– Мой вам совет – не идите на поводу у бунтовщиков, – сказал Анси. – Мне думается, Альбумус хочет выманить вас, а озлобленная толпа вас в живых не оставит. После этого город окончательно лишится головы, а мятежный монах сможет захватить власть.

– Эклузум не желает оказать нам поддержку? – Демос покосился на Ласия. Тот пожал плечами.

– С тех пор как я у вас в фаворе, Великий наставник не посвящает меня в свои планы.

– Вот же ревнивый ублюдок.

– Согласен. Я попробую что-нибудь сделать, но уверен, что ворота Эклузум не откроет и хлебом не поделится.

«Словно Ладарий решил дождаться, пока бунтовщики не сожрут меня заживо. По большому счёту я единственный, кто стоит на его пути к власти. Император – младенец, его мать-регентша – неврастеничка. И лишь я из раза в раз ему противостою. Изящная попытка, ваше святейшество».

– Я встречусь с ними, – наконец объявил Демос.

– Что?! – хором удивились Аллантайн и Лавар.

– Выйду. Поговорю с Альбумусом.

– Ваша светлость, это невозможно, – ответил Анси.

– Милорд канцлер, вы подвергнете себя огромному риску. Этого нельзя допустить.

– Вас растерзают, – всё так же спокойно заключил брат Ласий. – Этой толпе нужна кровь. Они винят в своих бедах церковников и дворян. А вы, лорд Демос, с вашей-то репутацией идеально подходите на роль козла отпущения. Брат Альбумус прекрасно понимает это и хочет дать толпе то, чего она так жаждет.

Демос криво улыбнулся. Вышло как всегда отвратительно – часть мышц на лице так и не заработала.

– У него не получится, – сказал он, подойдя к окну. Оттуда открывался вид на дворцовую площадь, где, казалось, собралась треть выживших горожан.

– Как вы себя чувствуете, ваша светлость? – резко спросил казначей. – Быть может, у вас жар?

«Бедняга, он и правда не понимает».

– Я в здравом уме, господа, – отозвался Демос и распахнул окно, впуская в полусонный зал вопли бушевавшей толпы. – Брат Ласий, помните, о чём просил меня ваш патрон, когда рассказывал о деяниях брата Альбумуса?

– Да. Он просил вас его уничтожить.

– И я наконец-то придумал, как это сделать. Всё равно дальше лишь смерть, – добавил Деватон. – Так почему бы не рискнуть?

– Хранитель милостивый, неужто это Райнер Эккехард?

Стоявший в компании молодых рундских воинов белобрысый хайлигландец не успел и моргнуть – Кивер стиснул его в столь крепких объятиях, что из Райнера едва не вылез недавний завтрак.

– Ланге… Мог бы и догадаться, – прохрипел Эккехард.

Кивер наконец-то сжалился, разжал объятия, отступил на шаг и изучающе уставился на почётного заложника рундов.

– Гляжу, плен пошёл тебе на пользу, – улыбнулся он.

Рунды глядели на военачальника Грегора почти враждебно. Киверу подумалось, что стой они не посреди главной улицы Эксенгора, а где-нибудь на отшибе и ночью, живым он бы домой не вернулся. Слишком сильно было недоверие двух народов, слишком мало времени прошло. А иные и вовсе не желали признавать мира, над которым трудилось так много людей. Отчасти поэтому Кивер здесь и был.

Парень, которого он знал как заносчивого и, чего таить, мерзкого типа Райнера Эккехарда, изменился до неузнаваемости. Некогда напыщенностью его превосходил лишь старший брат Фридрих. Но сейчас посреди Эксенгора стоял совсем другой человек.

Пока Кивер приходил в себя от удивления, старый знакомый что-то сказал рундам на их наречии, жестом показал, что всё в порядке, и явно попросил оставить их с Ланге наедине. Северяне неохотно покивали и отошли в сторону, напоследок наградив Кивера суровыми взглядами.

– Как ты, Райнер? Как тебе… Здесь.

– Не жалуюсь, – пожал плечами заложник.

В былые времена Райнер Эккехард разразился бы длинной гневной тирадой. Так оно, собственно, и было, когда парню объявили о решении отправить его ценным заложником в Рундкар. Кивер тихо усмехнулся, вспоминая, что все Эккехарды тогда вопили как девки в бане. Но теперь Киверу казалось, что север примирил Райнера с самим собой: он похудел, окреп, отросшие бороду и волосы стал убирать их в затейливые косы на рундский манер. Глаза стали мудрее, а речи – короче. Да и рундские одежды отчего-то невероятно ему шли.

Лишь сейчас Кивер заметил, что на поясе у него висел боевой северный топор, а на руке красовался браслет с огненной яшмой – символ личной преданности вождю Магнусу.

– Значит, ты теперь в личной гвардии Огнебородого? – удивился товарищ. – Не думал, что они берут на службу южан.

– Ага. Стал десятником при нём. В Вевельстаде.

– Сам или заставили?

– Случайно. Нужно было как-то выживать. А потом внезапно понравилось.

– Круто ты изменился, вот что я скажу, – ухнул Кивер. – Мяса нарастил…

– Я и раньше не особо походил на столичную девицу.

– Между нами, – Кивер перешёл на шёпот, – ещё как походил. – Но бог с ним. Как же так вышло, что ты теперь почти северянин?

Райнер жестом пригласил друга пройтись.

– Поначалу никто не понимал всерьёз, – начал он. – Насмехались за спиной, держали почти что отдельно ото всех. Потом я всё же напросился на охоту – чай, занятие для благородных. По крайней мере, так считалось у нас. А там случайно совершил подвиг и спас магнусова сына. С тех пор мы побратались. И, если быть совсем откровенным, я бы предпочёл не возвращаться в Хайлигланд. Если Грегор позволит.

Кивер ден Ланге удивлённо таращился на человека, которого некогда считал самым скольким типом во всём окружении короля.

– Ну и ну, дружище, – всё ещё не веря глазам и ушам, протянул он. – Эту историю Грегор должен услышать собственными ушами! Он вроде немного отошёл от потерь и теперь даже посещает пиры.

Райнер улыбнулся:

– Услышит, ещё и устанет от рассказов. Я отчего-то нравлюсь вождю, и Магнус любит рассказывать о южанине, что перенял местные порядки.

Они шли вниз по оживлённой улице, Кивер то и дело оглядывался по сторонам, изучая местные строения. Народу было полно, и многие местные с искренней радостью приветствовали Эккехарда.

– Райнер.

– Ну?

– Мы не виделись полтора года. Неужели ты не спросишь об отце и брате?

– Нет, – только и ответил он. Но кивер не услышал в его голове ни ненависти, ни гнева.

– Всё ещё в обиде, что они отдали тебя в заложники?

Райнер печально усмехнулся, остановился на углу площади и, расправив плечи, взглянул на суетившийся рынок. Избегал смотреть киверу в глаза, словно опасался, что тот будет его осуждать. Но Кивер ден Ланге давно перестал осуждать людей, ибо сам перестал понимать, где в этой мешанине из интриг и политики осталось добро, а где – зло.

– Поначалу здорово злился, правда, – тихо сказал Райнер. – Но потом, когда лучше узнал этих людей, понял, что мне даже повезло. Магнусова дружина здорово повыбивала из меня дерьмо, вот что я скажу. И они сделали всё правильно. Лишь недавно я осознал, что, живя под влиянием отца и брата, выполняя их волю и приказы, не был собой. На самом деле мне никогда не были неинтересны их интриги, мне плевать на амбиции. – Он повернулся к киверу и впервые с момента встречи посмотрел на его прямо, уверенно, открыто. – Я хочу семью, Кивер. Настоящую, с простыми отношениями, а не дворянскими интригами. Хочу сам построить большой дом и корабль. И вместе с сыновьями доплыть до Эннии или даже южнее – как повезёт. Даже девица одна есть на примете.

Ланге надолго умолк, обдумывая услышанное.

– Удивляешь ты меня, Райнер Эккехард, – наконец сказал он. – Но я искренне за тебя рад.

– Здесь меня теперь зовут Райно Южный топор. Зарубил топором медведя. Прошу, не смейся, – смутился Райнер. – Вышло случайно. Что было под рукой, тем и отбивался. А они сложили об этом песню.

– Ну ты даёшь! Точно история для пира. Благо времени у нас полно: Грегор будет здесь, пока ваш великий сход не закончится.

– А мои здесь? – спросил Райнер.

– Нет. Лорд Ламонт был в отъезде, а Фридрих остался в Эккехарде.