– Должна была поехать моя мама – с папой и их друзьями, а не я. – Она делает глоток дайкири, который оказывается слишком сладким. Подняв глаза, она видит, что улыбка Бена погасла. – Все о’кей, – быстро произносит она, хотя на самом деле это не так. Далеко не так. – Это случилось несколько месяцев тому назад.

– Не так уж и давно.

– Да, – соглашается она, – это верно.

Он постукивает пальцем по бокалу. Грета видит светлую полоску там, где когда-то было обручальное кольцо.

– Хорошо, что вы можете побыть с папой, – говорит он, и она кивает:

– Они собирались в это путешествие целую вечность, и он все же захотел поехать. Вот мой брат и попросил меня составить ему компанию.

– Почему именно вас?

Она пожимает плечами:

– Потому что у него трое детей и работа от звонка до звонка.

– А вы…

– У меня не слишком много каждодневных обязанностей и зиллион бесплатных миль. – Она делает большой глоток. – Все хорошо. Я даже не стала бы особенно возражать, если бы только мне не пришлось провести целую неделю с папой.

– Вы с ним не ладите?

– Не очень.

– Почему?

– Потому что у меня нет троих детей и работы от звонка до звонка.

Он смотрит на нее:

– Вы это серьезно?

– Это лишь часть наших разногласий.

– А другая часть?

– Можно просто сказать, что я не являюсь его любимицей.

Бен открывает рот, чтобы сказать что-то, но потом закрывает его.

– Что?

– Ничего, – отвечает он, – я просто… У меня к вам так много вопросов. Не могу сообразить, какой задать первым. Мне не хочется грузить вас.

Грета улыбается:

– Это не так просто сделать.

– О’кей. Значит, ваш папа…

– Подождите! – Она поднимает свой, уже пустой, бокал. – Сначала я хочу еще выпить. Мне может понадобиться несколько порций.

– Это правильно.

Она поворачивается к нему, чтобы лучше видеть его лицо. Их колени почти соприкасаются.

– У вас есть сегодня еще одна лекция? – спрашивает она, и он отрицательно качает головой. – Значит, вам не нужно быть где-то еще?

– Не нужно. А что?

– Тогда, думаю, нам следует напиться.

Бен смеется:

– Я так не считаю.

– Почему нет?

– Я здесь работаю. – Он оглядывается, желая выяснить, не может ли кто подслушать их. – Представляю Колумбию.

– И вы боитесь, что кто-то может подойти к вам и задать вопрос о «Зове предков», а вы не сможете ответить?

Выражение его лица меняется, он наклоняется к ней, его глаза блестят.

– Слушайте. Я могу выпить ящик пива, но все равно буду в состоянии поведать вам о каждой детали жизни Джека Лондона.

– Докажите это, – говорит она.

Где-то после третьего или четвертого коктейля Грета идет в туалет, а когда она возвращается, Бен смотрит на нее с каким-то странным выражением лица.

– В чем дело? – спрашивает она, и он показывает на свой телефон:

– Я гуглил вас.

– О-ох, – весело говорит она, хотя все мышцы ее тела напрягаются, – это звучит зловеще.

Она ищет на его лице следы жалости – признак того, что он видел то видео, но на нем одно лишь удивление.

– Вы, оказывается, крутая особа. – Он протягивает ей телефон, словно она нуждается в доказательствах. На экране ее фотография в «Роллинг Стоун», сделанная после выхода первого альбома. На ней блестящее черное платье, русые волосы уложены в высокую прическу, и то ли из-за освещения, то ли из-за макияжа она выглядит так, будто вся состоит из углов. Глаза огромные, зеленее, чем в жизни, и в них читается вызов.

Очевидно, он не слишком продвинулся в своих изысканиях. Это ее фото наиболее часто встречается в интернете, выскакивает сразу, когда кто-то ищет ее там. Но, глядя на снимок теперь, Грета видит, как нервничала она тогда, как сильно потела от жара софитов, замечает легкое раздражение, прячущееся в уголках рта, – результат многочисленных просьб фотографа посмотреть на него, не глядя на него, что бы это ни значило.

– Вы тоже человек непростой, – говорит она, снова усаживаясь на стул рядом с ним.

Бен качает головой:

– Это разные вещи.

– Вот уж нет. Вы автор бестселлера. И вы занимаетесь любимым делом.

– Это не мое любимое дело, – пожимает плечами он. – Во всяком случае, не так, как у вас.

Она приподнимает брови:

– Откуда вы знаете? Мы только что познакомились.

– Я видел, как вы играете, – признается он, кивая на телефон, который лежит на столе между ними. И даже борода не скрывает того, что он покраснел.

– Правда?

– Ага, всего несколько секунд. Но это действительно хорошо.

Она отмахивается от него, как делает это обычно, словно все это не стоит выеденного яйца и не имеет большого значения. Но потом, передумав, кивает:

– Спасибо.

Бармен возвращается, и они заказывают еще по коктейлю и какие-то закуски. Уже почти пять часов, и бар полон народу. И пугающе легко забыть о том, что они сейчас на теплоходе у побережья Аляски, и это обстоятельство кажется ей все более и более странным каждый раз, когда она вспоминает о нем.

– А как вы начинали? – интересуется Бен, облокачиваясь на стойку бара. – Вы всегда хотели заниматься этим? А на других инструментах вы играете?

– Бен, – говорит она.

– Да?

– Вы не обязаны брать у меня интервью.

– А если я хочу? – Он слегка улыбается, глядя ей в глаза.

Она делает еще один большой глоток.

– Вам не нравится это? Правда?

– Что?

– Писать.

Он качает головой.

– Я не из тех людей, которые придумывают истории с раннего детства. А вроде как въехал в это дело задним ходом.

– Будучи профессором?

– Будучи большим нердом.

Она смеется:

– А это не одно и то же?

– Очень смешно, – щурит он глаза.

– Но вы продолжите писать?

Он пожимает плечами:

– Я заключил контракт еще на одну книгу, но никак не могу начать.

– А о чем она должна быть?

– О Германе Мелвилле.

– Понятно, – говорит она, – о китах.

– В том числе и о них.

– И в чем проблема? Просто он не Джек Лондон?

Она ждет, что он снова рассмеется, но он, напротив, становится мрачным.

– Не знаю. Может быть. Я получил первый в своей жизни экземпляр «Зова предков» на распродаже, когда мне было десять. Родители покупали кресло-качалку, а когда продавец обнаружил меня в углу, читающего эту книгу, то разрешил оставить ее. Я прочитал ее, должно быть, раз сто. И так полюбил, что написал о Джеке Лондоне вступительное эссе в колледж, о том, как мне хотелось бы обладать его жаждой приключений, о том, что никогда не оказывался дальше чем в пятидесяти милях от нашей фермы, о том, что готов идти по жизни собственным путем. И это оказалось билетом в мою последующую жизнь. – Он приглаживает бороду, его взгляд прикован к окну, за которым над водой поднимается легкий туман. – Когда речь заходит о том, что книги способны формировать личность, мне становится смешно, потому что это само собой разумеется. Но в моем случае это вовсе не метафора. Моя жизнь в буквальном смысле была бы совершенно иной, если бы я не нашел пути к этой книге. Или же если бы эта книга не нашла пути ко мне.

Грета улыбается:

– Первая любовь не забывается.

– Ну это длилось куда дольше, чем моя действительная первая любовь, – печально говорит он, но потом принужденно улыбается. – Простите, для меня это до сих пор внове. Наше расставание. Хотя, думаю, одно каким-то образом связано с другим. Я начал работать над «Дикой песней» сразу после свадьбы и закончил ее около шести месяцев тому назад, как раз когда все рухнуло. – Он смотрит в свой бокал. – Но, как бы то ни было, та история подошла к концу, и пришло время начать еще одну. Просто мне трудно перевернуть страницу.

Грета не очень хорошо понимает, о чем они говорят: то ли о его книге, то ли о браке.

– Бывает трудно идти вперед, – соглашается она. – Вы вложили в это столько себя, а затем приходится все начинать сначала, как-то так. Не зря говорят, что вторые прокляты.