– Так ты не приедешь? – спрашивает девушка своего собеседника по телефону. Она занимает раковину по правую сторону от меня, а те две женщины вместе покидают дамскую комнату. – Глупая! Здесь очень круто. И Лейла тебя ждала! Последний этаж мы, конечно, не увидим, но это пока…

Заговорщически посмеявшись, девушка скрывается за одной из белоснежных дверей. Любопытство во мне лопается пузырьками шампанского. Я покидаю дамскую комнату и медленно продвигаюсь к лестнице, рассматривая всё вокруг. Зигмунда за столиком нет, но его серый пиджак висит на широкой спинке темного стула. Должно быть, тоже решил размять кости и оглядеться. Поднимаюсь на второй этаж, держась за гладкий хромированный поручень. Каждая ступенька подсвечивается тончайшей полоской теплого света, на стенах лестничного пролета пестрят картины в стиле дерзкого авангардизма. Влюбленная парочка обнимается и делает селфи на их фоне, а увидев меня, просит помочь. Делаю несколько снимков и возвращаю дорогой гаджет мужчине.

На втором этаже намного меньше света, чем на первом. Кажется, что внушительных размеров зал освещают лишь напольные лампы у каждого столика с мягкими диванами. Мужчины вальяжно восседают на белоснежной коже, девушки рядом, полубоком со скрещенными ножками. Здесь сидят разными компаниями, но все, так или иначе, получают удовольствие от вечера. Администратор второго этажа за черной глянцевой кафедрой смотрит на меня с улыбкой, спрашивает, ждет ли меня кто-то. Собираюсь ответить, но шумная компания поднимается по лестнице и отвлекает его внимание. Спешно поднимаюсь на третий этаж. Прошмыгиваю! Почему-то кажется, что туда мне нельзя. Останавливаюсь на лестничном пролете и прислушиваюсь к тишине. Внизу кипит жизнь, раздается звон бокалов, женский смех, а там наверху, молчаливо и одиноко смыкаются громоздкие двери с темным стеклом и массивной ручкой почти во всю их высоту. И чем выше я поднимаюсь, тем устрашающе они выглядят. Замечаю камеры видеонаблюдения в двух углах. Надеюсь, на меня сейчас не набросятся охранники в касках и с дубинками? Подозрительная однако тишина на третьем этаже. Может здесь превосходная шумоизоляция и по ту сторону черного стекла стены разрывает клубная музыка?

Внезапно одна из дверей плавно открывается и появляется тот самый мужчина в черном пиджаке и белой рубашке. Он увлеченно пишет что-то в своем телефоне и замечает меня, когда между нами остается пара ступеней. Его глаза цвета горького шоколада с сердцевиной подсолнуха в свете заката проходятся по мне сверху вниз. Сначала мне кажется, что он возмущен моим присутствием, но потом на его выразительных губах застывает снисходительная ухмылка, которой меня частенько одаривал в детстве дядя Женя, брат моей мамы. Ему сорок пять и он никогда не был женат, а детей, кажется, вообще не переносит.

Делаю шаг вправо, чтобы обойти мужчину, но он тут же преграждает мне путь. Влево – то же самое.

– Проблемы? – с ходу спрашиваю я громилу.

– Куда ты идешь?

Ого. Мы сразу на «ты».

– А я обязана сообщать тебе о своих передвижениях?

– Что ты там хочешь увидеть?

Я возмущена. Какой-то незнакомый мне тип смеет вот так нагло ограничивать меня в передвижениях! Да ещё кто – гость ресторана! Снова делаю шаг вправо.

– Тебе туда нельзя, – бросает он так, словно перед ним десятилетка, которой стало скучно сидеть за столиком со взрослыми и она предпочла слоняться из угла в угол.

– Почему это?

– Там закрыто.

– Но ты же только что вышел оттуда, – поднимаю я бровь. – Следовательно, там открыто.

– Третий этаж ещё закрыт для посещений. – Замечаю, как его выпирающий кадык плавно движется вверх-вниз, когда он говорит. – Если ты не заметила, здесь нет людей и не играет музыка.

– Начинаю подозревать, что за этими дверями скрывается элитный бордель. Не ты ли его хозяин, раз так упрямо охраняешь вход?

– Начинаю подозревать, что ты очень хочешь стать его частью, раз так упрямо стараешься там оказаться.

– У вас всё в порядке? – раздается мужской голос позади меня. Надо же! Огромный лысый охранник в облегающем каменные мышцы костюме! В его ухе специальное устройство, а вниз по шее спускается спиральный проводок.

– Проводите гостью к её столику, – говорит ему мужчина, и я снова смотрю на него с нескрываемым возмущением. Шоколадные глаза снисходительно опускаются к моему лицу. – Она заблудилась.

– Прошу вас, пройдемте со мной. Ваш столик на первом этаже?

Приходится промолчать. Быть вытворенной охраной из ресторана не лучшая перспектива. Я не из тех, кто станет закатывать сцены и привлекать к себе всеобщее внимание. Спускаюсь вслед за охранником и чувствую за спиной второго надзирателя. Он будто нарочно не обгоняет нас, намеренно идет прямо позади меня, будто указывая мне, что для меня уже отведено место и я не имею права делать шаг в сторону. Хочу обернуться. Если не словом, то хотя бы взглядом дать понять, что именно я о нем думаю. Но навстречу поднимается девушка в красном платье и, увидев своего спутника, с облегчением вздыхает.

– Вот ты где! А я тебя потеряла!

И всё же я успеваю обернуться прежде, чем первый лестничный пролет останется позади и скроет от меня хозяина сих убранств. Мне стало бы намного легче, увидь он в моих глазах презрение. Но мужчина, бережно опустив ладонь на талию девушки, уже ведет её в зал второго этажа. Впрочем, нет. Они проходят мимо и поднимаются на третий…

– Извините, – обращаюсь я к охраннику с наивной улыбкой, – не подскажите, а что там на третьем этаже?

– Он ещё закрыт, – отвечает с улыбкой и пропускает меня вперед. – Хорошего вам вечера.

Окинув его деланно благодарным взглядом, возвращаюсь к Зигмунду, которому официант приносит очередной коктейль.

В моей квартире бедлам. Но мне кажется, что на фоне дизайнерского ремонта и огромного окна во всю стену, даже этот беспорядок выглядит утонченно. Завтра же займусь распаковкой вещей, а пока наливаю себе бокал виноградного сока, включаю музыкальный канал по телеку и начинаю раздеваться.

Я кайфую от одиночества. Живя под одной крышей с Робертом, мне приходилось учитывать его мнение и интересы. Например, я действительно не могла перемещаться по квартире в трусах и футболке, потому что в моменты «прозрения», как он это называл, его могли вдохновить на новую картину даже мои колени. Либо он рисовал меня, либо просто смотрел и вдохновлялся. А ещё мне докучали ежедневные разговоры о его душевных терзаниях. Когда работа над очередной картиной подходила к концу, Роберт, будто это было зафиксировано в его еженедельнике, впадал в депрессию, спрашивая у себя и у меня, тому ли делу он решил посвятить свою жизнь? Никогда не понимала этих его настроений, потому что в свои двадцать семь он уже готовится к открытию второй выставки. Первая произвела настоящий фурор, после которой его картины стали выставляться в галереи какой-то очень богатой и известной в мире искусства дамы.

Кстати, наш секс действительно оставлял желать лучшего. Не припомню, чтобы я хоть однажды достигла оргазма с Робертом, но меня в какой-то степени удовлетворяли его продолжительные ласки. Я возбуждалась, приятное тепло медленно разливалось по телу, утяжеляло конечности, но на этом всё заканчивалось. Тут Зигмунд оказался прав. Трахались мы, как девственники из раза в раз и никто из нас не пытался быть хоть чуточку смелее.

Делаю глоток сока и избавляюсь от брюк с высокой талией. Мне нравится пить даже простую воду из красивых фужеров. На мне остается черная рубашка с закатанными рукавами и кружевные кюлоты, которым переполнен мой ящик комода с нижним бельем. Помню, когда Роберт впервые увидел меня в этих трусах (только те были трикотажными и бесшовными), он сказал, что никогда не видел более прекрасной фигуры, чем моя. Может именно поэтому основу моего белья составляет именно этот вид трусиков? Улыбаюсь своему отражению в зеркале и любуюсь упругими ягодицами. В очередной раз задумываюсь над предложением Ирэн сходить на пробное занятие по стрип-пластике. Уверена, у меня бы без труда получилось покорить эти движения и в очередной раз убедиться в своей непревзойденности, которая живет глубоко во мне и выползает наружу только в самых экстренных случаях. В основном, когда мой оппонент нарочно раздражает меня глупыми высказываниями или ситуация, в которой я оказываюсь невольным участником, требует от меня решительных действий. И сегодня я немного дала волю своей наглости в разговоре с Альбертом, хотя и понимала, что с моей стороны это было непозволительно. Он, какие бы ни были между нами теплые отношения, всё же мой шеф и я обязана соблюдать субординацию хотя бы в стенах офиса.