– О нет. Что она сделала на этот раз?

Флоренс с самого начала усвоила, что от ассистента Агате нужно сочувствие ее проблемам и подтверждение правильности ее мнения. Флоренс была странным образом очарована Агатой, похоже обладавшей всеми свойствами нью-йоркского либерала. Она жила в Парк-Слоупе со своим мужем, адвокатом по иммиграционным делам. Ходила на митинги, открыто заявляла, когда была с чем-то не согласна. Вместо «кино» всегда говорила «картина».

– Понимаешь, до нее никак не дойдет, что я совершенно не желаю эпидуральную анестезию!

Агата тяжелой походкой прошла в свой тесный кабинет. Флоренс последовала за ней, подкатив офисный стул к дверному проему.

– А почему?

Агата уселась за стол и серьезно посмотрела на ассистента. Она часто называла себя наставницей Флоренс, но редко выступала в такой роли.

– Флоренс, боль была необходимым условием материнства на протяжении тысячелетий. Своего рода инициация. Ну, знаешь, как в африканских племенах, парни должны покрыть свое тело шрамами, чтобы считаться мужчинами.

– В каких племенах?

– Да во всех.

– Ну да, – неуверенно согласилась Флоренс.

– Устраняя эту священную боль, медицина фактически разрушает отношения между матерью и ребенком, ведь именно боль их связывает. Стать матерью – это большая честь и привилегия. Ее еще надо заслужить.

– Да, наверное, в этом есть смысл, – сказала Флоренс. – Знаешь, я читала в интернете, что морские вши, созрев, прогрызают себе путь из утробы матери, через все ее тело, и выходят изо рта. А мать остается разодранной. И погибает.

Агата одобрительно кивнула:

– Именно так, Флоренс. Именно так.

Флоренс вернулась на рабочее место, решив отнести этот разговор к числу своих побед.

После четырех часов она пошла выпить кофе в «Данкин Донатс» на углу. И выйдя из лифта, наконец увидела Саймона. Тот разговаривал по телефону у главного входа. Заметив ее, он улыбнулся и сделал знак подождать.

– Хмм, конечно. Абсолютно согласен, – произнес он в трубку и скосил глаза на Флоренс. – Ладно, Тим, мне пора идти. Позже созвонимся.

Он сунул телефон во внутренний карман пиджака и горестно ухмыльнулся.

– Извини, – он огляделся. – Давай отойдем на секунду. – Они вышли на улицу и свернули в переулок.

– Что ж, ночь была прекрасна, – сказал он, выдавив смешок. – Послушай, я просто хотел удостовериться, что все в порядке. Что ты нормально все это восприняла. Само собой, такие поступки мне совершенно несвойственны, но не знаю, – он глубоко вздохнул и покачал головой, – в тебе что-то есть, Флоренс. Я нарушил все свои правила.

Флоренс открыла было рот, чтобы ответить, но Саймон поспешно продолжил:

– И все же… – Он замолчал и попытался сменить тон. – И все же это было ошибкой. Моей ошибкой. Исключительно моей. Я беру всю ответственность на себя. Но это не повторится. Я слишком уважаю тебя, чтобы ставить в такое положение.

– Саймон, – сказала Флоренс, – я не собираюсь обвинять тебя в сексуальном домогательстве.

Саймон рассмеялся слишком громко.

– Ха-ха. Что ж, спасибо тебе, спасибо. Хотя не думаю, что для этого действительно есть основания.

Он поймал взгляд кого-то за спиной Флоренс и, улыбнувшись, кивнул.

– Правильно. – Он вновь переключил внимание на нее: – Ладно. Отлично. Спасибо.

Флоренс ничего не ответила.

– Значит, у нас все в порядке?

– Все прекрасно, Саймон:

Он похлопал ее по плечу.

– Вот и хорошо. А как дела наверху? Тебе нравится работать с Агатой?

Флоренс утвердительно кивнула.

– Вот и хорошо, – повторил он.

На углу они расстались. Саймон вернулся в здание, а Флоренс пошла в кафе. Стоя в очереди, она мысленно прокручивала их разговор. Она сказала ему правду: с ней все было в порядке. Она знала, что Саймон женат, когда ложилась с ним в постель. Знала, что это, вероятно, будет только один раз. Секс, кстати, ее не особо впечатлил. Саймон был нежен и предупредителен, но ее это скорее отталкивало. (Как печально, подумала она, что, даже изменяя, он трахается, как женатый мужик.) Но она должна была признать, что испытала некоторое сожаление. Вовсе не потому, что он был ей нужен. Но ей понравилось находиться с ним рядом, пусть даже всего несколько часов. Ей понравился отель «Бауэри», понравились косточки для воротника. Как и то, что она привлекла внимание мужа Ингрид Торн.

На рождественские праздники Флоренс домой не поехала. Матери сказала, что перелет стоит слишком дорого, хотя цены на билеты «ДжетБлю» начинались от семидесяти девяти долларов.

На Рождество она вновь отправилась в отель «Бауэри». В просторном лобби, выходящем на застекленную террасу, располагался бар, но большинство столиков были пусты. Флоренс села в кресло, обитое потертым желтым бархатом, и провела руками по подлокотникам. Когда подошла официантка, она заказала порцию виски «Гленливет» за четырнадцать долларов.

Книгу – «Быстроходный катер» Ренаты Адлер – и блокнот она положила перед собой на стол, но не открыла ни то, ни другое, а внимательно изучала окружающую обстановку. Отель напоминал заброшенный британский форпост в какой-нибудь экзотической колонии: картины, будто покрытые копотью, полы из терракотовой плитки, старинные ковры. Стены были украшены рождественскими венками и гирляндами.

Она заметила пожилого мужчину в сером костюме-тройке, с торчащим из кармана фиолетовым платком. Когда их взгляды встретились, он с усилием поднялся и подошел к ней шаркающей походкой.

Мужчина наклонился ближе, от него пахло спиртным и одеколоном.

– Еврейка или мизантропка? – Голос его напоминал рычание.

Она взглянула на него с отвращением, но ничего не сказала. Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Он сломался первым.

– Да ладно, милая, брось. Я не хотел тебя обидеть. Я, например, и то, и другое. Двойное удовольствие.

Мужчина издал хриплый смешок и тут же закашлялся. Вытащив платок, поднес ко рту. В мягких складках осело что-то влажное.

Подошла официантка и коснулась его поясницы.

– Давайте позволим этой милой леди спокойно допить свой напиток, хорошо?

Она осторожно повела его к креслу у камина, покуда он бормотал: «Она не леди. Эта – точно нет».

Флоренс допила остатки виски и пошла в туалет. Посмотрела на себя в зеркало. Потом открыла горячую воду, подставила руку и держала ее под струей, пока не почувствовала, что больше не может терпеть. Еще в университете она обнаружила, что этот ритуал – лучшее средство от приступов гнева и отчаяния. Потом вернулась к своему столику, оставила двадцатидолларовую купюру и пошла обратно к метро.

Вера провела Рождество со своей лучшей подругой Глорией и двумя ее детьми. В тот же вечер она рассказала об этом Флоренс:

– Уверена, они были не в восторге от того, что я целый день мельтешила у них перед глазами, но Глория ни за что не оставила бы меня одну. Я нисколько не виню тебя, что ты не приехала, но, знаешь, Глория не хочет, чтобы кто-то страдал. И Грейс, ее старшая! Ты не поверишь. Она руководит целым офисом «Голд Коуст Риалти» в Тампе. Только подумай: это же национальная корпорация. Плюс четверо детей.

– Мам, это точно не национальная корпорация, – возразила Флоренс. – Если, конечно, ты не перепутала название.

Вера громко выдохнула:

– Ладно. Тебя это, видимо, уже не впечатляет. Четверо детей и шестизначная зарплата. При этом она еще нашла время, чтобы купить мне рождественский подарок и…

– Я тоже купила тебе рождественский подарок, – прервала ее Флоренс, словно оправдываясь. Она послала матери сборник рассказов Лидии Дэвис, хотя знала, что книгу Вера вряд ли откроет. Какая-то часть Флоренс все еще отчаянно надеялась, что мать изменится; ей вовсе не доставляло удовольствия ее стыдиться.

– Ну, дорогая, мы же не чужие – конечно, ты купила. Но ты никогда не догадаешься, что мне подарила Грейс.