– Дерьмовый день, – выдавил из себя Бен.
– Ага, – подтвердил Макс, не глядя в его сторону.
На следующее утро, сразу после похорон, Бен поехал в город.
Похороны, как водится, вышли унылыми. Все пришедшие на церемонию прощания с полковником Фоксом, стояли с хмурыми лицами, как будто им действительно было жать старика. Но на самом деле всем было плевать, они думали о себе, и о том, что им самим оставалось недолго. Ветер трепал их волосы и полы одежды, они делали вид, будто внимают бестолковым речам коменданта, их фиолетовые глаза были лишены всякой надежды.
А Бену хотелось курить, ему хотелось уехать в город, выбраться с территории, туда, где воздух, казалось, был легче и прозрачнее. Макс стоял рядом с ним, жевал жвачку, монотонно двигая челюстями, что вызывало у Бена тошноту. Дать бы ему подзатыльник, – подумал Бен, но это показалось бы не совсем уместно в данной ситуации.
Пока длилась бесконечная речь коменданта, Бен стоял, облокотившись на лопату и представлял себе, как распухшее тело полковника, с первыми признаками разложения, покрытое темными лиловыми пятнами будет гнить и пузыриться под землей, как черви проложат к нему путь, чтобы насытиться склизкою плотью и отложить в нем личинки своего потомства. При условии, что черви едят плоть, отравленную метонией. При условии, что в этой отравленной земле водятся черви. И вообще, если черви все еще существуют. Этого Бен не знал наверняка, он никогда не видел здесь ни одного червя, пока копал могилы. Его удивляло, почему трупы не сжигали. Однажды, еще в самом начале своей карьеры могильщика, он задал этот вопрос коменданту лагеря, на что тот ответил, что строить специальный крематорий власти области посчитали затратным и неэффективным. Землю здесь все равно уже было не восстановить и поэтому она ни для кого не представляла коммерческого интереса. Так что, по его мнению, это было просто идеальное решение: закапывать пораженную болезнью плоть в мертвую землю…
Оставив будку КПП позади, и выехав на разбитую дорогу, соединявшую лагерь и близлежащий город Серск, Бен почувствовал себя лучше. Уехать бы прочь, не останавливаясь, на край света. Но по законам этой страны, где действовал режим ограничения передвижения лиц, зараженных метонией, он должен был вернуться в лагерь до 20.00. Но по законам Вселенной – у земли не было края. Куда бы Бен не поехал, рано или поздно он наткнулся бы на блокпост. А это значит, что ему бы наваляли, арестовали, заставили сидеть в кутузке до выяснения обстоятельств, а потом вернули в лагерь, выписали дисциплинарное взыскание и посадили под домашний арест на пару месяцев: никаких тебе поездок в город за ирисками. Слишком много геморроя для одного вольного порыва. Так что, было более благоразумно вернуться в лагерь добровольно, до 20.00.
Старый грузовик Бена, громыхая на ухабах и не снижая скорости ворвался в сонный покой пригорода. Сколько лет было этой машине? – думал он. По индикаторам, оставшимся на панели управления, было видно, что грузовик в свое время ездил на бензине и помнил прогорклый вкус моторного масла. Давно уже пора было сдать его в утиль, но Бен так прикипел к нему душой, что ни за что бы с ним не расстался, даже когда тот капризничал, по-стариковски чихал и ни в какую не желал заводиться.
Бен пронесся по парковке супермаркета «Вита», распугивая сосредоточенных обывателей с тележками, нагруженными всякой продовольственной дрянью. Сколько съедает нормальная семья из четырех человек за неделю, учитывая, что натуральные продукты сейчас в большом дефиците? На стене супермаркета красовался огромный рекламный баннер: «Скидка 20% на всю партию синтетических фруктов и овощей. Натуральный вкус по выгодной цене!». На фото привлекательная блондинка катила перед собой тележку, полную тех самых синтетических фруктов и овощей, а рядом с ней прилизанный сорванец со вкусом вгрызался в синтетическое яблоко. Бен усмехнулся: знать бы еще, каков он, этот натуральный вкус!
Город всегда радовал Бена, привыкшему к блеклости и мрачности территории своими яркими красками, вывесками, рекламой, интересными людьми. В этом году у молодежи в моду вошли дурацкие прически с разноцветными прядями, облегающие штаны самых отвратительных оттенков, лазерные люминесцентные татуировки, светящиеся в темноте. Самым модным цветом для отделки фасадов был зеленый, словно так коммунальщики старались компенсировать отсутствие натуральной зелени. Бен помнил времена, когда вдоль тротуаров росли деревья, а в скверах и парках разбивали цветочные клумбы. От всего этого пестрого безобразия сейчас почти ничего не осталось, парки закатали в асфальт, устлали искусственной травой, развесили распределители кислорода, прозванные в народе хлопушками, а вместо деревьев понаставили какие-то бестолковые световые колонны, отчего парки стали похожи на футуристические космодромы. Но, зато никакой грязи под ногами. Чистота и порядок! Природа и город не были больше соперниками. Природа оставила наконец город в покое.
Проезжая по широким городским улицам, еще не запруженным транспортом в это время суток, Бен думал о том, как сейчас он сперва купит выпивку и курево, а потом заедет в аптеку за ирисками, однако, время от времени в его мысли возвращался образ почившего полковника Фокса. Полковника, сидящего у него на кухне за карточным столом и крывшего всех заковыристым английским матом, не до конца им понятным; полковника, лежащего в гробу; гроб, опускающийся в землю; хмурые рожи обступивших могилу людей, словно восковые маски в пыльном и скучном музее.
На самом деле полковника звали Джонатан Фокс, вспомнил Бен, и он действительно был британским полковником, командовавшим самым настоящим полком во времена войны в Западной Африке. За карточным столом он то и дело предавался воспоминаниям о том, как бравые ребята под его началом ловко отстреливали африканских повстанцев, что твоих оленей. Это время, признавался Фокс, было самым счастливым в его жизни.
Но каким таким загадочным образом английский полковник попал в эти бескрайние степи? Об этом он им тоже рассказал. Его угораздило жениться на смазливой эмигрантке, бывшей фотомодели, родом из какого-то местного поселка. Выйдя в отставку, он поддался на уговоры супруги съездить погостить на ее историческую родину. Женщину замучила ностальгия по босоногому детству в грязи проселочных дорог, некрашеным кирпичным баракам, старухам в платках на лавочках у подъездов, по цветущей в мае сирени, черемухе и по запаху полыни, растертой в детской ладошке…
До конца своей жизни, полковник Фокс прибавлял несколько непечатных ругательств после имени своей супруги, которая внезапно скончалась от инсульта почти сразу же после приезда, видимо не выдержав охвативших ее эмоций, а он, как оказалось, подцепил метонию.
Не успел полковник собрать чемоданы и вернуться домой, на свой туманный Альбион, как ему пришло то самое извещение в голубом конверте с гербовой печатью министерства здравоохранения, в котором предписывалось незамедлительно переехать на территорию карантинного лагеря №373.
Он погрузил чемоданы в машину и отправился прямо в противоположном направлении, в сторону государственной границы, с твердым намерением покинуть страну, на основании того, что он является гражданином Великобритании. На границе его развернули и порекомендовали добровольно поехать в лагерь. Затем унижения старого полковника дополнились тюремным заключением сроком на шесть месяцев, за попытку нелегально пересечь границу в сорока километрах от КПП. После этого его уже принудительно доставили на территорию без права на выход. А потом о нем вообще забыли.
Вот только полковник, перестрелявший половину взрослого населения Нгуари в Западной Африке, был не их тех, кто легко сдается. На протяжении пяти лет он строчил гневные петиции во все вышестоящие инстанции, с требованием позволить ему, наконец, покинуть ненавистную страну – родину своей трижды проклятой жены, по милости которой он оказался в таком дурацком и безвыходном положении, среди отсталых полуцыган, которые редко моются и разговаривают на примитивном языке, короткими фразами без связывающих глаголов.
