девочки-десятиклассницы – это трудный материал для воспитания, труднее мальчиков.

После вечера обнаружилась пропажа перчаток у Г. Лантий. Ой, мне хотелось грызть подоконник! Это уж слишком! Теплится надежда, что она выронила их где-то вне школы. Как хочется верить в эту версию.

Вчера на общешкольном вечере в честь 40 годовщины ВЛКСМ выступили мои ребята с отрывками из пьесы «Гимназисты». Волновались. Хорошо выступили. И я волновалась. Задумали делать ШТЭМ. Нужно помогать. Выступали они с успехом и в прошлом году, но это не сближало их, после выступлений они снова разъединялись и презирали друг друга. Что это такое?

2-го ноября идут на «Клопа» в театр Сатиры. Мне билета не предложили. Взяла у билетерши, ребята об этом не знают. Очень тяжело. Мои «бывшие» нигде и никогда не были без меня.

Были в театре. Спектакль понравился. Меня поразила бесцеремонность в так называемой «дружбе» Колоскова и Тужилковой. Не стесняясь никого, они сидели рядом. Несмотря на то, что я своих учила быть вместе, сидеть рядом, эта пара меня возмутила отсутствием скромности и афишированием своих личных отношений.

Беседовала с Колосковым. Он понял меня сугубо теоретически, а по существу ничего не понял. Говорила об учебе, об отношении к коллективу, о его «дружбе» с этой девочкой, у которой нет ни одного простого, естественного движения. Обещал «подумать», вот и все.

Был вечер 7-го ноября. Организовывал все 10 кл «А». Из 20 человек было 17. Это хорошо. Собирались у Аллы Грачевой. Девочка хотела, чтобы все было хорошо. И, насколько это возможно, все было сделано.

Жалела, что не пригласила их к себе – уж очень у Аллы убогая комната с сыростью, с лампочкой под огромным красным абажуром, с картиночками на стенах и высоченной кроватью.

Мы пили вино. Было обидно, что я сдаю свои позиции, но было бы смешно и дико отказать им в этом. Во всех семьях было вино, и если бы я категорически отказалась, то это было бы ханжеством. Ребята собрались бы без меня небольшими группами и, чего греха таить, напились бы, так как никто из них не знает чувства меры. Все было очень чинно, без излишеств. Несколько рюмок не испортили общего праздничного настроения.

Правда, Горбунов пришел из гостей, и эти несколько рюмок сделали его храбрым и не в меру развязным. Шура Салосин очень дурно воспитан и старался много выпить. Ну вот, собственно, и все казусы. Остальные не высказали никакой жадности и были чрезвычайно сдержанны. Разве не характерно, что Салосин и Горбунов – дети интеллигентных родителей – не умеют себя вести. Дома родители, по-видимому, чаще, чем у простых людей, занимаются морализованием без меры, а на очень важные детали не обращают внимания, считая и себя и своих детей выше и лучше других.

Кочерыгина выглядела отвратительно. Она обильно напудрилась и распустила волосы с лошадиной челкой на глаза.

Безвкусица так и брызжет. Это устраивает таких как Салосин. Маленький, тщедушный, он ухаживал за ней, и часто они вместе уходили в коридор.

Танцы сменялись играми, песнями, плясками. Было весело почти непрерывно. Я для ребят не составляла особой достопримечательности. Это положительно, но не очень. Надо, чтобы они меня несколько стеснялись, совсем чуть-чуть, но это необходимо.

Очень были хороши Смирнов, Лобанов, Лисицын и др. Почти прилично вел себя Колосков: он не фыркал, не делал гримас и даже танцевал.

Поздно, около двенадцати ночи, пошли на площадь. Было холодно, а на праздничных улицах еще попадались подгулявшие компании, но не так уж много.

Мы шли с песнями. Несколько смущали и шокировали ребячья грубость, желания петь необычайно громко, с криком, с посвистом. Останавливала – не помогало. С прежними я никогда не испытывала неудобства, и мне не было стыдно за их дурное воспитание. Это были дети, которые любили попеть и поиграть, но без невероятного противного ухарства, с чувством меры.

На площади Маяковского Тужилкова вдруг решила возвратиться и потребовала себе провожатых, и тотчас от общей кампании отделились Горбунов и Колосков и пошли провожать «даму своего сердца». Ребята возмутились. Галахов шел и ворчал: «Ишь, звезда какая, будто не могла раньше уйти, чтобы обойтись без провожатых».

Наша группа поредела, и стало как-то грустно, натянуто. Я тоже высказала свое резкое мнение по поводу такого аристократизма. И, конечно, вспомнила, что девочки из того класса никогда не позволили бы себе такое. Наоборот, после прогулок я сама заставляла мальчиков быть вежливыми и провожать девочек, особенно если было поздно. Девочки обычно с независимым видом отказывались, но в конце концов позволяли себя проводить.

На площади у Мавзолея мы ожидали смены часовых и очень измёрзлись. Я решила, что пора идти домой – было около двух часов ночи. Предложила ребятам, но меня никто не послушал (характерное явление). Возвращалась с Витей Титовым. Было очень грустно. Немного волновалась за класс – ночная прогулка (затянувшаяся) тревожила. Вечер казался неудачным. Было несколько жаль себя, жаль сил, потраченных на этот неблагодарный и непослушный коллектив.

Утром встала совершенно разбитая, и не хотелось больше видеть класс, даже разговаривать не хотелось.

После праздника, в понедельник, пришла в школу и тотчас услышала, что ребята возмутительно, развязно вели себя на уроке немецкого языка (особенно Меренков и Лобанов). Очень рассердилась. Пришла в класс. Накричала. Нервы никуда не годны. Назначила родительское собрание.

О чем говорить с родителями? О том, что их дети совершенно не воспитаны, грубы, ленивы, развязны, нахальны, вульгарны? Кто мне поможет, ведь «дети»-то уже в десятом классе.

Впервые за много лет я не хочу идти в школу, не хочу входить в «свой» класс. Чем это кончится? Ведь так я ничего не достигну. Я громко сержусь на ребят, а гнев – плохой советчик.

В школе нет помощников в воспитательной работе. Да и посоветоваться не с кем. Словом, все очень неважно выглядит. Завтра пойду на завод. Посмотрю их за станками.

Снова был сорван урок немецкого языка. Учительница новая, тихая и пока беспомощная. Второй раз она называет фамилии Меренкова и Лобанова. Вызывала их и так отчитала, что долго сама не могла успокоиться. Вызвала родителей. Лобанов после беседы насвистывал веселый мотив, показывая, что плюет на все мои замечания. Хочется грызть подоконник(!). Вечером беседовала с родителями и учениками (Восков, Лисицын и Симонов). Безобразно шёл разговор с Восковым. Наглый взгляд исподлобья, саркастическая улыбочка, мать плачет.

Третий вечер провожу в школе. Беседую с родителями, с учениками. Беседую подолгу, не спешу; говорю, слушаю. Родители моих ребят производят хорошее впечатление. Простые люди, «без фасона», внимательные, вежливые и аккуратные. Стараюсь ничего не забыть, обо всем сказать, все выяснить. Пытаюсь не «перегрузить» беседу жалобами. Припоминаю положительные черты их детей, хвалю, радуюсь и «выговариваю».

Устаю ужасно, но не жалею себя – эти вечера просто необходимы. В 10 кл. «В» «это» происходило в 7 и 8-ом классах. В 10-ом уже не было острой необходимости вызывать родителей, а сейчас ничего не выходит иначе.

Урок истории идет у них с напряжением в тревожной тишине, на лицах нет доверия и интереса. Меня на уроке боятся – это никак не может устроить учителя.