— Моя бабушка пропала.
— Эйанг Ида?
Илух кивнула.
Я помнила Иду Индраяни. Она была милой дамой лет шестидесяти, с дружелюбной тёплой улыбкой. Она на протяжении многих лет работала парикмахером. На самом деле, семья не нуждалась в деньгах, но Эйанг Ида, бабушка Ида, как её обычно называли, любила общение.
— Как давно её нет?
— Со вчерашнего вечера, — сказала Илух. — Она должна была прийти вечером на мой день рождения, но так и не появилась. Сутан, мой муж, и я заехали к ней домой на обратном пути из ресторана. Свет был выключен. Мы постучали в дверь, но она не ответила. Мы подумали, что, может быть, она снова заснула. Сейчас у неё не самый лучший слух, и как только она засыпает, её трудно разбудить. Мои родители всё ещё хотят, чтобы она переехала к ним, но она противится. Утром первым делом мы вернулись к ней домой, но её там не было. Также она не открыла свой салон, и тогда мы поняли, что что-то действительно не так. У моей мамы есть запасной ключ, поэтому она отперла дверь. Бабушки дома не оказалось, а на заднем крыльце мы обнаружили кровь.
Нехорошо дело.
— Сколько крови?
Илух сглотнула:
— Просто пятно.
— Покажи ей, — велела мама.
Илух полезла в свою холщовую сумку:
— Мы нашли это рядом с кровью.
Она вытащила из сумочки зип-пакет. Внутри были три жёстких чёрных волоска. Длиной около девяти дюймов, они выглядели так, словно их вытащили из лошадиной гривы.
— Мы пытались обратиться в полицию, но нам сказали, что нужно подождать сорок восемь часов, прежде чем её можно будет объявить пропавшей.
Я открыла пакет и понюхала. Фу. Едкая, горькая, сухая вонь, смешанная с тошнотворным запахом разлагающейся крови. Я вытряхнула волоски на стол и осторожно прикоснулась к одному из них. Магия цапнула меня за палец. Волоски побелели и рассыпались, как будто сгорели изнутри. Скверная магия. Знакомая скверная магия.
Илух ахнула.
— Я же тебе говорила, — сказала моя мать с гордостью. — Моя дочь — Белый Тигр. Она может изгонять зло.
— Не всякое зло, — сказала я и подтолкнула блокнот Илух. — Не могла бы ты написать для меня адрес твоей бабушки? Я поеду, осмотрю дом.
Илух записала его и достала ключ из сумочки:
— Вот запасной ключ, — она написала ещё один адрес. — Это дом моих родителей. Сегодня я буду там. Могу я чем-нибудь помочь? Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет, — она только будет мешать.
— Сколько я должна тебе заплатить?
Моя мама замерла на кухне, смертельно оскорбленная.
Люди часто путают этническую принадлежность и культурное воспитание. То, что кто-то выглядит японцем или индийцем, не означает, что у него есть прочные культурные связи со страной своего происхождения. Культурная идентичность была более чем поверхностной. Из-за природы моей магии я была известна многим индонезийцам в Атланте, и изучение культуры и мифов моих родителей было не только частью моего наследия, но и частью того, что делало меня лучшей в том, что я делала. Илух предпочла иметь меньше связей с индонезийскими семьями. В культурном плане она была более простой. Вы не можете обижаться на кого-то, кто просто не знал, как это устроено.
— Тебе не нужно мне платить, — мягко объяснила я. — Я делаю это, потому что это мой долг перед обществом. Несколько поколений назад моей семье был дан дар этой магии, чтобы мы могли помогать другим. Это мой долг, и я с радостью его выполняю.
Илух сглотнула:
— Мне так жаль.
— Нет, нет, это мне жаль, что ты чувствовала себя неловко. Пожалуйста, не беспокойся об этом.
— Спасибо, — сказала она. — Пожалуйста, найдите её. Она моя единственная бабушка.
— Сделаю всё, что в моих силах, — пообещала я.
***
Я проводила Илух к выходу. Когда я вернулась, моя мама скрестила руки на груди:
— Платить? Ты что, горничная какая-то?
— Забудь, мам. Она просто не знала.
— А следовало бы. Я так считаю. Ты собираешься туда?
— Да, я только оденусь.
— Хорошо, — сказала она. — Я приготовлю ужин, пока тебя не будет. Так что, когда ты вернёшься, будет что перекусить.
Нет, только не это!
— Спасибо огромное, но я в порядке.
— Дали! — мама открыла холодильник. — Здесь кроме риса ничего нет. Скорее всего, тебе придётся очистить дом сегодня. А у тебя даже нет кексов для подношения.
Там ничего не было, потому что я планировала хранить остатки нашего с Джимом ужина. Джим, который в настоящее время прятался наверху и которого мне необходимо было тайком вывести отсюда.
— Я собиралась сегодня сходить за продуктами. И я украду несколько твоих пончиков для подношения.
У меня в холодильнике были яблоки, и мой сад благоухал. Этого было бы достаточно для подношения.
— Я приготовлю что-нибудь поесть. Посмотри на себя — кожа да кости.
— Мама, я в полном порядке. Мене двадцать семь лет.
— Да, так и есть. Твоя раковина пахнет интересно, а в холодильнике шаром покати, мусорка переполнена. И это! — мама вытащила из шкафчика два грязных винных бокала.
Как она вообще узнала? У неё что, радар в голове?
— Что это такое? Ты пила?
Помогите.
— Пьёшь в одиночестве? Это не пойдёт тебе на пользу. Послушай, ты даже не потрудилась вымыть бокал. Ты просто вяла ещё один и воткнула грязные сюда. Так поступают алкоголики.
— Я оборотень, мам. Я не могу напиться, даже если попытаюсь.
Технически, я могла бы. Если я выпью целую бутылку виски, я буду подшофе минут двадцать, а потом моё тело расщепит алкоголь, и я буду трезва, как стёклышко.
— Выпивка, голодание, сомнительные бродячие коты, — моя мама затрясла головой. — Знаешь, что тебе нужно? Тебе нужен хороший мужчина. Тебе нужно выйти замуж и нарожать много здоровеньких детишек…
Я закрыла лицо руками.
Наверху опять что-то грохнуло.
— Ну всё, — мама направилась к лестнице. — Я собираюсь увидеть этого кота.
— Ты испугаешь его! — я догнала её на полпути. — Мама!
Она распахнула дверь в спальню, которая оказалась пустой.
— Кис, кис… — мама наклонилась и заглянула под кровать. — Кис, кис… Твой кот понимает по-индонезийски?
По правде говоря, он понимал. Он выучил его ради меня.
— Я же сказала, что он прячется, — возможно, он выпрыгнул из окна.
Дверь в ванную комнату была открыта. А помидорно-красное нижнее бельё исчезло.
— Киса, киса, кис, кис…
Джим всё ещё был здесь. Я чувствовала его запах. Я протиснулась в гардероб и подняла голову. Джим был над дверью, закинув ноги на верхние полки гардероба, прижавшись спиной к стене. Дурацкое неглиже свисало с его пальцев.
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Джим потряс передо мной кружевной тряпочкой и его тёмные брови взлетели вверх.
Моя мать обернулась:
— Почему ты покраснела?
Мне нужно было выпроводить её из спальни немедленно.
— Я действительно должна уже идти искать Эйанг Иду, — сказала я. — Сейчас я собираюсь одеться.
Моя мать уставилась на меня.
— Можно мне немного уединения?
— Ладно, — Мама покачала головой и вышла из комнаты. Я услышала, как она спускается по лестнице, заперла дверь спальни, прислонилась к ней и перевела дыхание.
Джим вышел из гардероба, совершенно беззвучно ступая по ковру, и прислонился к двери рядом со мной.
— Сколько стоила эта вещица? — прошептал он.
— Не бери в голову, — прошептала я в ответ. — Ты сделал это нарочно.
— Сделал что?
— Ронял вещи. Ты ягуар или слон?
— Очевидно, я — бродячий кот. И твоя мать хочет кастрировать меня.
— У неё не возникло бы желание тебя кастрировать, если бы ты вёл себя тихо. Кастрация была последним, о чём ему нужно было волноваться. Если бы она обнаружила его, то была бы вне себя от радости и выбежала бы из дома, чтобы мы могли поскорее заняться деланием внуков.
Он схватил меня и поднял вверх. В его глазах вспыхнул озорной огонёк.
Его рот сомкнулся на моём. Горячие губы касались меня, дразня, уговаривая поддаться. Я сдалась. Он провел одним чувственным движением по моему языку, я задрожала. Его аромат окутал меня. Амбра, мускус и острый сладкий цитрус уносили меня в укромное место, где был только Джим, мой горячий, безумный Джим, с его сильными руками, крепко сжимающими меня в объятьях. Его поцелуй стал интенсивным, страстным, затем собственническим. Каждое движение его языка говорило: «Я хочу тебя». Я обхватила ногами его бёдра и позволила ему поцеловать меня. Наши языки переплелись, и дыхание стало одним на двоих. Он и понятия не имел, насколько прекрасной я чувствовала себя, когда он целовал меня вот так.
