– Эмир, мне нужно в свою комнату.

Так странно называть его другим именем. Но сейчас он именно Эмир Доган. Равнодушный незнакомец, а не мой Назар, которому ещё вчера, как мне казалось, я разбила сердце.

– Выпусти меня отсюда. Мне необходимо привести себя в порядок, – я не требую, боясь заслужить ещё один наплыв его злости, но и не прошу. Эмир и так достаточно унизил меня. Не собираюсь я ещё и умолять его о чём-то.

Он расслаблено откидывается на спинку кресла, делает глоток виски, затем размещает руки на подлокотники.

– Зачем? – спрашивает, но смотрит при этом не на меня, а в стену.

– Ты разве не видишь, как я выгляжу?

– Присядь, – бросает холодно, всё так же не смотря на меня.

Мне хочется съёжиться от его равнодушного голоса, но я ни за что не позволю себе выглядеть в глазах Эмира ещё более жалкой. Беру волю в кулак и заставляю себя расправить плечи, а затем опускаюсь в кресло сбоку и жду. На столе перед нами лежит какая-то папка. Чёрная, не особо тонкая. Разглядываю её, потом переключаюсь на стены, лишь бы не смотреть на него, хотя очень хочется.

Минуты тянутся медленно, а мы так и продолжаем молчать. Меня для него словно больше не существует. От этого так больно. Украдкой смахиваю слёзы и нетерпеливо вздыхаю. Здесь настолько тихо, что я слышу тиканье часов и позвякивание кубиков льда в бокале Эмира каждый раз, когда он делает глоток.

– Мы долго ещё будем играть в молчанку? – напоминаю я ещё раз о своём присутствии. – Мне нужно идти готовиться к церемонии или нет?

– К какой?

– У нас же свадьба.

– Разве?

– Ты же сам хотел, чтобы я вышла за тебя замуж.

– Кто тебе такое сказал? Я не настаивал на браке. Мне, в общем-то, плевать. А вот твой отец очень жаждет видеть тебя моей женой. Как думаешь, зачем? Ему так важно, чтобы свадьба состоялась, что даже согласился подыграть мне, показав тебе чужое фото, – Эмир ухмыляется. – Он так тебя нахваливал, говорил, что ты настоящее сокровище. Нетронутый бриллиант. Но, как мы оба знаем, цветок я уже сорвал. Ты не прошла проверку. Ни по одному из пунктов.

Впиваюсь ногтями в ладони и недовольно бормочу:

– А ты, значит, ни в чём не виноват, так? Я одна здесь плохая?

– Ты не плохая. Просто очередная меркантильная пустышка. Совершенно не мой тип женщин. С такими нельзя создавать семью. Вы годитесь только для секса.

Его слова точно контрольный выстрел в голову. Про сердце я уже не заикаюсь. От него лишь одни ошмётки остались. Да, я понимаю, почему он так груб со мной. Вчера я тоже его не щадила, но… чёрт! Я не пустышка. Я кто угодно, но не пустышка, пусть Эмир и считает иначе.

– Значит, ты на мне не женишься? – тихо уточняю я, из последних сил сдерживая очередной поток слёз.

– Ещё не решил.

Сказать, что я в равной степени зла и растеряна – ничего не сказать. Вся моя уверенность растаяла и возвращаться, кажется, не собирается. Ничего не могу с собой поделать. Руки дрожат, в горле ком, а голос и вовсе подводит. Чувствую себя маленькой девочкой, которую предали и отдали на растерзание льву.

– И когда ты соизволишь решить? – бросаю взгляд на часы. – Гости давно внизу. До церемонии осталось всего сорок минут. Мне должны успеть поправить макияж и причёску. Эмир, открой дверь.

Ноль реакции. Я будто с мебелью говорю. Не знаю, как поступить. Грубить точно нельзя, хотя язык так и чешется, лебезить – тоже не лучший вариант, а здравые рассуждения Доган игнорирует, продолжая делает вид, что находится здесь один. Он сейчас такой… чужой. Совершенно незнакомый человек сидит со мной в одной комнате. Я будто впервые его вижу.

Эмир неприступен, жесток и до умопомрачения богат. Ему дико идёт смокинг и этот бокал с дорогим алкоголем. Идёт холодность и отстранённость. Идёт власть, роскошь и деньги. Я ведь всегда мечтала о таком мужчине. Взрослом, но не старом. Волевом, красивом, сексуальном и состоятельном. Добившемся всего, о чём можно мечтать. Но почему сейчас у меня так болит сердце?

Потому что я знаю: Эмир меня не любит. А я люблю. Мои чувства никуда не делись. Даже после того, как узнала о его вранье. Даже после того, как он взял меня у стола и кончил в меня, не думая о последствиях. Даже сейчас, когда он сидит и игнорирует моё присутствие, я украдкой смотрю на него, восхищаюсь и еле-еле подавляю желание сесть к нему на колени.

Глупая Алина…

Надежда, говорят, умирает последней. И я больше не хочу испытывать судьбу. Если сейчас начну ластиться к Эмиру, то только разозлю ещё больше. А я и так уже успела испытать на себе его гнев.

Спустя ещё минут десять Эмир допивает очередной бокал и наконец обращает на меня внимание. Улыбается, подаётся вперёд, берёт со стола папку и протягивает мне. Впервые за всё время нашего знакомства его улыбка мне совсем не нравится.

По мере изучения содержимого на меня обрушиваются волны отчаяния. Каждая из них – сильнее предыдущей. Я не знала, как обстоят дела на самом деле. Да, папа сказал, что у него проблемы, но не уточнял какие именно. И уж тем более не говорил, что замешан не он один. Папа не просто ввязался в сомнительную и нелегальную авантюру, он и нас с мамой поставил под удар. Наши имена фигурируют в документах. И на маму, и на меня открыты офшорные счета, куда поступали грязные деньги. Это же уголовка. Господи… Если папа не выплатит всё, что задолжал, то всё вскроется. Однако тюрьма станет для нас спасением, а не приговором. Люди и за меньшие деньги убивают. А суммы долгов такие, что нам в жизни их не покрыть.

Единственный, кто готов выкупить их – это Доган. Вот только есть один нюанс: вместе с долгами он заберёт и бизнес. Контрольный пакет акций окажется в его руках, и компания отойдёт Эмиру. А папа станет просто генеральным директором. В договоре и документах ни слова о свадьбе. Доган сказал правду. Это не было его требованием – понимаю совершенно точно. Отец соврал мне. Я не нужна Эмиру. Папа сам предложил меня ему, чтобы стать его тестем и обеспечить себе благосклонность Догана.

Папка падает на пол, и глаза снова наполняются слезами. Меня трясёт, тошнота подкатывает к горлу, а зрение покидает. Кажется, если встану на ноги, то тотчас рухну.

– Ну что, Катюш, как тебе такая сказка? – доносится сквозь звон в ушах, и я понимаю, что с этой минуты моя жизнь и правда целиком и полностью находится в руках Эмира Догана.

Эмир

– Я… я Алина, – шепчет она, роняя слёзы.

Она выглядит такой несчастной и растерянной, что, даже несмотря на злость, которая плещется внутри меня, хочется обнять и утешить, но я гашу этот порыв. Алина Воскресенская предельно ясно показала, кто она есть на самом деле. Очередная избалованная сучка, считающая себя королевой. И плевать она хотела на других людей. Меркантильная дрянь, каких вокруг меня и так предостаточно. Им всем важны только деньги и статус. Больше ничего.

Если бы она дала Назару шанс, ей не пришлось бы выбирать. Я бы сказал ей правду сразу же. Но Алина выбрала деньги, а не любовь. Что ж. Меня вполне устраивают товарно-денежные отношения. Алина Воскресенская получит свою сказку. Но вряд ли эта сказка ей понравится.

А в какой-то момент я ведь и правда поверил в то, что она хорошая. Наивный дурак. Алина – дочь Григория Воскресенского. Яблоко от яблони всегда падает недалеко.

Этот человек уничтожил мою жизнь и даже не помнит об этом. Он не узнал меня, потому что никогда прежде не видел. Имя я сменил, создав новую личность.

Когда умер отец, мне было двенадцать. Я видел, что мама была убита горем. Она не замкнулась в себе, продолжала ходить на работу, готовить, убираться, говорить со мной, принимать активное участие в моей жизни, но из её глаз исчез свет. Я дал себе слово, что верну его. Сделаю всё, чтобы мама снова улыбалась и сияла.

Я хотел вытянуть нас из нищеты, в которой мы оказались после смерти папы. И у меня получилось. Я выучился на архитектора. К двадцати четырём годам встал на ноги. По крайней мере, мне так казалось. У нас наконец-то появились деньги. Мама жутко гордилась мной. И она улыбалась. Её улыбка придавала мне сил и согревала изнутри.