После визита отца Константина прошел еще один месяц, в течении которого Зою заставляли вымаливать у Спасителя прощение. Однако, никакого чуда не произошло, ее глаза в конце концов окончательно поменяли цвет, а кожа приобрела бледно-голубой оттенок. Ее родные совсем перестали с ней разговаривать, избегали прикасаться к ней, даже сестру Ирину временно переселили к Натану и их племяннику. Зоина судьба уже была решена, оставалось лишь дождаться совета общины, чтобы подтвердить ее приговор.

Зоя, разумеется, была далеко не первой, кто подцепил метонию и был изгнан во внешний мир греха. Были среди членов общины и такие, кто добровольно ее оставил. Например, всего год назад в Назарете произошел скандальный случай, когда молодой парень объявил всем о своем противоестественном влечении к представителю собственного пола и, собрав вещи, отправился искать счастья за пределами праведного общества, под хор проклятий и оскорблений. Теперь пришел ее черед.

Все, чего хотела Зоя, это прожить тихую, спокойную жизнь в соответствии со своим предназначением, четко описанным в книге «Женские наставления». И вот теперь, она, в белом, сшитым для венчания платье, с туго заплетенной косой, стояла в общем зале молитвенного дома перед советом общины. За сдвинутыми полукругом столами, с отцом Константином во главе, сидело пятеро серьезных бородатых мужчин, которые смотрели на нее тяжелыми взглядами исподлобья.

Зоина семья, сгорая от стыда, теснилась у входа. Она для них уже не существовала. Их не столько заботила участь старшей дочери, сколько судьба Ирины и Натана. Ведь теперь, когда в их семье случился такой позор, мало кто захочет с ними породниться.

Отец Константин и бородатые мужчины много говорили. О грехе, о божьей каре, о высшей справедливости, о традициях, принятых в общине. Зоя их почти не слушала, она думала только о том, позволят ли ей взять с собой ее вещи. Она перебирала в памяти все те милые безделушки, с которыми ей было бы тяжело расстаться: вышитый Ириной платочек, подаренный ей на День Нового Откровения (праздник, отмечаемый в день когда Иларий Нанда получил послание с небес), куклу, которую она сама связала еще в детстве, и которая много лет спала с ней в одной постели, и тот стеклянный шар с красивой башенкой внутри, который она нашла в коробке ненужных вещей и попросила у родителей разрешения оставить себе. Если его перевернуть, внутри шара начинался снегопад, белые хлопья медленно кружились и падали на ажурную башенку, а на основании шара иностранными буквами было написано Paris. Зоина мама тогда грустно посмотрела на ее находку и пожала плечами. «Только не показывай отцу Константину», – сказала она, пропуская мимо ушей вопрос дочери о происхождении этой диковинки. Однако, больше всего Зое хотелось забрать с собой ту самую картинку с изображением Спасителя, разгуливающего по звездам в синем балахоне. Раз уж она уже согрешила и понесла суровое наказание, то и терять ей теперь, стало быть, было уже нечего…

Через полчаса, обсудив все, что полагалось обсудить, совет вынес приговор, и старейшина поднялся со своего места, чтобы его огласить. Как и следовало ожидать, Зою осудили по всей строгости принятого в общине Назарет закона и изгнали из нее.

Нет, ей не дали забрать с собой ее вещи, и уж тем более, учитывая обстоятельства, не позволили взять распечатку с изображением Спасителя.

Зою вывели из зала. Пока шел суд все члены общины уже собрались снаружи, они ждали ее. Отец Константин, первым спустившийся со ступенек молитвенного дома, громким авторитетным голосом повелел собравшимся расступиться, чтобы пропустить изгнанницу. Толпа с ропотом расступилась, словно волны Красного моря, и образовала таким образом живой коридор, по которому пришлось пройти Зое.

То и дело в нее, помимо проклятий и ругательств, что-то летело, в основном комья земли и ботва. Кто-то бросил гнилой помидор, но попал в какого-то постороннего мужика. Отец Константин, шедший следом за девушкой на безопасном расстоянии, чтобы в него случайно чем-нибудь не угодили, призывал народ к порядку. Зоя терпела унижение смиренно, она шла, опустив голову и лишь изредка прикрывала лицо руками, когда в нее что-нибудь летело.

Когда они наконец достигли ворот, отец Константин подошел к девушке, повязал ей на запястье красную ленточку и торжественно произнес:

– Зоя, во имя Спасителя, грядущего, чтобы покарать человечество, отлучаю тебя от нашей святой общины избранных им для Спасения, отлучаю от истинной веры и лишаю своего благословения, данного тебе при крещении. Грех свой забери с собой, и чтобы с этого момента и во веки веков, не ступала твоя нога за благословленную землю нашей общины… – Отец Константин скорбно вздохнул, покачал головой и продолжил: – Мы все будем молиться о том, чтобы больше никогда подобной беды с нами не случилось, будем молить о прощении и милости, и да укрепится дух каждого из нас!

– Да укрепится дух каждого из нас! – проревела толпа.

Священник жестом приказал открыть ворота.

– Ступай, девочка, – сказал он уже мягким своим голосом доброго пастыря.

Выталкиваемая святым отцом за пределы общины, Зоя обернулась в надежде последний раз увидеть родных, но встретила только мрачные лица тех, кого еще недавно считала своей семьей. Ворота со скрипом за ней закрылись, лязгнул замок, навсегда отделяя ее от благословенного общества избранных.

Оказавшись по другую сторону бетонного забора, Зоя испуганно огляделась. Она ожидала увидеть обугленную землю и разрушенные войной дома. Но весенний пейзаж вокруг, хоть и не отличался особой живописностью, был вполне обычен. Оттаявшая от снега земля еще не просохла и слезилась промозглой влажностью, а вдоль проселочной дороги с хлюпкой жижей в колеях, голые деревья взмывали ветви в укутанное серо-сиреневой ватой небо – то ли в молитве, то ли в отчаянии. Вокруг стояла тревожная тишина.

Зоя обернулась, посмотрела на серые стены забора, за которым провела все семнадцать лет своей жизни, на железные ворота с колючей проволокой, прочитала привинченную к воротам табличку: «Негосударственное общественно-религиозное общество «Назарет». Разрешение №21054 от 21.05….», и ее стошнило. Загадив подъездную дорожку общины вонючей кислой жижей, она резким движением сорвала с запястья красную ленточку жертвенной коровы, с отвращением швырнула ее на землю и пошла прочь вдоль грязной колеи.

Через некоторое время Зоя вышла к перекрестку с трассой, по которой – она заметила это еще издалека – с ревом проносились автомобили. Достигнув конечной точки, с опаской и недоверием глядя на поток шумящего автотранспорта, она остановилась. Куда теперь? Синий указатель на перекрестке информировал ее о том, что там, откуда она только что пришла, на расстоянии 500 м. находится «р.о. «Назарет»; если повернуть направо, то можно будет попасть в Серск, а налево дорога вела в какой-то Парк-2, ВДЗХ, и далее в неизвестность. Ни в Парк-2, ни уж тем более в неведомое ВДЗХ ей идти не хотелось, поэтому она выбрала направление направо, в сторону Серска.

«Так вот он какой, этот внешний мир, этот Содом и эта Гоморра, – думала она, шагая по обочине. – Вот они какие, автомобили». – Она слышала о них от старших, но никогда раньше не видела. Это они, их ядовитые испарения были причиной ее болезни!

Сзади кто-то громко просигналил и Зоя, испуганно прижав ладони к ушам метнулась в сторону, споткнулась, свалилась в грязь, окончательно испортив свое белое свадебное платье.

Автомобиль притормозил. За рулем сидел грузный мужчина с густыми бровями.

– Эй! – крикнул он ей, опустив стекло. – Чего прешь посреди дороги?! Дура что ли?!

У Зои от страха пропал голос. Она ошарашенно глядела на него, силясь хоть что-то сказать в свое оправдание.

– А ты случайно не из общины сектантов, тут рядом? – поинтересовался мужик уже более спокойным тоном, с интересом разглядывая девушку.