось. А мне потом дежурить у твоей кровати в больнице. Выливай!

— Не буду, — упрямится противный старикашка.

— Я тебе сказала, выливай, — цежу, стараясь сделать тон пожестче. — Или это сделаю я.

— Не посмеешь, — глаза за толстыми старомодными линзами хлопают, но понимают, что слово свое сдержу. Так и есть. Сгребаю все добро, состоящее из пяти поллитрушек и тащу в ванную, где запираюсь на замок.

— Открой! Леська, зараза, открой! Кому говорю?

— Поори, — отвечаю двери, но меня, кажется слышат и за ней, пока все содержимое смывается в унитаз.

— Ты маленькая дрянь, — переходит дед на оскорбления. Он у нас воспитанностью и не отличался, но такое рвение получить назад самогон даже забавляет. — Я сделаю что-нибудь с собой, — уже громче, колотя кулаком.

— Давно пора, чтобы мы не мучили друг друга.

Экспрессии у моего семидесятилетнего старичка было не занимать. Нет, я нисколько не обижалась на его оскорбления. Да, и оскорблениями не считала, зная, что за него говорит злость. За двадцать один год привыкла. Тем более, что ближе к меня человека не было, даже при наличии родителей. Если когда-то он меня воспитывал, теперь настала моя очередь, видимо.

Тарабанил, наверное, ещё минут десять и орал в праведном гневе, пока я решила заодно и полочки в ванной протереть. А что? Успокоится, потом можно будет говорить нормально. А так, зная его загоны, до ночи орать будет, потому что я же не смогу промолчать.

— Тебе денег не хватает? — когда я вышла с мусорным пакетом, в котором звенела пустая тара, Николай Семёнович притих. Сидел за столом, обхватив руками голову.

— Хватает! — опять рявкнул.

— Ну, и все! А друзьям-собутылтникам и прочим, кто шатает по ночам, скажи, что лавочка прикрыта.

— Змея.

— Знаю! Ещё по заначкам сейчас пройдусь.

Дверной звонок затарахтел трелью.

— Опять проходной двор?

— Открывай сама, и сама разговаривай. И так опозорила.

— Чем? Ты сам себя позоришь таким поведением. Выпей валерьянки, успокойся.

Звонок повторился, я пересекая просторную кухню, направилась открывать. Уже приготовилась к тираде, чтобы выгнать непрошеных, но в проёме замелькала форма наших доблестных блюстителей порядка.

— Вечер добрый! — поприветствовал меня участковый. Были мы знакомы уже не один год. Можно даже сказать, что с детства, хотя Денис был старше. Помнила я рыжего парнишку, водящегося с дворовой компанией. А тут даже руку к башке приставил.

— Чем мы заинтересовали участкового?

— Соседи снизу жалуются на шум, — отчеканил Денис.

— Правильно, потому что я выполняю твою работу, — мусорный пакет перекочевал к нему в руки. — Этот притон ты должен был прикрыть, а не я. Плохо работаете, гражданин начальник.

Вот, ещё и младший лейтенантик попал под горячую руку.

— Николай Семёнович, опять? — выкрикнул этот, чтобы дед его услышал.

— Тебя забыл спросить, ментёнок.

— О, как всегда, в ударе, — хмыкнул Денис, а потом снова громко. — Обыск будем устраивать, или сами отдадите?

— Какой обыск? Права не имеешь, — выскочил дедушка. Аж лицо побагровело. Того и гляди, кони двинет. За что же мне это наказание?

— Я сама все отдам, — нырнула в кладовую, где за УЗК была припрятан ещё парочка бутылок.

— О! А это будет конфискатом, — хмыкнул участковый.

— Ироды! — завопил вредный старикашка.

— Я это уже слышала. Придумай что-нибудь новое. Иди, чайник ставь. Травки тебе заварим.

— Сама пей свою отраву, — прилетело, но тапочки по паркету зашаркали. Обиженно так.

— И кому мы помешали? Одиннадцати ещё нет.

— Человечек снизу поселился, подумал, убивают кого-то. Он же не в курсе ваших семейных дел.

— Кто такой?

— Спортсмен! Хоккеист.

— Я бы его с удовольствием прибила. И тебя заодно.

— Я-то в чём виноват?

— Работать, Диня, надо. Мне теперь придется снова сюда переезжать.

— Уверена?

— Ему внимания не хватает, поэтому и бесится.

— Ну, тогда, может, сходим куда-нибудь, раз ты переезжаешь?

— А не пошёл бы ты лесом?

— Ладно, я всего лишь попытался. Мне будет спокойнее, если дед твой будет под присмотром. Район-то не проблемный, пару-тройку алкашей не считаем, но Николай Семёнович бывает один на неделю работы подкидывает.

— Потому что нечего расслабляться.

Распрощалась с летёхой, набрала маму.

— Что там? — поинтересовалась она.

— Там много чего. Собери мои вещи.

— Все так плохо?

— Опять дебоширить начал, — поделилась я.

— Леська, может его в дом престарелых, а?

— И это говорит мне женщина, которую он вырастил, — если честно, я уже даже обижаться перестала, поняв давно, что дедушка теперь стал моей личной проблемой.

— Там будет хотя бы постоянный присмотр.

— Нет. Его не отдам.

— Ну, смотри сама, мать Тереза.

До этой святой женщины мне было далеко. А теперь ещё и на целых полчаса дольше добираться до института. Зато до работы ближе. Дилемма.

Родители и двое моих младших братьев жили в новом районе города, обжив шикарную квартиру в выстроенном три года назад жилом комплексе. Они привыкли к хорошей жизни, где из проблем был только совместный бизнес, а остальное их не касалось. Я же так не могла. Казалось, маме в тягость, что дед стал такой проблемный. Раньше, заскочит на полчасика раз в неделю проведать стариков и считала свою миссию выполненной. А после смерти бабушки деда понесло. Он словно с цепи сорвался, став хуже ребенка. И оставлять его без присмотра надолго было чревато последствиями. То в больнице окажется, а то начинаются проблемы с полицией. Накопится, а потом "бац", и сидишь в луже. Я пыталась несколько раз остаться у него жить, но не уживались. Это сейчас я начала воспринимать его "оскорбления" нормально. Он остался один, ему страшно, он просто хочет внимания. И я сейчас брала на себя полую ответственность, чтобы ему его дать. Попробовать стабилизировать ситуацию. Маму, конечно, можно было понять. Хотя, нет! Нельзя! Но в итоге выходило "а кто, если не я?".

— Что, жить остаёшься? — донеслось из кухни. — Отдай меня уже в дом престарелых и перестань мучиться. Мать права, тебе оно надо?

— Вот, знаешь что? Мне хочется прям тебя послать, — влетела я к нему. — Но есть у меня дедушка Коля, который много лет назад объяснял, что старшим грубить нехорошо.

— Скажи своему деду Коле, что он мудак.

— Ну, я думаю, он это и так знает. Пойду мусор вынесу, чтобы успокоиться. И форточку открой, пусть проветриться, дышать невозможно, — скривилась. Хотя нос адаптировался и нифига уже не чувствовал.

Денис полные бутылки конфисковал, а пустые так и стояли у порога. Да, надо было избавиться от тары. Спускаюсь на пролет, а там…

— От билетиков? Конечно, не откажусь, — летёха стоял у дверей квартиры, которая находилась под нами, довольно приложив руку к груди.

— О! Продажная ты сволочь оказывается, гражданин начальник, — не выдержала, прокомментировала.

— Ну, я это… — захлопал глазками Дениска.

— Вижу! Дедову самогонка за пазуху, а ещё билетики ему дайте. Зря прикармливаешь, сосед, — хмыкнула, оглядывая парня, стоящего в дверях.

Почему-то все хоккеисты представлялись мне в виде Овечкина: беззубые мужики, кому за тридцать. А этот молод, хоть и малость помят. Видимо, отдыхал. Ну ничего! На том свете отоспишься.