Что же касается персов-Сасанидов, неудача попыток Шапура I в Сирии и Анатолии вынудила их на время отложить свои притязания. Области к западу от Евфрата еще четыре века официально принадлежали Риму, то есть эллинизму. Персидская империя тогда оказалась парализованной внутренними проблемами, в частности распространением манихейства.

Замкнувшаяся в своем иранском национализме и зороастрийской вере империя Сасанидов тем не менее имела, как нам уже известно, в своих юго-западных провинциях, в Вавилонии и Ассирии, широкую зону, населенную семитскими народами с арамейской культурой; в зоне этой находились крупнейшие городские агломерации и даже столица Ктесифон. Этот регион, сохранявший языковые и культурные связи с Сирией, очень быстро открылся для проповеди христианства. Христианские общины, как, впрочем, и общины иудейские, были там весьма многочисленны. Добавим, что на своей восточной границе, со стороны Афганистана, Сасаниды установили сюзеренитет над различными районами Бактрии и Кабула – страны Кушан, – население которых тогда исповедовало буддизм; фрески и статуи, обнаруженные в Бамиане, Какраке, Фондукистане и других соседних областях Афганистана, являют нам образцы сасанидского искусства, соединившегося на этой окраине с символами великой индийской религии.

Таким образом, сасанидский мир, как бы он этому ни сопротивлялся, находился на перекрестке иранских, христианских и буддистских идей, и этот синкретизм, во многих отношениях более широкий, чем собственно александрийский греко-семитский синкретизм, выразился в манихейском учении.

Мани (ок. 215–276) происходил из иранской семьи, но, похоже, владел сирийским языком так же свободно, как пехлеви. Сначала он принял христианские идеи, вернее, ту их интерпретацию, которую давали гностические секты. Под влиянием гноза он попытался создать универсальную религию, сочетающую христианство и зороастрийский дуализм. Из поездки в Индию он привез буддистскую, вернее, паниндийскую идею о переселении душ, которую встроил в свою систему. Этот синкретизм, в котором и арамеи, и иранцы находили элементы своих традиций, видимо, имел равный успех у тех и у других. Кажется, к нему весьма благосклонно отнесся сам царь Шапур I: Мани даже посвятил ему один из своих трудов, «Шапураган». Но зороастрийская церковь, как, впрочем, и церковь христианская, не замедлили обрушиться на новатора и, в конце концов, добились его осуждения. Сасанидский царь Бахрам I (273–327) приказал бросить его в тюрьму, где он и умер.

Манихейству суждена была долгая жизнь; на Западе к нему на некоторое время примкнул такой блестящий ум, как Блаженный Августин, а в XIII в. оно продолжилось в учении катаров, против которых велись Альбигойские войны, тогда как на Ближнем Востоке в VIII в. в него обратились тюрки-уйгуры Верхней Монголии. Но в империи Сасанидов ему не удалось осуществить миссию, к которой его предназначал основатель. Призванное служить связующим звеном между христианством и зороастризмом, между римским миром и миром сасанидским, оно по обе стороны было объявлено ересью. Рим и Иран не сблизились.

Следует отметить, что мир между ними всегда был всего лишь перемирием. Так же как некогда парфяне, Сасаниды требовали от римлян Северную Месопотамию (Нисибин) и протекторат над Арменией. В царствование Сасанида Бахрама II (276–293) римский император Кар дошел до Ктесифона, и в 283 г. римляне навязали мир, который давал им удовлетворение по двум спорным пунктам. Молодой аршакидский принц Трдат, или Тиридат, III, воспитанный в Риме, был посажен императором Диоклетианом на трон Армении (287). Борьба возобновилась, и новый сасанидский царь Нарсе в 294 г. изгнал Тиридата и вновь подчинил Армению. Соправитель Диоклетиана, «цезарь» Галерий сначала потерпел поражение при Каррах, но затем разгромил персидскую армию в крупном сражении, в котором захватил лагерь и жен Нарсе. По мирному договору 297 г. тот вынужден был окончательно отказаться в пользу римлян от протектората над Арменией, где на троне был восстановлен Тиридат III, а также от пяти провинций в верхней долине Тигра. На возвращенных территориях римляне укрепили Амиду (Диярбакыр), город, который сыграет важную роль в последующую эпоху[74], и Нисибин, ставший их главным торговым складом в этих краях.

Но скоро, благодаря переходу Константина в христианство, восточный вопрос приобретет совсем другой аспект.

В начале IV в. н. э., в царствование императора Константина (306–337) и персидского царя Шапура II (310–379), восточный вопрос вошел в новую фазу. Действительно, с того дня, как Константин сделал христианство господствующей религией, интересы римской политики на Востоке смешались с интересами этой религии. И именно в эту эпоху Персидская империя Сасанидов еще крепче, чем когда бы то ни было, держалась за зороастрийскую религию. Когда Константин созвал церковный собор в Никее (325), Шапур II, со своей стороны, собрал национальный синод, возглавляемый великим мобедом, или магом, Адурбадом Махраспандом, и на нем был окончательно утвержден текст «зороастрийской Библии» Авесты. Давняя борьба эллинизма с азиатским духом приобрела с этого момента религиозный характер. С обеих сторон это была священная война. С этой точки зрения ислам лишь усложнил ситуацию, существовавшую с IV в. Когда эллинизм и азиатская душа спрятались каждый в свою непробиваемую броню религиозных догм (а не было догм более неуступчивых, чем догмы сасанидского зороастризма), когда трения между народами и цивилизациями усугубились двумя соперничающими фанатизмами, ненависть между эллином и варваром, ставшими истинно верующим и неверным, стала неутолимой: со времен Шапура II и Константина восточный вопрос стал столкновением двух крестовых походов.

Обращение Константина в христианство не только придало новую форму отношениям между Римской и Персидской империями. Оно поставило очень важный вопрос перед самими персами. В сасанидской Персии проживало много христиан, особенно в Вавилонии, вокруг Селевкии-Ктесифона, в Ассирии и Адиабене вокруг Нисибина и Арбеля, в Сузиане (Хузистане), вокруг Гундишапура (Беит-Лапата). После обращения Константина в христианство персидские христиане, преследуемые маздеитской церковью, стали смотреть на него как на естественного заступника. Их вожди, католикос Симон Барсабба и богослов Афраат, не скрывали своих проримских симпатий. «Назареяне, – говорил Шапур II, – живут на нашей земле и симпатизируют цезарям, своим единоверцам и нашим врагам… Симон хочет поднять моих подданных на мятеж против моей империи. Он хочет сделать их рабами цезарей!» Так что персидские епископы стали жертвами общих преследований (340–379) не столько как христиане, сколько как сторонники римлян.

Эти преследования сопровождались новым разрывом отношений между Персией и Римской империей (338). Ставкой – и главной жертвой – в войне в очередной раз стала Армения. Такова уже на протяжении долгого времени была горькая судьба этой страны. Со времени прихода к власти местной династии Аршакидов (53–429) Армения представала как страна, находящаяся в культурной зависимости от Ирана и одновременно в политической зависимости от Римской империи; в силу этого она периодически оказывалась разодранной между двумя этими тенденциями. Но Аршакид Тиридат III сделал окончательный выбор Армении в пользу Рима, когда по настояниям святого Григория Просветителя (Григор Лусаворич) принял крещение (около 301 или, по другим данным, в 288 г.)[75]. Решение капитальной важности. В великом поединке, начинавшемся между Европой и Азией, Армения становилась на сторону христианства, то есть Европы. Как Франция и четырнадцать веков ее истории вышли из реймского баптистерия[76], так и Армения родилась в святилище, где Григорий Просветитель крестил царя Тиридата.