– Беркутов? – обращается к нему тренер. – Ты?

– Да, – отвечает с вызовом.

А этот, как всегда, согласен взять всё на себя. На самом деле, говоря по честному, они оба хороши. Задирают друг друга регулярно и поочерёдно. Даже не верится, что когда-то были лучшими друзьями.

– От тебя, Лисицына вообще не ожидал! – качает головой тренер, и это простое порицание заставляет меня виновато опустить голову. – Грановская, я не понял, ты там язык разминаешь или голеностоп?

Тренер отвлекается, дабы приструнить выпускников, весьма неохотно выполняющих опостылевшие за одиннадцать лет физические упражнения.

– Дура бешеная, – слышу я в этот момент в свой адрес от Беркутова. И щека начинает адски гореть от его колючего взгляда.

– Рот закрой! – гневается Князев и порывается подойти к нему снова. – Не дыши даже в её сторону, понял?

– Дань, пожалуйста, не надо, Дань, – жалобно прошу я, перехватывая его руку.

– Далась мне твоя убогая, – уничижительно фыркает Беркут, и грудь помимо воли сдавливает от того, насколько брезгливо звучит его голос. Может, потому что именно так конкретно Он не называл меня никогда…

Пытаюсь убедить себя в том, что это просто слова. Набор букв, брошенный для того, чтобы в очередной раз зацепить и задеть меня и Князева.

– Дань, че такое?

Рядом с нами вырастает высокая фигура Пашки Аверина. Он растерянно смотрит на разбитое Данькино лицо, на меня, промокшую насквозь и на самодовольную морду ухмыляющегося врага, в расслабленной позе развалившегося на скамейке.

– Этот урод опять…

– Аверин, иди сюда, – манит пальцем и задирает Роман теперь и Пашку. – Тебя для пропорции я тоже готов разукрасить.

– Ну-ка замолчали! – гремит не хуже грома голос Петра Алексеевича. – Упали, отжались оба. Аверин, штраф за опоздание!

– Так это, Циркуль, – осекается под взглядом физкультурника, – то есть Элеонора Андревна попросила помочь, так я и это…

– Ты у меня сейчас сам циркулем на шпагат сядешь! Быстро на разминку! А ты, Лисицына пойди переоденься. У Пилюгина чересчур обильное слюноотделение. Того и гляди приступ начнётся.

Я, краснея до самой макушки, удаляюсь в раздевалку. И последнее, что успеваю заметить, Даню и Романа, опустившихся на пол.

*********

Второе сентября кажется поистине бесконечным. Русский язык, химия, литература… И на каждом из уроков Беркутов считает своим долгом так или иначе меня затронуть. На алгебре и вовсе издевается с каким-то нескрываемым, нездоровым удовольствием. Полагаю, потому что отлично осведомлён о том, что этот отвратительный предмет, увы, моё самое слабое место. Ахиллесова пята, если хотите.

Я стою у доски и пытаюсь сконцентрироваться на задании, вперившись взглядом в учебник.

– Лисииицына, – обращается ко мне Элеонора Андреевна, – ещё раз прочитай условия задачи.

– Ей это не поможет, – язвительно прилетает от Грановской в ответ.

Вот уж кто бы рот не открывал! Таблицу умножения до сих пор не знает!

– Читаем, Алёна!

– Винни-Пух и Пятачок пришли в ресторан Совы и заказали две большие банки мёда на двоих, – тяжело вздохнув, под сдавленный смех одноклассников начинаю читаю я. –  Винни съедает такую банку мёда за четыре часа, а его друг Пятачок съедает половину такой же банки мёда за восемь часов. За сколько минут они съедят банку меда вместе?

– Типовая задача экзамена, – кивает Элеонора, поправляя очки. – Ну-с…

– Под чем был тот, кто составлял эту задачу? – просыпается Пилюгин.

– Примем всю банку мёда за икс килограмм, – пишу я. – Составим таблицу: объём еды, время, производительность.

Абрамов усмехается. Уж не знаю, что его рассмешило.

– В минуты переведи всё тупица, – доносится с последней парты Его голос.

– Ромааан! – возмущается учительница.

– Что? – отвечает недовольно. – Пусть научится читать условия задачи.

Сжимаю пластмассовый стилус от интерактивной доски с такой силой, что того и гляди сломается напополам. Перевожу часы в минуты и заполняю столбцы. Ненавижу математику! Мой мозг реагирует на неё отторжением. Сколько себя помню, столько борюсь со своей нелюбовью к вероятности, стереометрии, логарифмам и прочей математической ереси. Тоже мне Царица наук! Терпеть не могу всё это. Не даётся мне алгебра и геометрия, хоть убей. Зависаю, проверяя вводные данные. Вдруг закралась ошибка…

– Без мёда по ходу останутся, – плоско шутит Бондаренко, который и сам в общем-то не блещет знаниями в области математики.

В класс заглядывает завуч. Просит Элеонору выйти. Я в задумчивости пожёвываю нижнюю губу и беспомощно смотрю на таблицу. Ну а дальше-то как?

– Лисицыну Пятачок и Пух озадачили не по-детски, – комментирует Беркутов.

По классу прокатываются смешки. Я записываю решение, стиснув зубы.

Достал меня.

Старательно считаю. Ну вот… получается вроде.

– Когда они едят мёд вместе, производительность одного и второго складываются, олень ты лесной…

Я чувствую, что снова подкатывает злость. Ему обязательно делать это? Унижать меня при всех?

Произвожу расчёты, игнорируя очередную колкость до тех пор, пока в спину не прилетает что-то.

– Алён, Абрамов… – пищит Харитонова.

– Погоди, – отмахиваюсь, ибо погружена в решение треклятой задачи.

Плевать. Сейчас я досчитаю…

– Тааак, Алёна, ну что там у нас получилось? – зычно интересуется Элеонора, возвращаясь к своему месту. – У тебя выпало что-то, подними.

Нехотя отвлекаюсь, чтобы мельком взглянуть на пол. В ужасе смотрю на предмет, возлежащий у моих ног. Совершенно точно краснею и теряюсь. Пока Элеонора проверяет решение, я лихорадочно соображаю, что делать. Поднять – означает признать, что эти штуки в фольге мои. Господи… нет. Лицо огнём полыхает.

– Хорошо, но слишком долго и муторно, – своеобразно хвалит математичка. – Садись, четыре.

На негнущихся ногах иду к своему месту. Черти притихли. О да, они прекрасно осведомлены о том, что именно лежит там на полу.

– Итак… – хмуро глядя на переглядывающихся учеников, продолжает она, – теперь сделаем задание со звёздочкой, оно…

– Не наступите, изделие пострадает! – театрально хватаясь за сердце, предупреждает её Ян, –Тогда Лисицына до типовой задачи, как и до самого ЕГЭ так и не доберётся! Девять месяцев, все дела…

Волна дичайшего хохота гулко прокатывается по кабинету. Осознав, что он имеет ввиду, я заливаюсь алой краской пуще прежнего.

– Что вы…

Весь кошмар в том, что Элеонора, пыхтя, наклоняется и подбирает с пола злосчастные фольгированные пакетики. Сердце отбивает дробь. Внутренности скручиваются в тугой узел, когда она, покрываясь бордовыми пятнами, растерянно смотрит в мою сторону.

– Алёна! – падает её голос на октаву вниз. – Ты… Я… Встань!

Ошарашено сверлит меня широко распахнутыми глазами из-под очков с толстой оправой.

– Не моё, – тихо шепчу на глубоком выдохе, не в состоянии произнести это громче.

Стыд густо оседает на щеках. Руки на нервной почве принимаются трястись, и я непроизвольно сжимаю ладони в кулаки.

– Какой… Какой срааам! – возмущённо кричит она и трясёт находкой в воздухе, веселя тем самым всех вокруг.

– Я… Это не моё, Элеонора Андреевна, клянусь, кто-то кинул, – запинаясь, в отчаянии объясняю я пожилой женщине.

На её лице застыл первобытный ужас, перемешанный с брезгливостью.

– Да расслабьтесь, Лисицына не забывает о защите, это похвально, – насмешливо произносит Беркутов. – Князев и Аверин, видимо, не в состоянии самостоятельно позаботится об этом…

Ну всё. Дамбу прорывает.  Чека выдернута. Ярость взрывается в груди атомной бомбой.

Я резко вскакиваю со своего места. Отравленная ненавистью кровь стучит по венам. Звенит звонок, но меня сейчас не способно остановить даже начавшееся землетрясение. Беркутов равнодушно вскидывает бровь, наблюдая за моим бешенством.  Я хватаю с полки шкафа прошлогоднюю награду, полученную нашим классом по итогам игры КВН, и запускаю в его сторону.