Он открывает глаза и видит деревья.

Он открывает глаза и видит лампы.

Они мелькают, пролетая над ним. На лице прозрачная маска. Он пытается сфокусировать зрение на лампах и решает, что это невозможно. Голова кружится, чертовски болит спина и грудь. Он снова закрывает лаза.

Темнота и тишина. Нет хотя бы одного вдоха, чтобы показать, что он еще есть. Нет хотя бы выдоха, чтобы показать, что он все же был. Нет абсолютно ничего и никого. Кромешная темнота. Но она успокаивает. Наконец его слух улавливает работу воздушного насоса, что качает воздух в его легкие. Слышит голоса людей. Среди них он узнает веселый голос сына и жены. Андрей открывает глаза и видит свою семью, врачей, которые, улыбаясь что-то записывают.

Как узнала об этом жена, он не знал и не хотел знать. Видит себя, укрытого простыней. На лице та же маска, он пытается ее снять, но рука чертовски плохо слушается. За него это делает медсестра. Теперь он может говорить. Но вместо слов он слышит свой плач.

Теперь Андрей может сидеть… с помощью медсестры. Но ходить он не сможет уже никогда.

– Итак, – сказал хирург, – скажите, пожалуйста… эмм… о чем вы думали пока падали вниз и не упали в болото?

Андрей посмотрел на него, и ему захотелось ему врезать. О чем он думал? А оно тебе надо, доктор? Болото и (как это не удивительно) нераскрытый парашют спасли ему жизнь и его еще мучают тем, что задают тупые вопросы.

– Я не помню…

Доктор еще раз проверил его общее состояние, еще раз задал этот же вопрос, еще раз посочувствовал ему и удалился. А действительно, о чем он думал?

Андрей не мог вспомнить. Но быть может он не хотел говорить? Что ты испытываешь, когда падаешь с господней высоты и думаешь, думаешь, думаешь

(о смерти?)

он не мог вспомнить.

На тумбочке у койки он нашел открытку, в ней желали ему быстрого выздоровления. Он сделал из нее самолетик и запустил в открытое окно.

Через месяц его выписали из больницы. Жена толкала перед собой кресло, в котором сидел Андрей. Тот разглядывал деревья, иногда появляющихся белок на тропинке и старался не смотреть в глаза прохожим. Никита катался где-то поблизости на велосипеде. Ему неделю назад исполнилось двенадцать лет.

– Хочешь мороженного?

– Если бы ты не спросила, я бы и не понял, чего мне сейчас хочется.

Света улыбнулась. Давно он не видел у нее такую искреннюю улыбку.

Они приблизились к ларьку на колесах. Да здравствуют ларьки на колесах! Ему захотелось вдруг сильно, сильно засмеяться и не важно, что об этом подумают прохожие. Прохожие… Он посмотрел на свои ноги, укрытые пледом, и отвел взгляд на дорогу. Жена подала ему мороженое в стаканчике, политое джемом и шоколадом. Посмотрел на него с тоской и надкусил. Мороженое было вкусным.

Вечером, как и договорились, Андрей и Света вышли на улицу, небо уже окрасилось в оранжевый цвет. Они медленно удалялись от своего нового одноэтажного дома в глубь невспаханного поля. Никита шел рядом, гоняя встревоженных кузнечиков. Когда они остановились, то заметили, что прошли приличное расстояние от дома. Никита веткой сделал углубление в сырой земле и посмотрел на отца.

Андрей вытащил из кармана сверток из газеты и развернул его. Поколебавшись, пересыпал горсть семян в ладонь, а после в углубление. Никита притоптал семена ногой. Потом они любовались закатом, следили за облаками и слушали пение птиц. Каждый думал о своем.

Никита сорвался с места и побежал домой, снова пугая птиц и насекомых, нашедших, чем поживиться на поле.

Только сейчас Андрей понял, что всего лишь одна минута полета подарила ему именно ту жизнь, о которой он мечтал. И это доказывает не только сто страниц рукописи, которую он начал писать месяц назад, лежа на своей койке, когда сквозняк из открытого окна напоминал ему тот полет, непонятно долгий, но идеально сотканный из пространства и времени. А вспоминая его как сейчас, чувствовать возбуждение и желание продлить эту минуту, может быть на час, а может даже на веки вечные.

Антон сидел в белой комнате на ковре и собирал головоломку. Рядом пестрели маленькие элементы картинки. На коробке, на которую он совсем не смотрел, изображен «янтарный город». Большая часть пазла уже собрана, легко угадывалось изображение города. Остальные элементы собирашки, как их называла Ира, мать Антона, лежали в ожидании.

Антон взял один из элементов и соединил его с другим, легко угадывалось продолжение линий и цветов; купол янтарного цвета был закончен. Антон улыбнулся проделанной работе. Осталось собрать небо с облаками. Теперь перед мальчиком лежали менее ста элементов синего и голубого цветов.

Антон смотрел на них с улыбкой, то на один элемент, то на другой. Он улыбнулся, когда его взгляд нашел среди всех этих элементов картины тот, что нужен. И уже через пять минут картина была собрана полностью.

Он с улыбкой посмотрел на картину, потом стеснительно взглянул на свое отражение в черном окне, в единственном окне в этой большой белой комнате. Он знал, что скоро за ним придут и отведут на обед, подадут любимую картошку фри и кетчуп. А потом сможет пойти спать…

«Сон – значит монстры. Монстры живут во снах», – думал он, хотя знал, что глупо их боятся. Так все говорят. И люди в белых халатах и Мама, тем более Мама… Но они так реальны, что парой он просыпается и с трудом сдерживается от крика.

– О чем же ты думаешь сейчас, мальчик… – мужчина смотрел на Антона сквозь окно, а мальчик смотрел на него. Как будто видел человека в белом халате.

Он посмотрел на часы, 00:34, время проверки. Ему уже немного наскучила эта обязанность, но ничего поделать с этим не мог. Ферма. Если у тебя появлялись вопросы тебе нужно читать кодекс Фермы, если ты думаешь, что то, чем тебе сказали заниматься – чудовищно, читай кодекс Фермы. Если тебе надоело ходить в один туалет и душ с мужчинами и женщинами… в общем, это не просто работа, где ты мог бы послать все куда подальше.

Если ты попытаешься сказать что-нибудь, или сделать что-нибудь, что не предусмотрено кодексом Фермы, то можешь не рассчитывать на хорошее отношение твоих работодателей. Но Фил подозревал, что, если накосячить довольно сильно, можно легко поплатиться за это жизнью. А твоим родным наплетут, что на стрельбище произошел несчастный случай. Он прекрасно понимал, что такое легко может произойти и с ним тоже. Может, хотя ему не так уж и много ответственности выпало.

Проверять этаж за этажом. Смотреть, закрыты ли двери лабораторий. А ели в одной из них окажется какой-нибудь усатый доктор-ученый, то нужно узнать сколько он там еще пробудет и обязательно записать результаты обхода в вахтенный журнал. Дело в том, что у докторов-ученых уровень разрешения 1А. Это значит, они могут приходить и уходить в лаборатории, когда им заблагорассудится. Фила это несколько настораживало. Конечно, он был, как и все его напарники, из другого теста, и им ничего не говорили на счет дел Фермы. Но как-то раз его знакомый пронюхал у одного из ученных интересную информацию. Ученый был в доску пьян, его то и дело тошнило, еле успевал добежать до двери, но не в этом суть. Суть в том, что докторишко мёл языком все, что взбредет в его пьяную ученую башку.

«Вопросы военной безопасности. Наука. Парапсихология…» В общем, все, что нужно правительству и военным. А этого достаточно чтобы задуматься о секретности. И именно поэтому появилось такое заведение, как Ферма; и ясно, почему появилась необходимость привлечь к охране гражданские лица, ведь охранная фирма существовала только на словах. Ему исправно платили, задержек не было, так что лучше не лезть в то, что тебе не следует знать и после смерти.