«Ага, антенна», – мысленно усмехнулась я.

– Чем больше градалис, тем сильнее связь, тем лучше Он слышит просьбу.

А что, объяснение не лучше и не хуже многих. Ушлые церковники.

– А ты хоть раз что-то желал?

– Нет, – он грустно улыбнулся, – кто мне позволит к нему приблизиться… А чтобы заработать и купить желание, простому человеку не хватит и жизни.

Странно, в левом и правом мирах есть сакс и градалис. Почему в нашем мире о нем не слышали? Потому что Иисуса казнили, и он не успел рассказать? Или камень где-то спрятан, и доступ имеют лишь избранные?

Византий был прекрасен. Я несколько раз была в Стамбуле, но он со своими бесконечными мечетями, узкими тесными улочками, грязными базарами ни в какое сравнение не шел с древним христианским городом. Собора Святой Софии не было, зато почти на его месте стоял Собор Машиах, в переводе – Собор Христоса, Мессии.

Нас разместили в одной из бесконечных пристроек Храма, что-то типа гостиницы для просящих. Большинство народу рвались посетить первосвященника, некоторые – градалис. Тех сразу было видно по роскошным одеждам, многочисленным золотым кольцам на пальцах. Оказывается, в этом мире тоже были богатые люди и немало.

Столовая была общей, и для мужчин, и для женщин. Кормили бесплатно, это плюс. А минус – принцип равноправия, то есть очередь шла четко по графику, нас записали две тысячи тридцатыми. Я пригорюнилась. Это сколько же нужно будет ждать, чтобы попасть к первосвященнику?

С другой стороны, исследую город, посещу библиотеку, узнаю, наконец, из-за чего миры разделились. Местную версию. Хаддат тоже был в Византии впервые, и его тоже пришибло восторгом от невероятной красоты города и Храма. В левом мире Византий назывался Гальбой, он был не такой громадный, как Стамбул, в нем не было величественных храмов и базилик, как в Византии, зато были театры, музеи, огромные площади, украшенные клумбами и мраморными статуями, величественные арки, освещенные яркими шарами. И мне этот город нравился гораздо больше остальных, даже больше родного Стамбула.

Увы, книгу, которую мне удалось случайно увидеть в руках Хаддата, прочитать я не смогла – слишком сложная вязь, времени на тщательный анализ не было. Да и не пускали женщин в хранилища знаний. Значит, придется искать другие способы.

После нескольких дней сидения в келье без книг, игр, телевизора и других развлечений, я взвыла. Хаддат на мои жалобы посоветовал молиться. Я напомнила, что не из этого мира и ни одной молитвы не знаю. Тогда он разрешил выйти наружу и погулять по территории Храма. Одежды у меня было немного. Особенно в свете того, что женщинам запрещали ходить в штанах, значит, джинсы под запретом. В итоге сверху на штаны я надела сарафан, подаренный Табитой, и толстовку. На шее – шарф, на ногах – кеды. В общем, выглядела я сногсшибательно, видимо, поэтому на меня поголовно все оборачивались.

Весь центр города – в нашем мире этот район назывался Фатих – был отдан под нужды главного Храма Машиах. Этакий город в городе. Здесь были и мастерские, и швейные цеха, и пекарни, и много всего другого. Но больше всего было молелен и колоколен. С одной стороны, было красиво, если смотреть на все это с точки зрения туриста. С другой – напрягало, если жить здесь постоянно. Освещение было электрическим и газовым, по улицам ездили автомобили и телеги, запряженные лошадьми. В общем, эпохи перепутаны, диссонанс резал глаза.

Прошло две недели. Очередь уменьшилась лишь на треть. Я гуляла по храмовой территории, часто с Хаддатом. Хоть он и говорил, что не имеет права близко общаться с женщинами, но я была его подопечной, и это немного искупало его вину. Но трогать он меня боялся, как огня. А я специально провоцировала, брала за руку, касалась плеча, а когда он испуганно дергался и краснел, только лукаво улыбалась его дикому целомудрию.

Бедный парень. В этом возрасте ему бы ходить на свидания, встречаться с девушками, целоваться, заниматься любовью, играть в компьютерные игры, баскетбол и теннис, танцевать, посещать клубы. А он учит псалмы и молится по десять раз на день.

Погода стала заметно прохладнее. В нашем мире по календарю началась зима. В Стамбуле, как и в Визании, она, конечно, была мягкой, в дневное время еще ярко светило солнце, и можно было ходить в легкой одежде. В один из дней на прогулку я выбралась одна. Хаддат с утра отправился в канцелярию первосвященника подробно описать секретарю цель нашего визита. Все так делали, когда до аудиенции оставалась половина очереди.

На Храм можно было смотреть бесконечно. С разных сторон он выглядел по-разному, но лучше всего – со стороны залива и на большом расстоянии. Туда я и отправилась – сделаю пару фотографий на память. Вдруг, поворачивая за угол, нос к носу столкнулась с Растусом. В первое мгновенье я даже его не узнала, так он был не похож на себя. Если бы он чуть не замешкался, читая что-то в своем трансе, то я и вовсе прошла мимо, не разглядев.

Я ошарашенно застыла. Раст был серьезным и хмурым, лоб прорезала вертикальная морщина, которой раньше не было. Лицо выглядело чужим, незнакомым. Бриллиант в ухе пропал, не осталось и следа от отверстия. Одет в темно-серый свитер крупной вязки, кожаный жакет и темные брюки, что выглядело странно, так как я привыкла его видеть в легких струящихся одежках, броских, дорогих, расшитых узорами. Что он здесь делает, еще и пешком? Курирует эту провинцию? Или приехал по работе?

Домин, закрыв экран транса, сунул его в карман и направился в один из домов поблизости. Я подняла голову и прочитала вывеску на латинском «Центр трансплантации». Только сейчас я заметила, каким огромным и величественным было здание в левом мире, в центральном же на этом месте тоже был дом, но гораздо меньше и не такой пафосный. Похож на склад или ангар. Внутрь попасть не было никакой возможности. Ворота закрыты на амбарный замок, на окнах ставни.

Я присела на каменный бордюр и принялась ждать. Неожиданная встреча с домином потрясла, открыв внутри какой-то шлюз. Потоком хлынули воспоминания. Наши жаркие пикировки, прогулки по пляжу, встречи у бассейна, сумасшедшие поцелуи. А ведь из двоих братьев только Растус смотрел на меня всегда одинаково. Фабий лишь однажды выразил восхищение, на ужине, когда на мне было баснословно дорогое платье из паучьего шелка и драгоценности. Наверное, по его представлению так и должна выглядеть женщина, достойная домина. А не в простом комбинезоне, халате или длинной объемной футболке, в чем я постоянно встречалась у бассейна с Растом. Тому было все равно и во что я одета, и что говорю. Наоборот, чем сильнее я ругалась и язвила, тем громче он смеялся. И, по-моему, был искренен.

Резко заболело сердце, заныло мучительно и остро, словно кто-то проник внутрь и сжал его в кулаке. В памяти вспыли слова: больше ни на кого не посмотрю, кроме тебя, никого не захочу, кроме тебя. Почему я не вспоминала их раньше?

С одной стороны, лестно. Уже тогда на Родосе я понимала, что нравлюсь Расту.

С другой – как надолго? Фабий говорил, до пятидесяти молодые домины вольны делать что угодно. Почти что угодно. Значит, Растусу оставалось двадцать лет свободы. Капля для возраста домина и треть нормальной жизни для обычного человека. К его пятидесяти мне исполнится сорок три. Уже закат. Молодость утеряна безвозвратно, впереди – морщины, седина, одиночество, отсутствие семьи, детей. Даже если он не бросит меня раньше, то после сорока трех бросит точно.

Хотела бы я такой жизни для себя? Нет, ни за что. Значит, никакой влюбленности с моей стороны. Я рассудительная, я смогу.

Раст не выходил из здания почти два часа. За это время я успела замерзнуть, обойти склад несколько раз, позаглядывать в щелочки ворот. Центр трансплантации в левом мире был огромен, склад же занимал едва ли десятую его часть. Но за складом возвышался высокий забор, а вплотную к нему располагалась пекарня. Мне удалось лишь краем глаза увидеть первый этаж медицинского центра, какие-то подсобки с оборудованием, стеллажи с архивами, туалетные комнаты. Широкие лестницы вели вниз в подвалы и на второй этаж. По ним сновали мужчины и женщины, одетые в голубоватые закрытые комбинезоны. Растуса видно не было.