У тети Тони короткие желтоватые волосы, светло-голубые прозрачные глаза, высокий, как у девочки, голос и самые ловкие пальцы на свете. Из разноцветных проволочек она делает нам колечки и браслеты. Всем остальным – вяжет салфетки, панамки и шали и плетет из ниток сумки и абажуры.

Тетя Тоня очень хорошая. Иногда мне хочется оказаться Женькой и приезжать на лето не к бабушке, а к тете Тоне. Я бы все для нее делала – и мыла, и переодевала. Тете Тоне легко и приятно помогать.

– Да все хорошо, – лениво отвечает Женька. – Навязала опять всякого! Сегодня только про тебя спрашивала. В гости всех ждет.

– А почему, интересно, никто не спрашивает, когда приехал я?! – перебивает Женьку Колька.

– Откуда ты приехал? И куда? – с издевкой спрашивает она. – Дяревня ты наша.

Женька вечно дразнит Кольку деревней, потому что он и правда живет здесь, в поселке, а все остальные приезжают только на каникулы.

– Городская нашлась, – зло огрызается Колька.

– Ну не начинайте только, ладно?! – строго одергивает их Динарка. – Надоело уже это слушать! Давайте лучше решим, чем займемся.

– Может, в парк сходим? – предлагает Нурик.

– Да что там делать! – возражает Динарка. – Может, лучше на стадион?

– А может, на поле сгоняем? Там гороха можно набрать, – мечтательно говорит Женька.

– А может, в больницу? – странным голосом спрашивает Колька.

– Да иди ты уже со своей больницей! Заколебал! – кричит Андрюха, и я вздрагиваю от неожиданности.

Заметив это, он примирительно добавляет:

– В самом деле, пошли лучше на поле.

– Ладно, – нехотя соглашается Колька, ни на кого не глядя.

– Угу, – рассеянно кивает Нурик, но продолжает пялиться на фигуры.

Колька обходит скамейку, встает с ним рядом и долго смотрит на доску. Динарка все еще обнимает меня, положив голову мне на плечо. Женька, напевая что-то под нос, рисует носком кроссовки сердечки на земле.

– Ну так идем мы или нет?! – вдруг рявкает Колька, хватает меня за руку и одним движением поднимает на ноги.

Я не сопротивляюсь. Я сейчас – словно воздушный шарик на веревочке, который Колька тянет за собой. В этот миг я не ощущаю ни своего веса, ни земли под ногами, только большую Колькину руку поверх своей. Я послушно скольжу вверх, но неловко утыкаюсь в его плечо, и лицо обдает жаром. Колька выпускает веревочку, шарик может лететь сам. И я лечу все выше и выше…

Из-за Колькиного плеча я вижу в окне бледное бабушкино лицо. Плевать.

Динарка, не дожидаясь помощи, поднимается со скамейки и нетерпеливо вздыхает.

– Правда, ну пойдемте уже, – зовет Женька, и только тогда Андрюха с Нуриком наконец бросают игру.

Нурик торопливо ссыпает фигуры в коробку и бежит к раскрытому настежь окну своей кухни. Подпрыгнув, он закидывает шахматы на подоконник и летит догонять нас.

Гороховое поле близко, нужно лишь пройти по узкой дорожке между высоким забором стадиона и стеной из кустов акации на краю парка, перейти по мостику через канаву и промчаться по огородам стоящих поблизости домов. Поле тянется далеко-далеко, насколько хватает взгляда, и даже дальше. Справа вдоль него петляет глубокий овраг, а за ним дорога и кладбище.

Набив тощими стручками карманы, мы садимся на краю обрыва. Наша возня тревожит песок, и он пластами съезжает вниз, где поблескивает жалкий ручеек. Невдалеке пасется привязанный к колышку рыжий теленок. Он с интересом смотрит на нас и бьет себя по бокам хвостом с грязной кисточкой на конце.

Мы принимаемся за еду. Раскрываясь, стручки жалобно щелкают под пальцами. Я осторожно вынимаю из блестящих створок крохотные сладковатые горошины и с наслаждением давлю их языком о небо. Горох еще не созрел, не огрубел и не начал горчить. Совсем как мое едва завязавшееся лето.

Мы долго сидим в молчании, то и дело щелкая стручками и небрежно сбрасывая кожурки вниз. Я снова не знаю, о чем говорить с друзьями, по которым скучала весь год и к которым стремилась всей душой. И они, похоже, чувствуют то же самое. Это молчание невыносимо, оно, как кислота, разъедает и портит все то, что было между нами прежде.

Женька не выдерживает первой. Она резко поднимается, стряхивая с подола недоеденные стручки, и делает шаг вперед. Ее ноги тонут в песке, который несет ее, словно лавина. Мы наблюдаем, как она ловко останавливается у воды, скидывает кроссовки, заходит в воду и громко охает. Вода в ручье ледяная, я ощущаю ее холод своими ногами, хотя стоит в ней Женька.

Но она быстро привыкает, начинает прыгать и плескаться, так что брызги разлетаются во все стороны бриллиантовым дождем.

От ее хохота пузырь тишины лопается, и все приходит в движение. Динарка вскакивает и встает на краю обрыва. Женька зовет ее, и она что-то кричит в ответ.

Нурик с Андрюхой уже негромко беседуют о своем, словно кто-то ненадолго поставил их разговор на паузу, а теперь включил снова.

Я оборачиваюсь.

Колька вытянулся на траве чуть поодаль от всех. Одна рука его согнута и прикрывает глаза от солнца. Локоть торчит вверх, и в рукаве футболки видны длинные темные волоски. Видеть их почему-то неловко, и я перевожу взгляд. Другая Колькина рука откинута в сторону. Кажется, что он спит, но, если присмотреться, заметно, как он протягивает травинки между пальцами, словно хочет разгладить. От этого на его руке красиво напрягаются мышцы, и мне очень хочется до них дотронуться.

Чтобы не смотреть на такого красивого Кольку, я встаю и иду прочь. Никто не замечает моего ухода.

Теленок поднимает голову и с любопытством смотрит на меня. Вытянув вперед руку, я осторожно приближаюсь, ласково повторяя:

– Хороший! Хороший мальчик! Не бойся! Ты умница! Ты красавец! Не бойся!

Теленок и не боится, он доверчиво тянет ко мне морду. Я дотрагиваюсь до его рыжей головы, провожу пальцами по едва наметившимся рожкам, по мохнатым вздрагивающим ушам, по белому пятнышку на лбу. От теленка пахнет теплом, молоком и прелым сеном. У него розовые губы в мелких шерстинках, а возле блестящих влажных глаз сидят мухи. Я сгоняю их и, гладя его большую красивую голову, все повторяю и повторяю:

– Ты мой хороший, мой красивый мальчик.

– Ну вы еще поцелуйтесь! – вдруг раздается за спиной насмешливый голос.

Я вздрагиваю всем телом и резко оборачиваюсь. Колька подкрался неслышно. Он смотрит, хитро прищурившись и чуть наклонив голову.

Давно он за мной наблюдает?

Щеки снова обдает жаром. И почему я вечно краснею?!

– Испугалась? – с наигранным участием спрашивает Колька.

Хочется ответить ему: «Да, черт возьми! Неужели сам не видишь?» Но, глядя на его наглую, самодовольную физиономию, я с вызовом отвечаю:

– Не надейся!

И быстро иду прочь. Колька шагает рядом, опережая меня на полшага и заглядывая мне в лицо. Он выше на целую голову. Он такой большой, что закрывает солнце.

– Смелая, значит, да?

Я трясу головой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. «Смелая. Была смелая. А теперь не узнаю тебя и отчего-то боюсь».

– Что ты к ней цепляешься?! – Динарка все еще стоит над обрывом, уперев руки в бока, и смотрит на Кольку сердито и подозрительно.

– Влюбился, что ли? – со смехом добавляет мокрая и чумазая Женька, только что вылезшая из оврага.

– Да пошла ты, – грубо отвечает ей Колька.

– Что ты сказал? – вскакивает Андрюха, и его тон не предвещает ничего хорошего.

Он крупнее Кольки, но вряд ли его полнота может что-то противопоставить Колькиной силе.

Они исподлобья смотрят друг на друга, и я совсем не узнаю их.

– Ребят, да что с вами такое?

То, что я вижу, меня пугает. Я ехала к бабушке, зная, что приеду к друзьям, но они изменились. Все вокруг осталось прежним, только не они.

Никто мне не отвечает. Колька отводит взгляд, притворно зевает и плюхается на землю.

– Скучно… – выдыхает он, и это слово действует словно заклинание.

Андрюха как-то сразу обмякает, Динарка опускает руки и привычно сутулится, и даже Женька перестает улыбаться, резко отворачивается, снова принимается с остервенением рвать горох и набивать карманы. Напряжение сдувается, как проколотый мяч, и только в воздухе остается горьковатый привкус недовольства друг другом. Скука. Вот почему все не так.