– Папа, она особенная для тебя?

– Не глупи, Маришка. У тебя отдых, и у меня отдых. Не больше, но и не меньше.

– А я её знаю? – Упрямая, как бульдог, если уже дочка цеплялась за тему, то не отпускала.

Я оглянулся на прикрытую дверь. Но нет, за ней стояла тишина, мне показалось.

– Нет, ты не знаешь её.

– Но хочу узнать. Ты ведь сейчас дома, сам сказал. А домой ты почти никого не приводишь. Раз привёл, значит, она особенная для тебя… – Марина шумно вздохнула. – У вас далеко зашло? Ты сделал ей предложение?

– Хочешь знать, подарил ли я кому-то обручальное кольцо или подарю в будущем?

Я представил эту сцену и невольно улыбнулся, слушая взволнованные предположения Марины, одно другого страшней – на взгляд любящей дочери.

– Успокойся, малышка. Никакой свадьбы не будет. Это исключено.

Марина помолчала.

– Па, ты уверен?

– Уверен. В первую очередь потому, что так взволновавший тебя предполагаемый брак вне закона.

– А-а… Она замужем, да? – Марина вздохнула. – Ты только не думай, что я не желаю тебе счастья, папочка. Но временами ты такой наивный бываешь. А я не хочу, чтобы какая-то хитрожопая сучка превратила тебя в свой кошелёк.

– Кто-кто? – переспросил я.

Маринка, уверен, даже не покраснела.

– Если бы они правда любили тебя, я бы полслова против не сказала. Они всегда с такими голодными глазами, им только деньги нужны, а не ты или я.

Больше я не улыбался.

– Что-то случилось? – Я взглянул на наручные часы, которые так и не снял, час назад забравшись на постель – на минуточку, по словам Вадима. – Тебя кто-то обидел?

Маринка фыркнула.

– Павловых никто не может обидеть. Мы сами кого угодно обидим, догоним и ещё раз обидим. Чтобы запомнили нас навсегда.

Я порылся в памяти, сравнил сегодняшний её рассказ об отдыхе и предыдущие, и, похоже, обнаружил обидчика.

– А что там с Виталием? Сегодня ты ничего о нём не рассказывала.

– С ним – ничего, па, – отрезала Маринка, и стало ясно, что о Виталии рассказов больше не будет.

– Мне очень жаль.

– А мне нет. Ненавижу, когда в мой кошелёк заглядывают с большим азартом, чем в вырез платья или глаза. – Прежде чем я спросил про то, кто это на её грудь посмел пялиться, она твёрдо сказала: – С ним тема на все сто закрыта. Я его нечестность заметила, значит, я молодец.

– Ты молодец. – Я кивнул, хотя дочка никак не могла меня видеть. – Не позволяй никому дурить себе голову. Выбирай только того, кто будет смотреть тебе в глаза. Выбирай во всём равного.

– И ты, папочка. Обещай, что никому не позволишь водить себя за нос.

Что на это можно ответить – только дать слово быть особо внимательным.

Когда я вернулся в спальню, Вадим уже не спал. Он стоял у кровати без футболки и обуви, расстёгивал ремень брюк.

– Я ведь здесь остаюсь? – спросил чуть неуверенно. Значит, слышал мой разговор – скорей всего, не весь, но что-то не слишком приятное для себя явно расслышал.

– Остаёшься, конечно.

Я медленно подошёл к нему.

Щёки Вадима начали розоветь. Он опустил взгляд, притворяясь очень увлечённым расстёгиванием одежды. Думаю, так долго он в жизни не раздевался.

– Посмотри мне в глаза, – сказал я.

Он опустил веки, и тень от густых ресниц ещё сильней подчеркнула его красоту.

Я ждал, не торопя. Наблюдал за эмоциями, такими яркими на его подвижном лице. Вадима любой бы прочитал, как открытую книгу. В волнении он закусил губу, и я захотел его поцеловать, не дожидаясь ответа, не задавая вопросов.

Он беден, голоден, гол, жил в трущобах. Он откровенно признался в том, что ему нравятся мои деньги, что его восхищают мои возможности и моя жизнь. Но ему во мне нравилось не только это. Я точно знал, много раз видел в нём большее – кончающем, задыхающемся от восторга, смеющемся, лепечущем ерунду и произносящем моё имя с нескрываемым уважением.

Вадим вскинул голову и посмотрел мне в лицо. Его глаза сильно блестели, и в них читались настолько яркие чувства – я будто смотрел на солнце, и оно слепило меня.

Такие взгляды не остаются без наказания или благодарности.

Я коснулся подбородка Вадима, провёл по его губам большим пальцем. Чуть надавил на нижнюю – более полную, мягкую – и Вадим приоткрыл рот. С одной стороны, подчинился мне, но с другой, я на все сто уверен, хотел этого не меньше меня. Я видел желание в выражении его лица, прямом взгляде глаза в глаза, дерзкой ухмылке.

Он бравировал и играл, бесстыдно посасывая кончик моего пальца – соблазнял и сам соблазнялся.

Одной этой игры хватало для того, чтобы желать продолжения. Но Вадим поднял ставки. Что-то мелькнуло в его глазах – настоящее, дикое, шалое. Всего миг, и меня как обожгло искренностью, открытостью этого взгляда.

Случается, что со всей ясностью понимаешь, насколько сильно тебя хотят. И больше не нужны слова, долгие признания или откровенные приглашения. Один такой взгляд – как солнечный луч в темноте. Ты и разглядеть толком ничего не успел, а уже знаешь, что всё это значит.

Вадим смотрел на меня, ему нравилось то, что я с ним делал, и он хотел большего. И в этом честном желании не было ни капли притворства или поиска выгоды. С таким выражением на лице и в глазах не думают – только чувствуют и желают.

Я повалил его на кровать, чтобы целовать по-настоящему глубоко, ощущать его всем своим телом. Он оказался подо мной – моё чудо, выигрышный лотерейный билет – всего лишь растрёпанный парень с открытым лицом, блестящими глазами, манящими губами, бурно дышащий, готовый раскрыться, разводящий ноги, пускающий меня ближе. Так близко, как только мог.

Не только я его целовал. Вадим отвечал со всей страстью, тянул меня на себя и отталкивал лишь для того, чтобы раздеть нас обоих.

Мы разбрасывали одежду, срывая её друг с друга и с себя. Лихорадочно, небрежно, куда придётся, касались губами, руками, телами.

Наш запах смешался. Я чувствовал его – яркий, соблазнительный донельзя. Лоб Вадима, виски, местечко над губой уже покрылись испариной – приятно солёной на вкус.

Я вдавил Вадима в кровать, и он дёрнул меня за волосы, притягивая к себе, требуя большего, раздражаясь даже из-за поцелуев.

Нас вёл порыв, каждое следующее движение следовало за предыдущим, и для нас исчезли иные пути. Мы стремились стать ближе друг к другу, оба вели себя всё требовательней, горячей.

Я действовал быстро и жадно, Вадим мне ни в чём не уступал. Заминка произошла лишь однажды, когда оба, чертыхаясь сквозь зубы, искали в разбросанной одежде презервативы.

– Не надо дополнительной смазки. Давай так… Перестань, я и так растянут. Ну же, быстрей!

Одним толчком я вошёл в него – абсолютно готового, растянутого под меня ещё там, у реки. Вадим с жадностью и нетерпением подался навстречу, принял меня всего и только тогда шумно выдохнул, закрывая глаза.

На моих плечах наверняка останутся синяки от его крепких пальцев. А на нижней губе – небольшая рана от его поцелуя-укуса.

Я кончил не так давно, но знал, что в этот раз долго не продержусь. Вадим цеплялся за мои плечи и шею, смотрел на меня, то сжимал зубы, то широко открывал рот. Его лицо покраснело, волосы растрепались. Напряжённые мышцы превратили его тело в подобие одного обнажённого нерва, имеющего лишь одну цель и желание.

Нижняя позиция не мешала ему двигаться мне навстречу. Он выгибался и толкал бёдра вверх, временами удерживая своё тело лишь на ступнях и плечах. Сжимал внутренние мышцы и, скалясь, смотрел мне в глаза – и так доводил до исступления, до превращения в неуклонно набирающую ход машину по доставлению ему и себе удовольствия.

К концу Вадим извивался всем телом, утробно стонал и лепетал что-то невнятное. Кончил без рук от одного лишь моего члена внутри, причём сжался так, что не оставил мне шансов продержаться подольше.

Я скатился с него весь мокрый, задыхающийся и дрожащий. С волос текло, словно я побывал в душе, до которого мы пока не добрались. Сердце выпрыгивало из груди. На животе остались следы его спермы, и я вытерся тем, что попалось под руку – его футболкой или моей рубашкой, не имело значения.