— Если вы еще раз когда-нибудь закричите на мою бабушку, я вас… я вас ударю! — Он кричал высоким тонким голоском.
Вот сейчас что-то должно было случиться.
— Ух ты! — сказал шофер. — Какой рыцарь, прямо благородный рыцарь! — Он оглушительно рассмеялся.
Больше он ничего не мог сказать. Просто не знал, что ему говорить. Может быть, ему было стыдно. До сих пор он часто так гремел басом на людей и никогда не задумывался, что обижает их. Он кричал на них и уезжал дальше своей дорогой. А тут впервые ему сказали такие слова. И кто сказал? Маленький мальчик, которого он мог одним щелчком опрокинуть на землю, о котором он даже не помнил, стоило ему уйти с работы. Он даже не знал его имя.
А Саша стоял перед ним, как дикий зверек, — решительный, отчаянный, готовый до конца отстоять свою бабушку. Он сейчас совсем не боялся и совсем не стеснялся, это было с ним впервые. Пусть все-все люди смотрят на него, а он ничего не боится. Пусть на него смотрят случайные прохожие. И только где-то в глубине его глаз шофер увидел и боль и обиду. Тогда он сказал:
— Ну, прости, малый, виноват. Кругом сто раз виноват, и вы, бабушка, великодушно простите.
Он тронул машину и помахал Саше рукой.
А бабушка хотела сначала отругать Сашу за то, что он лезет не в свое дело, но потом передумала. Разве можно ругать человека за благородные поступки? Нет, конечно! И бабушка это отлично знала. Тем более что у нее в голове вдруг запела старая, забытая песня. Ей захотелось запеть эту песню вслух — так у нее было радостно на сердце, но она сдержалась. Пели одни глаза, пели тысячи мелких морщинок около глаз, пели губы. Они почему-то расползлись в улыбку. Никто бы даже не поверил, что бабушка умеет так весело и молодо улыбаться. Пели руки, когда они стали, непонятно зачем, поправлять шапку у Саши. Так у нее было хорошо на сердце, ведь до чего дожила: Саша заступился за нее! Значит, не зря она сидела около него ночами, когда он болел. Жив человечек!
Первое письмо
Больше всего с Катей возилась, конечно, бабушка. Родители работали, а бабушка всегда была с Катей. Катя так к этому привыкла, что не могла расстаться с бабушкой ни на минуту.
Когда рано утром бабушка уходила на базар, то на ее кровать ложилась Катина мать и накрывалась одеялом с головой, чтобы Катя не обнаружила подмены.
Катя приподнимала голову: бабушка на месте. Значит, можно спать.
Отец говорил, что это нежности. Он был сторонником сурового воспитания.
Бабушка не любила сказок, она рассказывала Кате истории из жизни своего сына Володи. Он жил в другом городе.
— Купила я Володе новое пальто, — рассказывала бабушка. — И он отправился в этом пальто в школу. А возвратился домой в чужом пальто. Пальто точно такое, как у него, только старое.
Я ему говорю:
«Где твое новое пальто?»
А он сделал удивленное лицо и отвечает:
«Новое? Ах, новое! Я его одолжил на денек приятелю. К нему гости из деревни приехали, вот и захотелось ему покрасоваться в новом пальто».
— Еще! — требовала Катя. — Расскажи еще что-нибудь про Володю. Расскажи, как он пришел домой босиком.
— Летом мы приехали на дачу, — начинала бабушка. — И Володя пошел в лес за грибами. Долго его не было, я уже начала волноваться. И вдруг вижу: идет, в корзине полно грибов. Только вид у него виноватый. Ах, вот в чем дело…
— Он был босиком, — сказала Катя.
— Вот именно, ушел в сандалиях, а вернулся босиком.
«Негодный мальчишка, — говорю, — где ты посеял сандалии? Не голова у тебя, а решето».
Он посмотрел на ноги и отвечает:
«Действительно, я их забыл».
Повернулся и побежал.
Я подождала немного и вышла за ним на тропинку. А он, оказывается, и не подумал идти за сандалиями. Сидит себе под первым же кустом.
«Ну-ка, выкладывай все начистоту, — сказала я. — Куда девал сандалии?»
Он молчит.
«В лесу потерял?»
Молчит.
«На грибы сменял?»
Молчит.
«Кому-нибудь дал поносить?»
Молчит.
Тогда я повернулась и пошла от него. Раз он такой, думаю, никудышный, пусть остается один.
А Володя очень не любил оставаться один. Он догнал меня и сказал:
«Я дал их одному мальчику из деревни. Он был босиком и наколол ногу в лесу. Вот я ему и дал сандалии».
Потом, когда Катя была, в общем, еще маленькая, Володя приехал сам. Он привез Кате большую куклу. Кукла была модница: рыжие волосы уложены пирамидой, а юбка стояла колоколом. Куклу назвали Маргошей. Кроме куклы Володя привез Кате лыжи. И все дома ужасались и говорили, что Кате лыжи ни к чему, что она разобьет себе нос на лыжах. А Катя тут же встала на лыжи и все утро проходила на них по коридору.
Вечером Катя ни за что не хотела ложиться вовремя спать: не могла расстаться с Маргошей.
Бабушка просила Катю — не помогло.
Мать просила Катю — не помогло.
Отец даже накричал на Катю и гневно сверкнул на нее глазами, ведь он был сторонником сурового воспитания, — все равно не помогло.
Тогда к Кате подошел Володя, взял у нее Маргошу и сказал:
Ша, Маргоша, ша!
Наступила тишина.
Наступила тишина —
Кате спать уже пора.
После этого Катя сразу улеглась спать.
А потом Володя уехал.
Он был инженером и уехал куда-то далеко — на новые стройки.
Бабушка говорила, что он должен отказаться от такой работы: у него слабое здоровье. Он в детстве перенес скарлатину и дифтерию. А во время войны, когда не было фруктов и сахара, болел желтухой. А как известно, при желтухе сахар просто необходим. И в результате — у него слабое здоровье.
Но Володя все равно уехал. Изредка он присылал письма. Он не любил часто писать. И письма всегда приходили из новых мест, потому что Володя был инженером-проектировщиком. Приедет куда-нибудь, сделает проект нового завода и уезжает дальше.
А в последнее время Володя что-то вообще не писал. Перед очередным переездом он прислал письмо, в котором обещал скоро приехать, и пропал.
— Чувствует мое сердце, — говорила бабушка, — что у Володи неприятности по работе или он заболел. А может быть, у него плохо с деньгами.
Катя уже забыла, какой он был, этот Володя. Лыжи, которые он привез, состарились, облупились, стали Кате малы. А кукла Маргоша облысела и лежала на шкафу.
Однажды Катя пришла из школы — она уже несколько месяцев ходила в первый класс, — и бабушка попросила ее заглянуть в почтовый ящик.
У них в доме почтовые ящики стоят на первом этаже, в подъезде.
— Ну, что ты меня все гоняешь к почтовому ящику? — сказала Катя. — Неужели не понимаешь, что Володя просто перестал нам писать письма?
И вдруг бабушка села на стул и заплакала. Лицо у нее сморщилось. Она прикрыла глаза рукой и изо всех сил старалась сдержаться, но у нее ничего не вышло. Она плакала, и все.
«Зачем я только это сказала? — подумала Катя. — Кто меня тянул за язык? Пусть бы бабушка надеялась, что Володя скоро пришлет ей письмо».
Чтобы отвлечь бабушку, Катя сказала:
— Бабушка, я умираю с голоду.
Бабушка подала Кате обед, а сама ушла на кухню.
После обеда Катя сделала вид, что села за уроки, а сама написала письмо Володе. Потом узнала его последний адрес и пошла на почту. Купила конверт, запечатала письмо, надписала адрес прямой и обратный и опустила в почтовый ящик.
А потом Володя приехал.
Катя пришла домой, а он сидит в комнате, в своем любимом кресле. Сидит себе, будто никуда не уезжал. Только он чуть-чуть изменился. У него поседели волосы и немного вытянулся нос.
Прошло еще несколько месяцев. Володя уже давно уехал. И вот как-то Катин отец пошел к почтовому ящику, чтобы достать утренние газеты. Среди газет он нашел письмо. Оно было адресовано Володе, но адрес был перечеркнут, и на конверте стоял штамп со словами: «Адресат выбыл». Отец внимательно посмотрел на конверт и догадался по почерку, кто писал это письмо.
