Кожу все еще покалывало от холодной воды, а губы припухли от его яростных поцелуев. Распахнув глаза, я смотрела за тем, как Глеб протягивает мне кусок плотной жесткой ткани и чистую рубашку. Машинально взяла и то, и другое и направилась в сторону сруба. За спиной раздался всплеск. Не выдержала и обернулась, чтобы увидеть, как мужчина в несколько широких гребков достиг середины реки.

Я выросла в городе. В закрытом, конечно. Как и все города Конфедерации. Приют, в котором прошло мое детство, представлял собой длинный одноэтажный каменный барак, разделенный надвое кухней – столовой. На правой половине обитали мальчики, на левой – девочки. Я, как и все воспитанники, практически никогда не покидала периметр города. Смутно помню только поездку к древнему Храму. Именно на его ступенях спустя несколько лет меня и обнаружил патруль.

Жизнь в городе, хоть и более сытая и спокойная, чем в общинах, была строго ограничена установленным порядком. КПП на въездах, комендантский час, егерские патрули, напульсники, обязательные для всего взрослого населения – я считала, что другой жизни просто не существует. Ровно до тех пор, пока в тринадцать лет не поступила в школу. Так началась моя самостоятельная жизнь. Мне и еще двум девочкам выделили небольшую однокомнатную квартиру с мансардой на самой окраине. Окна мансарды выходили на городскую стену, и ночами меня преследовал странный шум. Правда, меня одну.

Тем утром, стоя в тени старого приземистого здания ратуши, я наблюдала, как к школе подъезжают ребята из общины. На байках или даже машинах. Паркуются и собираются небольшой толпой, чтобы покурить или обменяться новостями. Девушки, все старше меня, в лёгких летних сарафанах и молодые люди в клетчатых рубахах и высоких ботинках, вместо шлемов повязывающие на голову однотонные темные платки. Они громко смеялись, обсуждая последнюю вечеринку или танцы в общине, а потом такой же пестрой толпой шли на уроки. Они были живыми людьми. А не тенью, в которую рано или поздно превращались все жители города.

Мы жили на юге, и даже ночами большую часть года здесь держались тёплые температуры. Попав в Цитадель, я больше всего скучала по привычному теплу. Первое время огромная пустынная холодная крепость казалась мне странным сном. Но время шло, а я все не просыпалась. До тех пор, пока в моей жизни не появился Ксандр…

– Завтра начнется подъем в горы, – проговорил Глеб.

Я вздрогнула и пролила на себя травяной отвар, к счастью, уже успевший остыть.

– Иногда я слышу, как ты ругаешься. Вот сейчас, например. Я прав? – задумчиво произнес Глеб, глядя на меня, и я кивнула, соглашаясь. – Бывает, я точно знаю слова, готовые сорваться с твоих губ, детка. Что это? Телепатия?

Я неопределённо пожала плечами. Телепатия. Почему бы и нет? Раз я умею перемещаться в пространстве. Могу и транслировать другим свои мысли. Наверное…

Мы были в пути третий день. Неудобная обувь страшно натирала. И к вечеру ноги сильно опухали. Днём в Заповеднике было ужасно жарко, а ночью, когда опускалась тьма, я дрожала от холода, укрывшись с головой одеялом. Накануне я настолько вывела Глеба из себя, что он схватил меня за шкирку как котёнка и положил к себе под бок, придавив своей ручищей и накрыв нас сверху вторым одеялом. Согрелась я моментально, но потом долго лежала без сна, боясь пошевелиться.

Глеб… Надёжный и опасный одновременно. Мне казалось, что он слышит меня, может читать мои мысли, настолько легко мы понимали друг друга… Без слов. Время шло, но голос не возвращался. Иногда я уходила подальше от стоянки и пыталась кричать, напрягая связки. До тех пор, пока горло не начинало гореть огнем. Но я по-прежнему не могла издать ни звука. Кажется, егерь догадывался о моих попытках, потому что, возвращаясь на стоянку, я ловила на себе его задумчивый взгляд. Я боялась его. Знала, что не смогу отказать. Сдамся под его напором, если только он решил, что я ему интересна. Мне нечего было терять. Я не знала, где я. Не знала, что будет со мной дальше. И смогу ли я когда-нибудь произнести хоть слово. Но мне больше было не все равно. Я боялась тех чувств, что вызывал во мне Глеб. Я была перед ним беззащитна. И он прекрасно осознавал это.

Очередная наша стоянка мало чем отличалась от остальных: деревянный сруб без окон, каменный очаг в центре просторной комнаты, запас воды и продовольствия. И источник где-то рядом. К реке мы больше не выходили, но Глеб предупредил, завтра утром нас ждет переправа. Прежде, чем начнется подъем.

– Ты помнишь, что было с тобой до того, как ты оказалась в Заповеднике? – спросил Глеб, сжимая в руках кружку с кофе. Вечер был сырым и промозглым. Я куталась в колючую фуфайку, пряча лицо за высоким воротником.

Посмотрела на него с удивлением и медленно кивнула.

Цитадель невозможно забыть. Древние камни и океан, бушующий у подножия неприступных бастионов. Темные переходы и узкие галереи. Тренировочный плац и колкие замечания стража Лероя. Хихиканье младших пажей и пристальный, заинтересованный взгляд старших. Среди которых конечно же стоит и Ксандр. На первый взгляд хрупкая Исабель, мой ритор. И пожилой, надежный и по-домашнему уютный страж Лука. Я скучала по ним. Сидя на затерянной в густых лесах Заповедника стоянке, я скучала по той жизни, что осталась в Магистрате. Но не хотела возвращаться туда. Я боялась еще раз почувствовать ту боль. Боль предательства.

– Но на стоянку ты вышла не сразу… – тихий голос Глеба выдергивает меня из воспоминаний.

Нет, не сразу. Сначала был холод и страх. Страх, сковывающий горло. Не позволяющий сделать хотя бы шаг. Всепоглощающее отчаяние. И холод.

Я хочу рассказать ему все. Об этом страхе, о переходе. О заброшенном сейде, внутри которого я оказалась. Но не могу. Только киваю, соглашаясь. И мужчина задумчиво смотрит на меня. В очаге негромко потрескивают поленья, и я опускаю глаза на огонь, снова проваливаясь в воспоминания. Но теперь они уже не такие болезненные. И мне хочется поделиться ими с Глебом. Рассказать, как одиноко было в приюте. И как страшно по ночам в маленькой квартирке с окнами, выходящими на городскую стену.

– Ты живешь в городе? – спрашивает мужчина прямо.

Я жила в городе. Но больше туда не вернусь. Идти мне некуда.

Своих родителей я не помню. И никогда ничего не знала о них. Все мое детство связано со старым и сырым зданием приюта. Глухой городской стеной и гостевым днем, когда из ближайшей общины к нам приезжали старейшины и другие попечители. Они привозили фрукты. И молоко. А еще иногда они забирали с собой кого-нибудь из детей. А потом, когда в комнатах гасили свет, мы рассказывали друг другу страшилки про старейшин. Но в глубине души каждый из нас мечтал только о том, чтобы в следующий раз забрали именно его…

– Кира? – поторопил меня Глеб.

«Нет», – произнесла одними губами, не глядя на него.

"Нет, я не жила в городе".

– Нет? – он удивился, словно был уверен в обратном. Или не уверен. И только потом до нас обоих доходит, что он услышал меня. И понял.

– Кира, ты сказала «нет»?

Согласно киваю. Глеб улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

– Это нужно проверить, – бормочет егерь и говорит громче: – Подумай о чем-нибудь приятном, детка.

Мысли разбегаются. Я пытаюсь вспомнить хоть что-то, но безрезультатно. Ксандр отнял у меня все. И я закрываю глаза, чтобы скрыть смятение. И слезы.

Проходит несколько томительных минут. Наконец Глеб тяжело вздыхает и сдаётся:

– Ничего не понимаю. Ты же не из Северной общины, я бы тебя знал. – Открываю глаза и вижу, как он улыбается. Мысленно снова возвращаясь в Магистрат и слышу недовольное: – Но почему тогда я упорно думаю о стене. Или форпосте? Кира, что за крепость в твоей голове?

Становится тяжело дышать… Крепость?

Глеб резко подается вперед. Словно готовый к прыжку опасный хищник. Рычит:

– Проклятье! Форпост! Что ты такого натворила, Кира?

Отчаянно трясу головой. Нет! Все не так! Выскакиваю на ноги. В то же мгновение Глеб оказывается рядом, хватает за руку, не позволяя выбежать наружу. Ночь уже наступила, и привычный сердитый скрежет внезапно становится громче. Бьет по ушам. Я вырываюсь и сжимаю голову руками. От безумной пульсирующей боли темнеет перед глазами. Тошнота плотным комом подкатывает к горлу, заставляя судорожно сглотнуть.