– Есть, сдала… с третьего раза… два года назад еще.

– Родителям что скажешь? Машину не спрячешь в книжку.

– Заняла.

– У кого?

Тут-то Томилина и задумалась. Да, тяжело легализовать «бриллиантовые» деньги в Союзе при зарплате в сто пятьдесят деревянных в месяц… В будущем как? Сказал, мол, кредит в банке – и все, вопросов ни у кого нет. Только повсеместное сочувствие – такую кабалу на себя повесил. А сейчас?

– Надо подумать… – Лена озабоченно закусила губу.

– Ты у Харченко в больнице была? – отвлек я девушку от тяжелых автомобильных дум.

– Была. Прооперировали, рана хорошо заживает. Но ему еще лежать и лежать. Вроде в аварии его не виноватят – мигалка и сирена были включены.

– Сирена не была.

– А свидетели «вспомнили». – Лена пожала плечами. – Нам временного водителя дают сегодня. Какого-то Фролова.

– Ну дают и дают.

Вслед за всеми я поднялся, но был остановлен Лебензоном.

– А вас, Панов, я попрошу остаться!

Надо было видеть лица коллег. В меня опять попала пуля «дум-дум», и мои ошметки разлетелись по всему конференц-залу.

К моему удивлению, никакого разноса не было – Ароныч даже предложил мне кофе из своего термоса:

– Андрей, я знаю… – Тут Лебензон замялся, отхлебнул из кружки ароматного напитка. – У вас там, – последовал кивок в сторону потолка, – есть высокопоставленные покровители.

Я поперхнулся кофе, но промолчал. Посмотрим, к чему это все идет.

– С моим, точнее с нашим, коллегой случилась неприятная история…

Заведующий подстанцией прям весь сморщился. Подъехала новая порция лимонов. А вслед за ней – история про Каверина Николая Михайловича, главврача всей столичной скорой помощи. Который реорганизовал всю службу, сделал кучу полезных нововведений, и всем, что у нас есть, мы обязаны ему лично. И вот с этим Кавериным случилась типичная история. В ходе реформ Николай Михайлович нажил кучу врагов в медицинских кругах. За что получил донос в прокуратуру: мол, главврач самым беспардонным образом берет взятки со всех подряд, начиная от подчиненных и кончая пациентами. Появление этого разоблачительного документа было продиктовано, конечно же, отнюдь не трогательной заботой о моральной чистоте скоропомощных рядов. Цели доносчиков были более прагматичны – убрать неудобного Каверина, посадить на его место блатного сыночка замминистра.

– У Николая Михайловича был обыск. – Лебензон выстроил брови домиком. – Нашли ерунду: бутылки с иностранным алкоголем, одежду из капиталистических стран…

– Арестовали? – поинтересовался я, прикидывая, что делать.

– Да. Вменяют получение взяток. Причем пострадавших и свидетелей в деле нет!

– О как… Социалистическая законность на марше, – неосторожно брякнул я, вызвав страдальческий вздох Лебензона.

– Андрей, очень прошу, поучаствуйте в судьбе нашего коллеги.

– Начальника.

– Ну пусть начальника. Мы в долгу не останемся!

Ага, знаю я эти долги. Месяц назад этот самый страдающий Лебензон устраивал мне подставы со сменами, дабы уволить. А тут вдруг всполошился… С другой стороны, не за себя же просит, а за Каверина. Я про него слышал. Участник Великой Отечественной войны, отличный врач и еще лучший администратор, который действительно вытащил московскую скорую из коматозного состояния в 60-х годах.

– Сделаю, что могу, – коротко ответил я. – Мне на вызов пора, диспетчер зовет.

Фролов оказался мрачным небритым здоровяком – полной противоположностью Харченко. По дороге он молчал, тупых шуток в эфир не выдавал. Вел аккуратно, на красный не проскакивал. С другой стороны, каких-то экстренных вызовов нам поначалу и не давали. Опять скоропомощная рутина – с давления на разные старческие болячки.

Но потом все-таки посыпалось. Сначала отправили дежурить на пожар. Горели два гаража и пристройка магазина, которая примыкала к кооперативу. Доблестные борцы с огнем уже добивали остатки пожара, общественность держала за руки какого-то бородатого мужичка, который все рвался к подростку с подбитым глазом. Паренек всхлипывал, лицо у него выглядело обгоревшим – опаленные брови, волосы.

– Что тут происходит?

Я прихватил бородатого за шкирку, Томилина бросилась заниматься подростком, затащив его в салон скорой. Дверцу оставила открытой. Не дело, конечно, там же холодно сейчас будет.

– Это пасынок мой. – Мужик сник, перестал вырываться. – Бензин с дружком отливали в гараже.

– Да мы аккуратно! – взвыл паренек, не то от возмущения, не то оттого, что Томилина что-то ему задела.

– Дураки решили спичкой подсветить, посмотреть уровень. Ну что, увидели?!

Мужичок дернулся, но я держал его твердо.

– Увидели… – Пасынок зарыдал.

– Полквартала увидело, – произнес стоявший неподалеку пожарный.

Огонь потушили быстро, пасынка мы свезли в детскую больницу, после чего нам сразу дали внезапные роды. Делать было нечего – врубили люстру и с белыми лицами помчались по адресу. Бледными от воспоминаний были только мы с Томилиной, водила даже не поморщился. Хотя ехать пришлось по не чищенным после снегопада улицам.

Роженицей оказалась толстая женщина, которая до начала схваток даже и не знала о своей беременности. Не просто толстая, а пипец какая, планка в полтора центнера давно была ею взята. Она и сейчас жевала, отрывая кусочки от лежащего рядом батона.

– А месячные у вас когда закончились? – Томилина выпала в осадок. – Девять месяцев без цикла – и никаких намеков?

– Тошноты не было, ну живот крутило. – Дамочка пожала плечами, вытирая пот со лба платком. – А крови у меня и раньше пропадали, подумала, что сбой какой…

– Я же так аккуратен был!

Пока мы помогали женщине спуститься к машине, ее маленький, тщедушный муженек все переживал за ситуацию. У семьи уже и так было трое детей – похоже, четвертый в планы супруга совсем не входил.

– Это такая же фигня, как и на дороге, – пожал плечами Фролов, открывая дверь рафика. – Ты-то можешь быть аккуратен, а вот другие участники движения – нет.

Стартанув с пробуксовкой, мы оставили муженька на дороге с открытым ртом.

Замотались за ночь мы порядком. Вот вроде и возвращаешься после вызова на базу, но не успел прилечь – и на тебе, «Седьмая, Томилина, на вызов». Ужас просто. Под утро только и удалось немного подремать. Решено, домой – и спать. С преподом все договорено, лекция сегодня не очень суровая, переклички не будет. Так что после смены – к любимой немке. Это я про кроватку, если что…

– Панов, к диспетчеру подойдите! – в очередной раз рявкнул громкоговоритель на стене.

Странно, что им надо? Никаких догадок.

– Утро доброе, что случилось? – спросил я, остановившись на пороге.

– К телефону, – кивнула на снятую трубку старший диспетчер Любовь Максимовна. – Только побыстрее, линию долго не занимай.

Интересно, почему это неизвестный доброжелатель не позвонил на телефон в ординаторской? Чудны дела твои.

– Слушаю, – на всякий случай вежливо сказал я.

– Андрюха, наконец-то, – посыпалась из трубки скороговорка Давида. – Позвонили те люди… Ну, ты предупреждал… там у них…

– Я понял, спокойно говори, – сказал я. – Тут шумит что-то, не слышно ничего. Или подожди, я тебе перезвоню сейчас.

Я повесил трубку, поблагодарил диспетчеров и двинулся к общему телефону. Тут стала понятна причина звонка не сюда: педиатр Валентина Гавриловна обсуждала с кем-то кулинарные рецепты. Я попытался донести до нее острую потребность в связи посредством пантомимы. Как ни странно, удалось. Докторица пообещала договорить из дома и ушла, оставив меня одного.

– Давай, рассказывай, – сказал я, как только Давид взял трубку.

– Короче, там зарезали кого-то, говорит, срочно ехать надо! Никаких подробностей, адрес дали – и все.

Блин, я-то думал, там наркологическая помощь нужна будет. Правильный набор с запасом у меня дома собран, упакован, только бери – и в путь. А на такую фигню… Шовного материала у меня нет, на работе не найти. Метнуться в больницу какую-нибудь, попросить… Стоп, зачем?