– Какого! Да что это?

– Стой! – кинул в след Егерь.

Лекс замер в проеме двери, ведущей в кухню. Его пошатнуло от ужаса и красоты зрелища. Он до белизны костяшек вцепился в косяки.

Егерь уже видел то, от чего Лекс застыл, словно пораженная жена Лотта.

На сетке, растянутой между ажурной перегородкой, фальш-стенкой, отгораживающей кухню от мини спортзала, и опорой шведской стенки (кухней Дикий почти не пользовался, а вот за формой следил с тщанием модели) висела оплетённая веревками обнаженная девушка. Мертвая обнаженная девушка. Ноги сдвинуты вместе, слегка согнуты и обвязаны плотно, словно катушка ниток. Переплетенные красивыми узлами и дорожками, веревки проходили через живот, наподобие бюстгальтера оплетали грудь, оставляя ее голой, опутывали шею. Тело неестественно луком выгибалось назад, руки связаны и заведены за спину. Темные волосы девушки падали вниз, прикрывая лицо. Но Лекс рассмотрел выражение лица. Панику, ужас, страх.

Эксперты уже работали над тем, чтобы снять труп, но Лекс успел оценить смертельную эстетику неестественной красоты. Картина будила какие-то низменные чувства, возбуждала сексуальностью, поражала красотой, восхищала сложностью. От осознания этого вспыхивал стыд и чувство вины.

Молоденькая судмедэксперт, недавно флиртовавшая с ним, молча подала ему стакан. Водка. Очень хорошая водка. Дикий пил только водку и всегда самую дорогую.

Происходящее казалось странным, жутким и несуразным. Что за дурацкие обстоятельства смерти. Счастливый труп и связанная девчонка. Он одним махом выпил водку и, облокотившись на стену, огляделся.

Стильная, просторная, без лишней мебели квартира. Дикий жил роскошно и стильно. Он весь был в своей квартире. Изысканный минимализм с неброским стильным шиком. Комфорт и роскошь в одном флаконе. Лекс только сейчас заметил на полу белые цветы. Крупная, крупная сирень. Белые зонтики с большими нежными лепестками. Лекс уловил свежий цветочный аромат. Наверное, преступник или полиция уронили вазу с цветами и те разлетелись по комнате. Но ни разбитого стекла, ни воды он не нашел. И стебельков не видно, только цветы.

– Пойдем, выйдем на воздух. Здесь больше делать нечего, – услышал Лекс глухой голос Егеря и словно робот потопал за ним. У самой двери он присел на корточки и подобрал белый цветок. Оторопело повертел его между пальцев. Вдохнул запах сирени.

– Или вторая жертва принесла, или убийца, – прокомментировал Егерь. – У Дикого аллергия на цветы.

Лекс кивнул. Он совсем об этом забыл. Его слегка замутило. Ощущая запах сирени, он сложил цветок в карман джинсов.

Едва над круглым подиумом мерк свет, и раздавались первые вкрадчивые звуки, по телу Евгения Викторовича пробегали мурашки. По толстому, неповоротливому липкому телу. В складке под животом и на спине мгновенно увлажнялось, ручейки пота текли вниз, пачкая рубашку. Евгений Викторович тонул в поту и презрении к себе, но трепет и восторженное предвкушение наслаждения глушили все. Каждый раз он безошибочно определял, когда она выйдет на сцену. Именно она. Его Диана. Даже когда она меняла программу и музыку. Он знал о ее выходе, по теплой волне счастья, что накатывала на него, предвещая неземное удовольствие.

Медленно-медленно, вытягивая каждое движение, наслаждаясь собственной красотой и сексуальностью, темноволосая, коротко стриженая Диана змеей извивалась вокруг пилона. Белоснежная фарфоровая кожа, покрытая золотыми блестками, мерцала в луче света, а легкая улыбка играла на влажных приоткрытых губах.

Евгений Викторович таял. Растекался по креслу, не в силах оторвать от своей любимицы взгляда. Впрочем, он и не собирался. Ровно три раза в неделю он приходил в этот крутой и пафосный бар только за одним: чтобы вот так вот умирать от наслаждения в протертом озабоченными задницами кресле и стремглав унестись в туалет, едва темень вновь поглотит изящную фигурку. Стремглав – громко сказано. Грузное неповоротливое тело на ватных, еле шевелящихся ногах, неимоверным усилием воли докатывалось до заветной кабинки, едва справляясь с тошнотой, обуревавшей Евгения Викторовича от неприязни к себе и стараясь не кончить в трусы. Иногда это с ним случалось, до кабинки он не добегал.

Тогда он не смел показаться Диане на глаза, он позорно сбегал, но, когда ему сопутствовала удача, он просил провести его в комнату привата и давал девушке щедрые чаевые. Подходя близко к ней, он старался запомнить, сохранить в себе ее запах, ее взгляд, ощущения, возникающие рядом.

Приват он не заказывал никогда. Такого ангела, как его Диана хотелось оберегать от любых невзгод и неприятностей, радовать, баловать словно ребенка. Даже от мысли, что он заставит ее делать что-то унизительное и грязное, его начинало тошнить. К горлу подкатывал ком, и руки тряслись в бессильной злобе. Да, танец за деньги для такого жирного, потного и противного борова как он, он считал унижением. А Евгений Викторович не мог представить и малейшего насилия над ней. Разве такая девочка, красавица, неземное создание захочет радовать его? Если только за деньги? Он не хотел, чтобы она была с ним за деньги. Именно она.

Снять всегда можно кого-то другого. Безликого, необязательно даже похожего. Иллюзия, что с ним Диана все равно не складывалась, даже если выбрать девушку с короткой стрижкой, похожим телом. Не то. Диана – это набор чувств. Не просто темные короткие волосы, белая кожа и гибкость змеи. Сегодня он, например, легонько коснулся ее руки. Его до дрожи окатило волной удовольствия. В груди скрутился пылающий шар, который лучиками долго и помаленьку отдавал ему тепло. Оно грело, заставляло улыбаться.

На удивление, Диана была с ним добра. Ни разу он не заметил на ее лице пренебрежения или презрения, малейшей брезгливости. Наоборот, она щедро улыбалась, смотрела восторженными и благодарными глазами, подходила близко, почти касалась. Он отстранялся сам. Боялся разрушить хрупкое счастье. Вдруг, то, что есть, исчезнет, а то, что придет вместо него, будет не таким прекрасным, или вместо его счастья, предвкушения, чистого удовольствия не придет ничего.

Девушки подглядывали из соседней комнаты и похихикивали. За серебряной шторкой располагалась гримерка. В их глазах он видел брезгливость, жалость, неприязнь. Он на них не смотрел. Евгений Дмитриевич спешно ретировался из комнаты привата, чувствуя, как в паху снова набухает. С другими девушками у него никогда не получалось дважды, строго говоря вообще не каждый раз. Но Диана. Просто глядя на нее, он улетал на вершину блаженства. Этих ощущений хватало на всю ночь и еще следующий день. Потом он вернется сюда.

– Расцвела, покраснела будто девочка-целочка. Неужели вправду нравится этот жирдяй? Да ладно! Такой же, как и прочие рожи! – фыркнула Лейла – темноволосая, кареглазая и полноватая девица, глядя, как Диана вернулась к своему зеркалу в гримерной и беззаботно, не глядя, кинула в сумочку крупную сумму денег, только что полученную от поклонника.

– И ты отличать от стенки мужика будешь, если тебе ни за что столько бабок отстегивать станут, – скорчила презрительную физиономию Надя, приятельница и напарница Лейлы.

– Он милый и всегда такой смущенный, – улыбнулась Диана, пожав плечами.

– Просто хочет, чтобы ты дала на шару, – фыркнула Лейла. В глазах читалась откровенная зависть.

– Ничего он не хочет, – пожала плечами Диана, не обращая внимание на завистниц. Она ответила на сообщение в смартфоне, потом взглянула на себя в зеркало. – Влюблен по-честному. Искренен, – немного замявшись добавила. – Мне так кажется.

Девицы захохотали.

– В чистенькую любовь веришь? В стрип-баре? – засмеялись девушки. – Он толстый мерзкий боров, потный и противный, как объевшийся слизень, который того гляди лопнет и запачкает все вокруг.

– Лейла, ты сама противная и жутко воняешь, когда потеешь, – изменив тон на стальной, парировала Диана, не отрывая взгляда от своего отражения. Она провела расческой по волосам.