Три тридцать.

Я привела в порядок бумаги по бухгалтерии, сделала заказ на выпечку, проверила кухню: кафе, несмотря на отсутствие Кьяры, должно работать идеально. Чтобы, когда она вернется, здесь все было так же, как до ее исчезновения.

Четыре пятнадцать.

В перерывах я протирала полки от крошек, возвращала витринам идеальный блеск, обновляла заклинания, отпугивающие крыс, насекомых. У нас всегда чистый пол, ни одной щели в стенах, куда мог бы забраться клоп.

Шесть вечера.

Магнит не сработал? Быть такого не может. Это был очень крепкий магнит – сотканный наспех, но железобетонный по силе. Водитель к этому времени попросту не мог не покинуть авто, и, значит, он давно уже под воздействием Magne Cau – вращающегося знака, насылающего наваждение. Но сюда не явился.

Без двадцати семь. Без пятнадцати.

В одну минуту восьмого дверь впустила внутрь того, кого я ждала. На приход кого надеялась – мужчину в белой рубашке.

И мне снова моментально поплохело рядом с ним – пришлось возводить кокон-защиту. Бронебойный экран. Нас разделяло десять шагов от прохода до стойки, а меня уже морозило.

«Он не знает, что его привел магнит. Он вообще не знает, что его привело сюда нечто особенное, не знает про меня».

Незнакомец приблизился. Мне казалось, я дышу морозным воздухом.

Красивое лицо, если бы не равнодушный взгляд. Темные волосы, очень ясные, очень светлые глаза. Жесткие и красивые губы.

Он положил обе руки на прилавок, и я интуитивно убрала с него свои.

– Кофе, – бросил он единственное слово.

«Какой?» – хотела спросить я, но на меня смотрели так, что это слово мне выдавить не удалось. Я вдруг поняла, что незнакомец давно сбросил с себя магнит, равно как и фиолетовое марево, что он знал о них с самого утра, знал, что его ждут здесь. Долго не ехал специально, выжидал. И теперь смотрел так, что мой позвоночный столб оброс кристалликами льда.

Он не играл в игры. Идра не ошиблась, сообщив, что самый слабый на изнанке мужчина окажется самым сильным в яви. Вот только мне теперь казалось, что я совершила ошибку, отыскав его.

– Принеси и себе тоже, – послышалось спустя паузу. – Жду тебя за столом.

Он уже хотел отвернуться, когда я заставила себя отмереть. Пришлось принять вид баристы «не при делах», улыбнуться прохладно, качнуть головой.

– Простите, не пью кофе с посетителями.

Он просто отвернулся, зашагал к столику у стены. И в его молчании мне слышался ответ: «Как хочешь. Это ты меня искала, не я тебя».

В этот момент стало ясно, что я сварю себе капучино. И принесу его туда же, куда и стакан с очень горячим и крепким эспрессо.

Интуиция противилась тому, что я собиралась совершить. Она стонала, как ржавый падающий кран, – истошно, надрывно. Но ведь верно – это я его искала. Значит, нужно собраться с силами, подсесть, попытаться, несмотря на отсутствие подготовки и плана, поговорить.

Внутренний кран валился: гнулась к земле стрела, лопались тросы, летели дождем осколки стекла из кабины.

Оказывается, я отвыкла от ощущения собственной беспомощности: марам оно вообще не свойственно. Когда играешь пластами реальности, как картами, привыкаешь манипулировать могуществом в той или иной степени.

Сейчас, глядя на профиль человека, занявшего стол у стены, я понимала, что если шагну к нему ближе, то шагну в пропасть.

Пришлось на секунду зажмуриться, стряхнуть необъяснимое оцепенение.

«Все еще может оказаться проще – стоит только понять его, раскусить».

– Заменишь меня пока? – адресовала я тихий вопрос помощнице. Та кивнула.

У него были очень странные глаза. Иногда казалось, что они светло-голубые, иногда зеленоватые. Иногда белые. И этот белый цвет вокруг черного зрачка, окруженный плотным кольцом-окантовкой, заставлял меня нервничать более всего.

И первую минуту, глядя друг на друга, мы молчали, как молчат оппоненты, приготовившиеся к бою.

– Думаешь, вешать на человека магнит – это правильный поступок?

У незнакомца был низкий голос, и я, державшая руки на коленях, вдруг ощутила себя тряпичной куклой. Куклой, свитой из тяжелых веревок. Мои руки – канаты, вместо кулаков – тяжелые узелки, и эти узелки тянут вниз как гири.

Он знал обо всем. О моих заклинаниях, о том, что я – мара. Играть с ним не имело смысла. Как, впрочем, и отвечать на вопрос, потому что вопросительная интонация была одновременно обвиняющей и любая фраза выглядела бы теперь оправданием. А оправдываться я не желала, никогда этого не делала. Ни перед кем.

А еще он ненавидел мар. Он презирал нас, и презрение его теперь въедалось в мою кожу разъедающей пылью, силилось проникнуть внутрь.

– Знаешь, кто я? – спросил незнакомец, не дождавшись ответа. – Знаешь, кого именно ты искала?

Я не знала.

На его запястье блестели серебристые часы – дорогие, но сдержанные. Их край выглядывал из-под манжеты рубашки.

– Я должна была найти тебя.

Мне казалось, я сижу в зале суда перед обвинителем. И любая моя попытка открыть рот лишь усугубит положение, но не исправит его.

– Ты нашла меня еще утром…

«Он знал».

– …но, вместо того чтобы подойти по-человечески, ты попыталась принудить меня отыскать тебя.

Ничто не укрылось от этих странных глаз, от его внутреннего внимания. И да, я нашла его утром, и нет, я не могла подойти сразу: не была готова. Как оказалась не готовой к диалогу в подобном тоне и теперь. Не тогда, когда тебя «с порога» обвиняют. Хотя, конечно, было в чем. Или не было – подумаешь, магнит…

– Безобидное заклинание…

– Подавляющее свободную волю.

Первый штамп: «Виновна» – опустился на невидимую бумагу. И это начинало злить. Проблема в том, что в своей злости я почти неуправляема, и потому вновь попыталась подавить эмоции.

– Я хотела попросить тебя о помощи.

– Меня?

Это слово вывалилось камнем – тяжелым булыжником. И покатилось с горы, рискуя спровоцировать фатальный камнепад. Что-то шло не так, все, если честно, шло не так.

«Кто ты такой?» – прощупать его не получалось. Не получалось даже сбросить оцепенение.

– Что же ты такого натворила, маленькая мара?

Последние два слова и вовсе прозвучали как уничижительное ругательство. Будто не было в мире ничего более мерзкого мар, даже жуки навозные – и те лучше…

Мне вдруг стало совершенно ясно, что наша встреча – ошибка. Еще не фатальная, но близкая к этому. И потому следовало незамедлительно дать задний ход. Я нечасто признаю себя проигравшей, но, если это следует сделать для собственной выгоды, пусть даже эта выгода заключается в позорном побеге, я это сделаю.

– Я приношу тебе извинения. Кем бы ты ни был. Я зря искала тебя.

– В твоих словах не звучит раскаяние.

Второй штамп: «Виновна» – поверх приговора. Да что же это за черт…

– Давай расстанемся на этом.

– Сядь.

Он произнес это слово, когда я наполовину встала. Услышав команду, я рухнула обратно на мягкий диван как безвольный тяжелый куль.

– И расскажи мне о том, что же ты натворила.

«Никто и ничто не заставит меня раскрыть рот».

Голубые в этот момент глаза холодно посмеивались.

– Расскажи мне о своих грехах.

«Не дождешься».

Тяжело качнулась во мне ярость. Рассказать ему о своих грехах? Каких? Как воровала булки из столовой? Или сразу начать с «потяжелее»? Да кто он такой, чтобы я перед ним исповедовалась!

– Не дождешься.

– Дождусь. Начни с главного. С самого плохого.

Уже ни в какие ворота.

– Нет.

– Да.

И это его «да» сотрясло воздух. Не для других посетителей кафе, не обращавших на нас никакого внимания, но в нашем личном персональном пространстве, выделенном для двоих. Кажется, на меня с тревогой смотрела Элина – я не могла повернуть лицо, меня парализовало. Тело и волю. Трепыхался разум, набирал обороты гнев, грозил переполнить котел, но к гневу вдруг добавился страх. Почти ужас, потому что я не могла противиться приказу. Этот мужик хотел, чтобы я рассказала ему о своем самом страшном грехе, и я никогда и ни за что не собиралась этого делать, но мое тело… Мое тело мне уже не подчинялось. Оно сидело, сложив руки на стол в позе «школьницы-отличницы», и ГОВОРИЛО! Моим ртом! Моим голосом! Невзирая на внутренний визг, оно монотонно и ровно произнесло прямо сейчас ту правду, которую никто не должен был слышать.