Эдвард несколько минут внимательно смотрел на девушку. Ему нечего было сказать – она была честной. Перед собой и перед остальными. Не питала иллюзий, не пыталась никого оправдать, воспринимала мир таким, каким он был.

– Я хочу, чтобы твои картины изменили Сильных, – наконец произнес он.

Римма покачала головой:

– Раз уж ты меня выбрал, то я продолжу рисовать, но… не проси о большем.

Эдвард улыбнулся:

– Это всё, что мне нужно. Главное – рисуй.

Ньюдон – столица, пожалуй, самый густонаселенный город – был разделен на два сектора: в одном жили Сильные, в другом – избранные, части мегаполиса разительно отличались друг от друга. Ньюдон избранных довольно непригляден: сумрачные прямые проспекты, тусклые фонари, безликие, безжизненные, скучные серые небоскребы из стекла и бетона. Уныло и мрачно.

Определить точную численность избранных, которым по милости Сильных позволили пережить Туман в городах и других крупных населенных пунктах, было сложновато – известно только, сколько из них по сей день служат Сильным.

Проживали избранные в одинаковых, словно размноженных под копирку апартаментах в типовых небоскребах-муравейниках. Избранные считались малочисленной категорией населения – когда практически всю рутинную работу выполняют роботы, нет необходимости в большом количестве человеческих ресурсов. Самая бесправная категория (даже к прошедшим отборы кандидатам относились с бо́льшим уважением) – они работали на Сильных, чтобы выжить, буквально за еду, многие не представляли свою жизнь среди селян, поэтому им не оставалось ничего другого, кроме как стараться доказать свою полезность. Это были остатки той самой, некогда значительной и важной прослойки общества – среднего класса, рабочая сила, на которой в те времена держалась экономика, – лишь единицы из них еще в Старую эру смогли стать Сильными. Избранные, пожалуй, за исключением некоторых выдающихся личностей вроде Стива, особо не нужны были Сильным, поскольку работниками их снабжал Комплекс. Невостребованность, бесперспективность, безнадежность и постоянное балансирование на грани порождали в среде избранных апатию, депрессии, расстройства и прочие психические патологии. Избранные старались не заводить детей – пара, задумавшаяся о продолжении рода, понимала, что их ребенок в лучшем случае будет влачить жалкое существование, а в худшем – вообще не найдет себе применения. Таким образом, с каждым годом избранных становилось всё меньше и меньше.

Успешная карьера отца Ролло, Бьерна, закончилась уже после наступления Новой эры и до окончания переходных годов – сердечным приступом: мужчина не выдержал, когда ему было сообщено о том, что в его услугах больше не нуждаются. Ролло был рядом: Бьерн сел за штурвал, его руки тряслись, он даже не мог прочитать чек-лист. Еще через год мужчина, находясь дома в их новых апартаментах в Ньюдоне, сел в кресло и больше не смог самостоятельно подняться.

Ролло было нелегко: на тот момент у него еще не было работы, у матери одна истерика следовала за другой: мало того, что ее привычный мир разрушился вместе с уходом Старой эры, а к Новой она так и не привыкла, так еще и муж собирался покинуть жену раньше времени.

Подавленный, молодой человек решил посетить бар неподалеку от дома: управляющим в этом заведении был робот, и заглядывали туда преимущественно машины. Роботов здесь было больше, чем людей, и район больше походил на роботостанцию, чем на жилой массив. Машины работали в магазинах, кафе и такси; подметали улицы и мыли огромные окна небоскребов, убирали мусор; создавали и ремонтировали различные устройства, здания и сооружения; перевозили товары и просто передвигались по улице, словно обычные пешеходы, спешащие по своим делам.

Парень подошел к яркой двери с нарядной вывеской, когда пошел дождь, – холодные капли падали на теплую кожу, освежая, возвращая в реальность, обещая, что боль пройдет – смоется в канализацию неподалеку. Лишь одно слово пришло на ум парню – безнадега. В свободное время Ролло занимался изучением жизни людей в Старую эру, в прежние времена трудоголики и бесцельно шатающиеся безработные вечерами приходили вот в такие заведения, пытаясь забыться. Он вспомнил грустную песню о старом времени, которую давным-давно услышал у мародеров. «Странно, – подумал Ролло. – Мы живем, придумав себе предназначение, становимся зависимыми от него, а потом, теряя то, во что вкладываем столько усилий, страдаем, но, по сути, то, во что мы вложились, – создано нами. Рабы самих себя».

Ролло вошел в бар: играла странная, бессмысленная, атональная и совершенно не вызывающая никакого отклика электронная музыка, а за барной стойкой, как банально, вытирал стаканы робот, хотя напитки некому было разливать – посетителей нет. Парень оглянулся: эта пустота, отсутствие самой жизни – нет, он привык к ней, потому что ничего иного не знал, но всё же ему казалось, что он должен был находиться в какой-то другой реальности. В той, где бар наполнился бы живыми голосами и лицами; где симпатичная девушка подошла бы к нему познакомиться, он заказал бы ей выпить, а потом… кто знает.

Он читал книги и смотрел множество фильмов Старой эры – все они воспроизводили одни и те же клише, похожие жизненные ситуации, но в этом постоянно повторяющемся паттерне и заключался смысл существования общества и взаимодействия людей. Человек – социальное существо.

Ролло осознал, что злится на отца: его «пенсия» пошла бы на пользу, если бы мужчина не стремился так, в прямом смысле, попасть на небеса, а использовал бы это время, чтобы провести его вместе с женой, наслаждаясь обществом друг друга. Но затем парню пришло на ум иное: что если работа отвлекала отца от того, что он потерял всех своих друзей? Сильным не нужно было столько пилотов: оставили лишь избранных.

Может, Ролло стоит злиться на Сильных? За то, что они взяли и решили судьбу человечества?

Пока Ролло упражнялся в этих парадоксальных, риторических, во всех смыслах этого слова, рассуждениях, в бар ворвался промокший мужчина – он еще держался на ногах, но шатало мужика уже изрядно. Странный посетитель был похож на завсегдатая, который, раздобыв мелочь, забежал в любимый бар, чтобы чуть-чуть пригубить желанного напитка на свои скудные средства. Посетители бара обменялись удивленными взглядами – оба они никак не ожидали встретить здесь кого-то живого.

Не сказав ни слова, мужчина подошел к барной стойке и сел рядом с Ролло.

– Из всех баров в этой забытой части Ньюдона, – начал незнакомец, – надо же было наткнуться на тот, где есть посетитель.

– Я живу неподалеку, – объяснил Ролло.

– Так ты из избранных? Чем занимаешься?

– Пилот.

– Пилот? – мужчина хмыкнул, принимая от бармена бокал с виски. – И как там? Нет проблем?

– Где… там?

Мужчина поднял вверх подрагивающий палец, словно проповедник, грозящий грешникам небесной карой.

– Да… вроде нормально. Пока без работы сижу.

– О. А мне, может, и нужен пилот. Точнее, не мне конкретно, а нашей семье, – пояснил мужчина и тут же протянул руку:

– Эдвард Блэкоутер.

– Ролло Хансен, – ответил парень, отвечая на пожатие.

– Часом не викинги ли у вас в роду? – поинтересовался Эд.

Ролло смутился:

– Я не особо интересовался семейным древом, но папа что-то такое рассказывал.

– Семья, – вздохнул Эдвард и залпом осушил бокал.

Попросив повторить, он опустил голову на руки, распластав локти по столу.

– Твой отец наверняка пилот, верно? – спросил Эдвард. – Ну, не отвечай: это семейная профессия. А мой занимается культивацией, короче говоря, работает на земле, выращивает продукты. Но не селянин, иначе бы я здесь не сидел. Нет, он Сильный, а я, стало быть, тоже Сильный. Но, веришь, нет, Ролло, сколько я себя знаю, я никогда ни к чему не стремился: всё, что у меня есть, досталось от отца. Мамы нет, она умерла при родах. Есть сестра, Ева, – мужчина на секунду замолчал, вспоминая о ней, – и ее нисколько не беспокоит то, что ей уготовано быть красивой куклой, забавой для мужиков. Я думал, что меня устраивает быть никем, просто хорошим мужем для Анны, а там, возможно, я разберусь что к чему, но оказалось, этого мало.