Поисковая группа нашла это место благодаря песнопению и крикам, доносившимся из пещеры. Около пяти утра, после ночного привала, люди уже собирались отправиться с пустыми руками назад, как вдруг кто-то услышал вдалеке слабые ритмичные звуки и понял, что в уединенном месте на склоне горы, очертаниями напоминавшей человека, совершается некий местный обряд. Слышались древние имена вроде Миктлантекутли, Тонатиу-Мецтли, Ктулху. Как ни странно, к ним примешивались английские слова – настоящий английский выговор белого человека, а не жаргон, на котором говорят местные жители. Ступая на звук, поисковая группа пробиралась вдоль склона, когда после недолгого молчания из пещеры раздался дикий вопль, вслед за которым над спутанными ветвями в одном месте показался дым, и ветер донес едкий, неприятный запах.
Когда они нашли вход, спрятанный за рощей мимоз, вся пещера была окутана дымом. Ее внутренность освещали плошки с жиром; перед алтарями кощунственно догорали свечи. Но самым жутким был труп, раскинувшийся на полу, – Феллон, с головой, прожженной до кости каким-то странным приспособлением, которое он надел на себя. Это было нечто наподобие сетчатой маски, подсоединенной к разбитой аккумуляторной батарее, которая, по всей видимости, свалилась с ближайшего алтаря. При виде этой сцены всем поневоле вспомнились хвастливые заявления бедняги об изобретенном им «электрическом палаче» – том самом, который все отвергали, однако пытались украсть и скопировать. Похищенные ценные документы нашлись в целости в открытом саквояже Феллона, который стоял рядом, и через час поисковая команда отправилась в обратный путь к шахте с жутковатой ношей на импровизированных носилках.
Это было все, но этого оказалось достаточно, чтобы кровь отхлынула у меня от лица, а шаг чуть сбился, пока Джексон вел меня мимо терриконов к хижине с телом. Даже не обладая богатым воображением, можно было представить, что ждет меня за дверью, близ которой столпились любопытные рудокопы. На моем лице не дрогнул ни мускул, когда в сумеречном освещении я различил грузное тело на столе – в грубом вельветовом костюме, с неуместно изящными руками часовщика. «Пиратская» борода покойного почти целиком сгорела, а детали дьявольской машины – поврежденная при ударе о каменный пол пещеры батарея и сетчатый шлем – почернели от вырвавшихся наружу дуговых разрядов. Потрепанный саквояж тоже не удивил меня, и я перевел взгляд на сложенные листы бумаги, торчавшие из левого кармана вельветовой куртки Феллона. Улучив момент, когда никто не смотрел в мою сторону, я наклонился и выхватил их, тотчас же скомкав в ладони.
Теперь можно лишь сожалеть о том приступе страха, который побудил меня сжечь эти листки в тот же вечер – ведь написанное там могло бы пролить свет на загадку, которая терзает меня и по сей день. Впрочем, достаточно было взглянуть на револьвер, который коронер достал из правого кармана куртки Феллона. Мне не хватило мужества затребовать его назад – мое оружие, как две капли воды похожее на конфискованное у мертвеца, пропало после ночи в поезде. Что до моего карандаша, то на нем остались следы грубой и торопливой заточки…
Итак, я наконец отправился домой, все еще находясь в замешательстве, – возможно, к счастью. Когда я опять добрался до Кверетаро, мой вагон был уже отремонтирован. Но самое большое облегчение я испытал, когда пересек Рио-Гранде, миновал Эль-Пасо и въехал в Штаты. В следующую пятницу я уже вновь был в Сан-Франциско, и отложенное бракосочетание состоялось ровно через неделю.
Что касается событий той ночи, я попросту не смею строить никаких предположений. Начнем с того, что этот тип Феллон был сумасшедшим, к тому же он наслушался древних ацтекских дьявольских сказок, знать которые никто не имеет права. Он действительно был гениальным изобретателем, и этот аккумулятор, вероятно, был стоящей вещью. Позднее я узнал, что в прежние годы от Феллона дружно отмахивались пресса, общественность и власти. Обилие разочарований не на пользу людям определенного склада – словом, все бедоносные звезды сошлись. Кстати, Феллон взаправду служил в армии Максимилиана.
Когда я рассказываю эту историю, мне мало кто верит. Некоторые из моих слушателей относят ее к области парапсихологии – видит Бог, в ту ночь у меня и вправду пошаливали нервы, – тогда как другие толкуют что-то туманное об «астральной проекции».
Мое желание найти Феллона естественным образом отправило навстречу ему некий мысленный импульс – и он, обладавший знанием древних индейских ритуалов, оказался единственным человеком на планете, который мог его уловить.
Перенесся ли он в железнодорожный вагон – или я был перенесен в горную пещеру? Был ли я внутри горы, похожей на фигуру человека, и что случилось бы со мной, если бы я не задержал Феллона? Прямо сказать, не знаю – и не уверен, что хочу это знать.
С тех пор я ни разу не побывал в Мексике, и, как я уже сказал в самом начале, мне малоприятны пересуды об электрическом стуле.
Последний эксперимент[8]
I
Лишь очень немногим известна истинная подоплека истории доктора Альфреда Клэрендона, как, впрочем, и то, что там вообще есть какая бы то ни было подоплека, до которой так и не сумели докопаться газеты. А ведь незадолго до пожара эта история стала настоящей сенсацией в Сан-Франциско – как из-за паники и сопутствовавших ей ужасных обстоятельств, так и вследствие причастности к ней губернатора штата. Губернатор Долтон, следует припомнить, был лучшим другом Клэрендона и впоследствии женился на его сестре. Ни сам Долтон, ни его жена никогда публично не обсуждали эту тягостную историю, но кое-какие отдельные факты все же стали известны ограниченному кругу людей. Именно поэтому, а также ввиду прошедших лет, придавших ее участникам некую безликость и былинность, приходится помедлить, прежде чем пускаться в исследование тайн, тщательно сокрытых в свое время.
Назначение доктора Альфреда Клэрендона на пост руководителя тюремной больницы в Сан-Квентине было встречено в Калифорнии с живейшим энтузиазмом – ведь Сан-Франциско удостоился чести принимать одного из величайших биологов и врачей того времени, и можно было ожидать, что ведущие специалисты в области медицины начнут стекаться сюда со всего мира, чтобы перенимать его мастерство, пользоваться его советами и методикой, а заодно и помогать улаживать местные проблемы. Калифорния буквально за одну ночь превратилась в центр медицинской науки с мировой репутацией и огромным влиянием.
Губернатор Долтон, стремясь огласить эту важную весть, позаботился о том, чтобы в прессе появились подробные и как можно более восторженные сообщения о назначенном лице. Фотографии доктора Клэрендона и его дома, расположенного неподалеку от старого Козлиного холма, описания его карьеры и многочисленных заслуг, доходчивые изложения его выдающихся научных открытий – все печаталось в самых читаемых калифорнийских газетах до тех пор, пока публика не прониклась некой отраженной гордостью за человека, чьи исследования пиемии в Индии, чумы в Китае и прочих родственных заболеваний в других областях мира должны были вскоре обогатить медицину антитоксином, имеющим поворотное значение: панацеей, подавляющей инфекцию в зародыше и обеспечивающей полное ее уничтожение.
За сенсационным служебным назначением стояла долгая и довольно-таки романтичная история ранней дружбы, длительной разлуки и драматически возобновившегося знакомства. Десять лет тому назад Джеймс Долтон и Клэрендоны жили в Нью-Йорке и были друзьями – даже больше чем просто друзьями, так как единственная сестра доктора, Георгина, в юности была возлюбленной Долтона, а сам доктор – его ближайшим приятелем и протеже в годы их совместной учебы в школе и колледже. Отец Альфреда и Георгины, воротила Уолл-стрит из безжалостного старшего поколения, хорошо знал отца Долтона – настолько хорошо, что в конце концов обобрал его до нитки в памятный для обоих семейств день схватки на фондовой бирже. Долтон-старший, не чая поправить положение и стремясь обеспечить единственного и обожаемого сына с помощью страховки, немедленно пустил себе пулю в лоб; но Джеймс не стал мстить и, в общем-то, не желал зла ни отцу девушки, на которой собирался жениться, ни многообещающему молодому ученому, чьим поклонником и защитником был в годы учебы и дружбы. Биржа жила по иным правилам: жестоким, подчас бесчеловечным; его отец не мог не знать, на что идет. И Джеймс, сосредоточившись на изучении юриспруденции, понемногу упрочил свое положение – после чего, выждав время, попросил у старика Клэрендона руки Георгины.
