– Можно к ней?

– Даже нужно. Ей надобны будут хороший присмотр и забота, когда она очнется.

– Все сделаю. Вот только ребеночка… надо бы…

Я не спешила отвечать. Сначала обогнула поникшего мужчину и выбралась на крыльцо. Отошла на шажок, будто бы подышать после трудной работы. Потом набрала побольше воздуха и выдохнула неожиданно тихо, кожей чувствуя, как рушится мой не слишком уютный, но известный и тщательно выстроенный мирок. Эх, ведь почти год продержалась…

– Нечего там хоронить. Ваша жена встретила блазеня и попросила у него одно желание. Он его и исполнил. Только вместо вашего с ней ребенка подсадил в нее свое отродье. Милана не сумела бы разрешиться от бремени. Маленький блазень забрал бы ее жизнь в уплату за услугу, хоть исполнена она совсем не так, как ей хотелось.

Мужчина замер на пороге горницы, вцепившись в косяк пальцами так крепко, что костяшки побелели. Я испугалась, что у него станет плохо с сердцем, но он выпрямился и окинул меня взглядом с головы до пят.

– Так вот кого пригрел на груди знахарь. Ядовитое лаумово семя. А я, значит, не разглядел. Сам, своими руками привел в дом ведьму Отродье, сгубившее нашего первенца. Старый дурак, – мужик свесил голову и усмехнулся коротко и зло.

Когда он снова посмотрел на меня, я принялась медленно отступать в сторону улицы, не сводя с него глаз. Как с дикого зверя: вот-вот бросится.

– Блазень и неистовое желание родить – виновники вашей беды, – попыталась оправдаться я. – Я спасла жизнь Миланы, иначе вы были бы уже вдовцом!

– Может, и зря, что не стал. Каково мне теперь будет жить с той, кого коснулась лаумова дочь? – прошипел мужчина, и его лицо исказилось.

Он рванулся вперед, желая схватить меня за руку, но я увернулась и бросилась прочь, лишь на полпути вспомнив, что забыла корзинку с лекарствами возле кровати Миланы.

Ее муж что-то орал мне вслед, но я неслась по улицам, медленно наполнявшимся розовым сиянием восхода, и костерила себя на чем свет стоит. Опять на те же грабли наступила. Опять не смогла просто отвернуться и не пользоваться своим проклятым умением лечить увечья и болезни, нанесенные навьими тварями. И снова придется хватать все, что есть ценного, и бежать со всех ног из этого города, молясь Светозарной Сауле и Небесному Кузнецу, чтобы местные дейвасы оказались ленивыми и не сразу кинулись проверять навет мужчины.

В лавку Игнотия я ворвалась, дыша так, словно раздувала кузнечные мехи. Взбежала по лестнице на свой чердак и принялась сметать в давно заготовленную суму все, что было мне дорого. В считаные минуты собрав вещи, я на мгновение застыла посреди комнаты, с тоской оглядываясь. Застеленная лоскутным одеялом лавка, широкий подоконник, на котором так удобно было сидеть и любоваться на звезды, связки трав, сушившихся под потолком… Этот дом так и не стал мне родным, но уходить все равно было больно.

Я спустилась обратно и кинулась к дубовому столу, где ровными рядами стояли зелья, которые я не успела убрать из-за появления мужа Миланы. Пробежала пальцами по темному стеклу, выхватила несколько флаконов и сунула в сумку. Жаль, что не успела получить свои серебрушки, но эти бутылочки вполне могут сгодиться в уплату за мои труды.

– Далеко собралась? – клюнул в спину скрипучий голос Игнотия.

Я вздрогнула и медленно обернулась. Старик знахарь стоял между мной и дверью. Я почти что кожей чувствовала, как уходят минуты, приближая ко мне дейвасов, и от этого ощущения все тело начинало зудеть. Мои пальцы сжимали ремень сумки, а ноги нетерпеливо подрагивали от желания сорваться в быстрый бег.

– Отойди, Игнотий, по-хорошему прошу.

Если знахарь и удивился ледяному тону, которого ни разу от меня не слышал, то виду не подал. Заложил руки за спину и покивал, как будто я сказала именно то, чего он ожидал. От его следующих слов я заморгала растерянно, не понимая, чудится мне или старик на самом деле произнес именно это:

– Все-таки не сдержалась, значит. Ну и кого вытянула из Нави? Чтобы я знал, кто такой неблагодарный в нашем Полесье обитает.

Я поперхнулась и покрутила головой.

– Женщина по имени Милана. Она зачала от блазеня. Я вытравила плод, мать выживет. Но ее муж, кажется, ополоумел от горя и решил, что это я во всем виновата.

Внезапно осмелев, я выпалила:

– Присмотрите за ней, пожалуйста! Как бы муж чего плохого ей не сделал, он сейчас не в себе.

– Я-то присмотрю, – Игнотий потер подбородок. – Вот только ты куда подашься?

– Я не знаю…

Знахарь задумался, а потом решительно вскинул голову и хлопнул в ладоши:

– В седмице пути по северному тракту есть волость, зовется Приречье. Там живет мой старый друг. Полагаю, он кузнец – Бур всегда любил работать с оружием. Скажи, что я тебя послал. У них там целители не задерживаются. А вот рагана может и прижиться.

– Почему вы мне помогаете? – я стиснула ремень сумки, сама не зная, что хочу услышать в ответ.

Но Игнотий только покачал головой:

– Лаумы не были злом изначально. Не являются им и раганы. Я буду рад, если вас станет больше. И раз мне выдалась возможность помочь хотя бы одной – я воспользуюсь ею без раздумий. Знаешь что, погоди-ка минутку.

Знахарь дохромал до дубового стола, пошарил по нему и нажал какие-то детали рисунка, украшающего резные бока. Посередке стола, потревожив несколько склянок, с щелчком приподнялась крышка. Игнотий бережно достал из-под нее сверток и протянул мне. Я приняла его с осторожностью, а когда развернула – почувствовала, как глаза наполняются слезами.

Чудесные лекарские инструменты остро блеснули в лучах восходящего солнца. Купить такие было невозможно – их делали Мастера и только по личной, дружеской просьбе. Я благоговейно тронула тонкий скальпель: на его рукояти раскинула крылья птица-буревестник. Уж не тот ли самый Бур создал эту красоту?

– Но почему? – подняла я голову.

– Я же сказал, – Игнотий нахмурился так привычно, что, если б мне в спину не дышали огненосцы, я бы рассмеялась. – Я хочу, чтобы умения раган не пропадали зря. Владей ими, а после передай своей дочери.

Я поклонилась так низко, что край белой косы мазнул по полу, а потом не выдержала и крепко обняла старика. Он отодвинулся первым и замахал на меня руками, словно хозяйка, загоняющая непоседливых кур:

– Не теряй времени понапрасну! Иди уже прочь, непутевая!

За мной захлопнулась знакомая дверь в коричневых разводах, отсекая очередную несложившуюся жизнь.

Конь переступил с ноги на ногу и сердито взмахнул хвостом. Скакуну совсем не нравился этот листопад, и я была с ним согласна. Казалось, что вся вода, которой так недоставало жарким летом, наконец прорвала небо и обрушилась на захлебнувшуюся землю. Дожди смыли листву, едва она загорелась красным и золотым. Остались только кривые лапы деревьев, протянутые к небу с безмолвным вопросом: «За что?» Дороги развезло, и конь со смешной кличкой Пирожок, и я, угрюмо сутулившаяся на его спине, были одинаково забрызганы грязью.

Я потрепала Пирожка между ушей и тяжело вздохнула:

– Не знаю, какой прием нас поджидает впереди, но еще одна ночевка под дождем меня доконает. Да и припасы заканчиваются. Заедем, вдруг повезет.

Пирожок с сомнением покосился на меня лиловым глазом и фыркнул. Но все же двинулся вперед, загребая длинными ногами жидкую грязь.

Пошла вторая седмица, как я поминала Игнотия неласковым словом. Иногда просыпалась колючая совесть и покусывала мелкими острыми зубками: дескать, инструменты-то он тебе отдал. Я соглашалась и тут же вопрошала у незваной гостьи: почему тогда он не указал точное направление? Совесть умолкала, а дождь продолжал размывать дорогу, которая вела куда угодно, но только не к сказочному Приречью, о котором почему-то никто не слышал.

Дождь нещадно лупил по плечам, заливал глаза и сыпал горохом в мелкие лужи на обочинах. Я мимолетно порадовалась, что, кроме нас с Пирожком, других сумасбродов, чтобы путешествовать в распутицу, нет. Не придется толкаться боками и объезжать неповоротливые телеги, которые наверняка застряли бы посреди дороги. Жаль, на этом хорошее заканчивалось.