Что ему от меня надо?!

– Притормози-ка, Лисицына, – моя нога уже касается последней ступеньки, когда Беркутов настойчиво тянет меня в закуток, что находится под лестницей.

Я на пару секунд теряюсь, но всё же успеваю взять себя в руки. Показывать ему свой страх я не собираюсь.

– Что тебе нужно? Я ничего никому не расскажу, можешь не напоминать! – говорю зло, пытаясь выдернуть руку из захвата.

Мой голос хрипит. Сегодня стало ещё хуже. Похоже, я всё-таки заболела. Прислоняет меня к стене и нависает надо мной свинцовой тучей. Беспомощно дёргаюсь, отворачиваясь влево.

Он стоит слишком близко, молчит. В следующую секунду пытается сделать так, чтобы я на него посмотрела.

Вот же прицепился!

Протестую, мотаю головой, но в какой-то момент его пальцы касаются моего лица и всё же против воли разворачивают. Я от этого его жеста в растерянности замираю. Заливаюсь краской смущения и стыда. Он же – в шоке пялится на мою скулу. Сжимает челюсти до зубовного скрежета и прищуривается.

– Отпусти, – резко сбрасываю его руки.

Не хочу, чтобы он ко мне вот так прикасался. Ни он, ни кто-либо другой. Беркутов отступает на шаг, но пройти не даёт.

– Кто? – мрачно задаёт всего один вопрос, толкая меня плечом назад, когда пытаюсь протиснуться мимо него.

– Отойди!

– Я СПРАШИВАЮ ЛИСЫЦЫНА, КТО? – повторяет, явно теряя терпение, с которым у него большие проблемы.

Его глаза сверкают чистым гневом, а яростный взгляд пробирается под кожу.

– Никто, сама, – зачем-то отвечаю, сглатывая.

– А это тоже САМА? – хватает меня за руку, чуть сдвигая рукав.

Красная полоска, которая отчётливо проступила на бледной коже, вообще не даёт шанса на ложь. Но мне всё равно. Я не обязана ему ничего объяснять.

– Какого ляда, Лисицына? – орёт, дёргая меня за водолазку. Видимо, от его глаз не укрываются следы на шее, потому что смотрит на меня он ошарашено. – Кто и когда это сделал с тобой?

– Отпусти! Дай мне пройти! – начинаю биться в панике и кусаю до боли внутреннюю поверхность щеки. Чтобы не разрыдаться. А как же хочется!

Звонок оповещает о том, что пора идти на урок, но судя по всему, у Беркутова другие планы. Прямо сейчас он, очевидно, хочет закончить то, что начали его друзья. Хочет растоптать меня окончательно.

– СКАЖИ. МНЕ! – произносит с нажимом, к моему ужасу, одним движением закатывая рукав ещё выше.

– Отвали! Достаточно с меня унижений! Не смей вообще задавать мне какие-то вопросы! Всё из-за тебя! – выдаю отчаянно, часто и громко дыша. – НЕНАВИЖУ!

Толкаю его в грудь, что есть сил, хватаю упавшую с плеча сумку и бегу… Бегу прочь от Него. Врезаюсь в Даню, которого не видела сегодня, но не останавливаюсь даже когда он зовёт меня. Выдержать ещё и его атаку – я уже просто не в силах.

Залетаю в опустевший женский туалет, прислоняюсь спиной к холодному кафелю и пытаюсь унять дрожь. Зачем он это делает? Каждый раз норовит задеть больнее…

Мой телефон вибрирует. Достаю его, и предчувствие меня не подводит. Сообщение с неизвестного номера.

«В 14:30 у Циркуля в кабинете. Только попробуй свалить».

Истерично смеюсь, но тут же начинаю кашлять. Ну надо же! Месяц игнорировал наставления директора, а тут вдруг сам напоминает об обязательных занятиях для устранения пробелов в математике. Моих пробелов, мешающих на пути к аттестату с отличием.

Чёрта с два! Никуда я не пойду.

Естественно так я и делаю. Сбегаю сразу после шестого урока, а на следующий день в гимназию я уже не еду. Температура под сорок и остро развивающаяся пневмония просто не позволяют мне этого сделать…

АЛЁНА

Утро тринадцатого октября выдалось тяжёлым вдвойне.

Во-первых, по ощущениям я вся горела. Меня знобило, а в горло словно стекловату засунули. Ещё я периодически заходилась страшным кашлем. Таким вот кашлем, характерным для курильщика со стажем.

Во-вторых, моё тело от каждого движения ныло пуще прежнего, а синяки и следы от ремня стали выглядеть ещё хуже, проступив во всей красе.

Мне было очень плохо, но всё же, усилием воли я заставила себя подняться с кровати и собрать Ульяну. Отвела её в сад, постаравшись на этот раз не пересекаться с докучливой воспитательницей. Она непременно обратила бы внимание на мою хворь и отказалась бы принимать Ульяну в группу. Мало ли что…

В школу я в тот день так и не пошла. Просто не нашла в себе сил. Купила в аптеке несколько пакетов Терафлю, ромашковый чай и дешёвый спрей от боли в горле. Отправилась домой  лечиться, наивно полагая, что этот нехитрый набор меня спасёт.

Выпила разбавленный водой порошок и скрутилась калачиком на постели. Мать вроде и не поняла, что я осталась дома. Кутаясь в тёплое, привезённое из Бобрино пуховое одеяло, я слышала, как они с Валерой комментируют передачу «Модный приговор», то и дело срываясь на громкий и противный истеричный смех.

Перед тем как провалиться в сон, отправляю Элеоноре Андреевне сообщение о том, что заболела. Лучше уж я сообщу ей сама, чем она придёт к нам в гости с расследованием, как это произошло в конце девятого класса.

Мне в тот день пришлось безбожно краснеть перед классным руководителем. За бардак на кухне и нетрезвую родительницу, от которой за метр разило перегаром. Потому что Пельш, несмотря на недовольство Екатерины, всё же вошла в квартиру для того, чтобы выяснить причину моего отсутствия в школе. А дело было в том, что тогда болела маленькая Ульяна, и оставить её одну без присмотра я не могла. Спасибо, что Элеонора Андреевна вошла в моё положение и не стала сообщать социальному педагогу о моих «прогулах».

Теперь у нас с ней есть некий уговор. Я всегда держу её в курсе того, что происходит со мной. Потому что мама не контактирует с учителями совершенно. От слова совсем. И слава богу…

*********

Проспала я до самого вечера и, забирая Ульяну из садика, была уверена в том, что мне стало лучше. Но как же я ошибалась… Последующие пару дней были сущим адом. Болезнь не отступала, и уже тогда, говоря откровенно, я понимала, что это вряд ли обыкновенная простуда. Дышать становилось всё тяжелее, температура больше не спадала, в груди болело, и я стала хрипеть.

В пятницу Ульяну пришлось оставить дома и отвести к соседке, добродушной одинокой кошатнице Арине Васильевне, не раз выручавшей нас в особо «весёлые» ночи. Ведь тогда замка на двери нашей комнаты ещё не было.

Конечно, оставлять Ульяну с чужим человеком было не самым простым для меня решением, но старушке я доверяла, да и не хотела, чтобы сестра тоже заболела, а риск такого развития событий был невероятно высок.

Екатерина всё-таки заметила, что я не хожу в школу. Будучи пьяной в дрова, она причитала на тему того, что я своим кашлем мешаю им с Валерой спать, а ещё я получила выговор за то, что безответственна и не слежу за своим здоровьем. Вот так вот.

Мать проявила неслыханную заботу – притащила мне сваренный в мундире картофель и велела подышать над кастрюлей. Думала помру, если честно. Потому что становилось только хуже. Под нецензурную брань Валеры, доносившуюся из комнаты напротив, я кашляла, согнувшись пополам и никак не могла остановить приступ.

Вечером она заставила меня выпить какие-то таблетки, а потом удалилась на кухню, предварительно сухо поинтересовавшись, где младшая. На том и кончилась её родительская забота. Забирать свою дочь у соседки она так и не пошла…

В ночь с пятницы на субботу я лежала безучастно глядя в потолок. Я не знала, что делать. Надеяться на иммунитет, который сейчас явно был ослаблен, не представлялось возможным. Нормальных лекарств не было. Денег тоже.

Мать опять ушла в чёрный запой. Они ругались с Валерой на весь дом. Начался жуткий скандал. Поливая её отборной руганью, он покинул нашу квартиру, громко хлопнув дверью. Обещал, что навсегда. И очень хотелось верить, что это так.

В тот день меня посетила страшная мысль. А что если я умру? Кто первым кинется меня искать? И кинется ли вообще хоть кто-нибудь?