Иди по левой тропе

Va faill

Потерянно моргая и сжимая в руке пузырёк и записку, я смотрела на валун, и слабость, которая не прошла после сна, разом перетекла в ноги — валун стоял на месте, такой же обгаженный птицами и замшелый, но на боку его больше не было ценника за проход болот, и инструкция изменилась, будто лишние буквы стёрли. Остались только слова:

Налево иди

— Что ты наделал? Что ты, чёрт побери, наделал? — тихонько завыла я и, как ошпаренная, бросилась одеваться, попадая мимо штанин и рукавов.

Туман исчез, медальон безмолвствовал. Налево в болота уходила ладная дощатая дорожка, а направо… Я с силой потёрла глаза, чтобы убедиться, что и на этот раз мне не мерещится. Правая тропа исчезла, и только по еле видным среди колючих ветвей верёвкам со сладостями можно было восстановить, где она шла.

Опустившись на землю, я приложила руку к груди, где было тяжело, словно там застрял ещё один валун, и куда во внутренний карман куртки спрятала кровь Иорвета — оставленный им билет в мой мир, в зелёный коридор, по левой тропе. Закрыла глаза, сосредоточилась. Не для того, чтобы принять решение — оно уже было принято, а чтобы унять истерику. В таком состоянии я далеко не уйду.

— Глупый эльф, — прошептала я.

Поднялась, закинула сумку на плечи и пошла направо.

Пряник больше не сиял глазурью, и когда по шатким кочкам из поникшей жёлтой травы я добралась до него, оказался никаким не пряником. На тонкой бечеве свисало подвешенное за мочку почерневшее скукоженное ухо.

С серебряным мечом в руке я направилась через кусты к следующему уху, перешагивая упавшие сучья и подтопленные склизкие стволы. Лес точно намекал, что я поступила неправильно, что выбрала не тот путь. Очевидно было, что дорогу к себе ведьмы показывали только тогда, когда хотели, и что меня они видеть не желали.

Трава на кочках зашуршала, словно по ней пробежал кто-то. Донёсся отголосок тоненького смеха. Отпрыгнув, я развернулась — никого. На опушке, откуда я ушла, сгущался болотный пар, почти скрыв за собой валун.

— Надо играть по правилам! — возмущённо закричал из тумана ребёнок.

— Беги-хватай! — хором ответили его невидимые друзья.

Я попятилась, провалилась в топкую грязь по колено. Медальон молчал. Непрестанно оборачиваясь, зашагала по лужам к ближайшему уху. Туман полз за мной по пятам.

Добравшись, краем глаза приметила следующую метку, убрала меч и рванула напролом через валежник и кусты. Одно ухо, второе, третье. Деревья поредели, и влажных топких мест между кочками стало больше.

— Лови! — донеслось сзади.

Туман стелился по земле, как из дым-машины, и догонял. Призрачные дети повизгивали от смеха — им явно нравилась эта игра. Впереди расстилалась заросшая осокой топь, из которой торчали длинные стебли рогоза с неопрятными, будто с вылезшей ватой, коричневыми свечками соцветий.

На дереве у трясины висело ухо. Туман скрыл ноги, заклубился вокруг дерева, и на глазах ухо надулось, заблестело глянцевой глазурью, и медальон забился за пазухой.

— Раз, два, три, четыре, пять — будем в смерть с тобой играть! — считали детские голоса.

Сзади в сумку вцепились, и, выхватив меч, я рубанула по длинным ветвям, вытянувшимся в руки, и рванула в болота. Когда я обгоняла туман, медальон затихал, чудовища исчезали, но когда туман настигал, мне приходилось биться за каждый шаг. Я бежала через топь, проваливалась в тину, выползала и бежала снова. Следующее ухо висело на собранных шалашом палках, воткнутых в полузалитый водой травяной островок. Вдалеке замаячил густой лес. С разбегу я прыгнула на кочку возле островка, та ушла из-под ног, и я погрузилась в трясину с головой.

***

Я ползла, отплёвываясь от ледяной коричневой жижи. Руки по плечи тонули в грязи, я цеплялась за пожухлые длинные волосы травы, они рвались в ладонях. Ноги всё глубже засасывало в чавкающую топь. Я рычала, стонала и ползла.

С трудом достала из трясины руку и переставила перед собой. Левая рука никак не поддавалась, сил вытянуть её не было. Тяжело дыша, я перевалилась на бок, огляделась — туман окутал меня, стелясь завитками по топи. Тело медленно погружалось в болото. «Ну же! Ведьмачки не сдаются!» — рванувшись вперёд, я выдернула руку.

Передо мной разверзлась грязь, оттуда вынырнула истлевшая грудная клетка, привязанная к спине сгорбленной водной бабы. Соски отвисших заплесневелых грудей чудовища касались воды. Грязь залепила глаза, грязь была везде. Лежа на спине, я выхватила из пояса ведьмачий нож, взмахнула, и руки с длинными когтями отдёрнулись, и в следующий миг с утробным бульканьем баба прыгнула, впечатавшись ногами в то место, где я только что была. Заорав, я рванулась ей за спину и вцепилась в скользкие рёбра трупа на горбу. Баба распрямила ноги, вытянув меня из трясины, и кружила на месте, пытаясь сдёрнуть со спины. Обнимая скелет одной рукой и оседлав бёдра бабы, я полоснула ножом, и из-под её подбородка хлынула дурно пахнущая слизь. Длинные руки судорожно задёргались, в агонии водная баба хлестнула когтями мне под задравшейся курткой и завалилась лицом в грязь.

До леса оставалось совсем немного. Я зажала измазанной ладонью бок, оттуда кровило.

— Шесть, семь — это твой последний день! — считали дети злыми голосами.

Оттолкнувшись от берега, с брызгами я плюхнулась в воду, отделявшую от пригорка с деревьями.

Выбравшись, попыталась бежать и упала на четвереньки, зацепившись ногой за упавшую ветку. Перед лицом болтался на верёвке пряник. Бок жгло, непроницаемая белая хмарь затянула лес, и в ней рычали, приближаясь, чудовища. Я чуяла, что цель близка, и медальон рвался на цепочке.

Игни! С пронзительным визгом утопцы отшатнулись, в тумане появилась прореха, и вдалеке между деревьями проглянули крыши.

— Восемь, девять, десять — спой последнюю нам песню!

Мне показалось, что я вижу этих детей, что жили у ведьм на болотах. Их тени надвигались из тумана, окружали меня.

— Иорвет, я иду! — завопила я, выпустила струю огня и, прижимая ладонью жгучую рану на боку, кашляя и хромая на обе ноги, побежала к домам.

***

Будто не решаясь ползти дальше, туман замедлился на границе поляны, по краю которой были воткнуты шесты с оленьими черепами. Над росшими из болота кривыми избами нависало строение, похожее на часовню — слепая деревянная башня без окон с крытыми дранкой крыльями пристроек. Дверь была закрыта.

Я толкнула её остриём меча, и дверь нехотя отворилась. Из проёма потянулся запах, который ни с чем нельзя было спутать — тошнотворный и сладковатый, с примесью растворителя для краски и чеснока. Подышав на пороге, я уняла истошно бившееся сердце и шагнула в темноту.

Через открытую дверь проникало немного тусклого света. Помещение было просторным и казалось пустым.

— Иорвет, где же ты… — прошептала я.

В закутке справа, откуда шёл запах, за дощатой загородкой стояли мешки, а с потолка на цепях свешивались металлические крюки. Один из крюков звякнул о рукоятку меча за спиной, от чего я подпрыгнула на месте, и цепи, будто смеясь надо мной, скрипуче закачались. На стене в холщовых кармашках висели людоедского вида ножницы, пилки, ножи и щипцы. На полу под ними валялась треугольная, с подвёрнутыми краями кожаная шляпа.

Трупный запах в этой части комнаты стоял невыносимый. Я зажгла на ладони Игни, шагнула к выдолбленному из цельного ствола корыту у стены и едва сдержала рвотный позыв — внутри лежал освежёванный мужской торс. Лежал он не меньше недели. Брюшина была распорота, внутренние органы вынуты и вперемешку плавали в разлагающейся каше. Судя по шляпе и отсутствию головы, это и был тот «недоетый мертвяк» из охотников за колдуньями, о котором рассказывала старуха в деревне.

Пятясь, я зацепилась сумкой за крюк на цепи, запнулась каблуком о кольцо в полу, и подобру-поздорову поспешила убраться из этой части комнаты.