— Да, со стороны заметная некоторая вольность в обращении, немного шокирующая, но как я понял, это даже помогает в процессе.

— Именно. Кстати, видели, как в Константинополе добили «Гебена»?

Корнилов усмехнулся.

— Это было впечатляюще. С такой высоты так точно попасть очень трудно.

— У нас для таких целей есть специальные высокоточные боеприпасы в которых реализована система самонаведения. Поэтому линкор был обречен изначально. Ну и султану мы так жирно намекнули.

Тут Корнилов покачал головой.

— Если он согласится с вашими требованиями, его могут посчитать трусом и просто свергнут.

— Ну значит прилетит еще одна бомба. У нас руки длинные и как по мне, так лучше выбомбить там все, чет лить кровь русских солдат.

— Согласен с вами, Сергей Иванович.

— Ну что, теперь вернемся к нашей операции. Владимир Леонидович, — обратился я к Лукичеву, — вкратце обрисуйте ситуацию.

В принципе я и так был в курсе, постоянно читая оперативные сводки, но мнение Лукичева, его видение ситуации были намного ценнее. Бывают нюансы, которые в сводки не попадают, но очень интересно освещают оперативную обстановку.

Я слушал Владимира Леонидовича с огромным интересом. По большому счету на счет стратегической внезапности и полному отсутствию ПВО у противника, мы им устроили фактически лето 41-го наоборот. Удали мобильными механизированными отрядами в разных местах создавали неразбериху, для парирования прорывов германское командование гоняло оперативные резервы по всей линии фронта, а мы их методично множили на ноль прямо на марше. И обычная маскировка веточками им не помогала — тепловизоры прекрасно все видели.

Как мы и планировали то моего отъезда, группа майора Васильева с частями 50-й пехотной дивизии, за два дня прорвали фронт и с боями дошли до остатков Влоцлавска, где закрепились и отбили несколько серьезных контрударов противника. Потери были серьезные и в людях, и в технике. Из десяти танков на ходу осталось всего четыре, но к безвозвратным потерям можно было списать всего три единицы, остальные спешно ремонтировали в полевых условиях. Погорельцев конечно утащили в наш мир через портал по мобильно доставленному вертолетом пространственно-временному маяку.

Введенная в прорыв за 50-й дивизией и повернувшая на юг конно-механизированная группа генерала Келлера, на вооружении которой стояли десять модернизированных Т-34 и столько же собранных по полям БТ-7 и БТ-7М навела жуткого шороху в тылах германских дивизий. Приданная группе буксируемая гаубичная батарея М-30 тоже существенно помогла. В итоге, пройдя пятьдесят километров по рыхлым тылам противника и уничтожая любые воинские соединения на своем пути, группа вышла к нужной точке, соединившись с основными силами сводной механизированной бригады НЭК и приданной ей частями 26-й пехотной дивизии, которые, так же прорвав фронт продвинулись не меньше чем на двадцать километров.

Окруженные семь германских дивизий как могли огрызались, но под постоянными авиационными бомбардировками, особенно ночными, что было для них шокирующим и обстрелами тяжелых орудий без снабжения и связи быстро теряли боевой потенциал. Качественная авиаразведка позволяла более эффективно тратить боеприпасы, что существенно сказывалось на продвижении наших замыслов.

Хотя было понятно, что сводная авиагруппа капитана Архипова не справляется с поставленными задачами ввиду малочисленности и усталости летного состава. Те же ночные бомбардировки окруженных германцев очень выматывают людей. Поэтому было принято решение сформировать резервную бомбардировочную группу из состава приданных 1-й и 2-й армиям авиаотрядов. Естественно их никто сажать на тюнингованные штурмовики и истребители сажать не собирался. Тут мы, опять используя опыт Великой Отечественной Войны, собирались использовать шесть имеющихся в наличии У-2, которые спешно поднимали на крыло и переделывали в ночные бомбардировщики, хотя я что-то сильно сомневался, что мы что-то успеем сделать и обучить людей, тем более ночные полеты очень трудная вещь.

Но процесс запустили, а дальше как получится.

И вот я как раз вернулся в тот момент, когда командующий 9-й армией Макензен, бросил на деблокаду окруженных дивизий спешно собранные резервы и переброшенные Гинденбургом части из стратегического резерва фронта.

У нас там, кроме окопавшейся 50-й дивизии в районе Влацловска не было, а районы, через которые прошла орда Келлера просто являлись серой зоной. Войска, чтобы сформировать единую линию обороны внешнего кольца окружения, еще не успели выйти подойти на указанные новым планом рубежи. Поэтому было принято решение перейти к тактике мобильной обороны батальонно-тактическими группами.

Входящие штурмовыми колоннами германские части попадали на систему укрепленных районов, прикрываемых и штурмовой авиацией и артиллерией. При постоянно висящих в небе беспилотниках любые попытки германских войск выйти даже на рубежи атаки, заканчивались большими потерями без вступления в непосредственный огневой контакт с русскими войсками. Ну а короткие яростные атаки при поддержке танков доставляли еще больше хлопот.

Можно было сделать вывод что за четыре дня активных боевых действий в германских войсках уже стала вырабатываться вполне устойчивые танко и самолето боязнь. Плюс к этому очень четко работали Пе-2. Вываливая по десять осколочно-фугасных бомб, что помешались в бомболюках, на двигающиеся в походном порядке германские части, особенно по ночам, они в прямом смысле выкашивали элиту противника. Пять дивизий просто не дошли до фронта, потеряв от наших бомбардировок до семидесяти процентов личного состава, утратив при этом всякую боеспособность.

И опять все происходило по аналогии с нашим 41-м годом только наоборот. Мы наступаем, а немцы по частям вводя резервы в бой, при нашем подавляющем преимуществе в воздухе, пытаются что-то сделать, но при этом несут колоссальные потери.

В обед следующего дня мы получили известие от линии агентурной военной разведки — то, что мы ждали началось. В Торн, где находился штаб 9-й армии и который мы демонстративно не трогали, выехал Гинденбург и Лидендорф, для проведения экстренного совещания по ситуации в полосе действия 9-й армии.

То же самое проскочило в нескольких расшифрованных перехватах, причем прибытие личного поезда командующего флотом ожидалось около шести вечера. Туда сразу же направили оба «Орлана», приглядывать за обстановкой и исключить возможность ловушки со стороны немцев, они тоже дураками не были.

Я повернулся к Дегтяреву, который с легким оскалом смотрел на меня.

— Ну что, Олежек, теперь твой выход, с переодеванием, зачистками и с танцами с бубном.

— Сделаем, Серега, а то я что-то засиделся здесь в штабе…

Большая стратегическая игра в космическую империю настолько увлекла и меня, и мое окружение, и конечно «кремлевских тяжеловесов», что на короткий срок все остальные вопросы были отодвинуты в фоновый режим. Что-то решалось, что-то управлялось, но так, без особого рвения и прорывов — сейчас космос был на первом месте. Как говорится: «У больших мальчиков большие игрушки».

Все заинтересованные лица прекрасно были осведомлены, что в таких серьезных вопросах спешка смерти подобна, поэтому все мероприятия, что касались орбитальных спутников, проводились с максимальным уровнем качества и показательно добротно. Как я понял, Сталин всем своим звериным чутьем прекрасно осознавал какую игрушку мы ему подогнали и какие перспективы открылись перед ним. Манхетенский проект и рядом не стоял по важности и по стратегическому уровню важности. Теперь перед ним, как перед политиком мирового уровня, главой Великой державы, стояла задача дождаться первого более-менее серьезного результата, ну, допустим, разбомбить из космоса какую-нибудь базу, и, опираясь на такое событие, начать аккуратно давить оппонентов, но так чтоб окончательно не перепугать, ну и по частям разваливать недавно возникшую Антанту-2.