Зато есть надежда, что я в очередной раз высплюсь, и память моя как-то объединится, и я перестану себя ощущать составленным из двух половин. И будет во мне одна цельная личность с двумя жизнями.

Мысли постепенно перескочили на жизнь меня-местного, и я стал перебирать воспоминания.

Война, вино, кровь. Убийства, грабеж, насилие. Десятки или сотни женщин, взятых силой за семь кампаний. Десятки убитых крестьян и горожан. Пытки. Бои. Ранение стрелой в лицо. Все эти картины вызывают во мне животную страсть, ярость, азарт, сладость победы, но никак не раскаяние. Хотя некоторые картины оказались реально страшными.

Вот, скажем, был случай, когда «Пестрые собаки» отклонились с целью грабежа от пути основного войска и захватили богатую загородную виллу. Добыча и винные погреба там были так хороши, что отряд решил плюнуть на приказы нанимателя и месяц провел на этой вилле, занимаясь сбором ценностей и развлекаясь.

Кроме слуг, работающих на вилле, была захвачена и ее хозяйка – молодая дворянка, красавица из числа дворцовых шлюх. Ее роскошное тело было улучшено ведьмами до совершенства. Правда, совершенство это на местный вкус, а не на земной. Таких дам, как эта пленница, наши наемники до тех пор только случайно видели, когда те какого-нибудь герцога или графа сопровождают. Птица сильно не нашего полета. И вот эта птица попала в руки сотни отмороженных наемников.

Сначала ее просто насиловали, выпуская из постели только воды попить и пописать. Потом это наскучило, стали изгаляться с фантазией. Потом и это приелось, и парни быстро перешли к издевательствам и мучениям. Потому что все парни понимали, что эта красотка в других обстоятельствах даже разговаривать с ними не стала бы. Она привыкла обслуживать высших аристократов, даже бароны для нее – слишком мелкая добыча. Наемники до такого уровня не поднимутся никогда, максимум, о чем они могут мечтать – во-первых, не сдохнуть на войне, во-вторых – обзавестись хоть каким-то хозяйством, а если очень-очень повезет – получить дворянство. Вот за эту невозможность подняться до уровня этой красотки мы и мстили ей. Когда отряд уходил с виллы, дворянка эта превратилась в кусок мяса, который добили из жалости.

И другого дерьма хватало. Как-то деревню сожгли, причем начали с дома старосты, внутри вся его семья осталась. Десятки более мелких случаев убийств и пыток ради развлечения вспоминаются.

И все эти картины никаких особенных эмоций у меня сейчас не вызывают, хотя умом я понимаю, что вызывать они должны как минимум отвращение, как максимум – желание убить себя.

Может, я все-таки стал психопатом?

Или это как раз нормально и соответствует состоянию местного общества?

«Пестрые собаки» выделялись своей жестокостью, но отличие это было не принципиальным, другие отряды тоже грабежом и пытками не брезговали, и не только наемники, баронские дружины тоже. Местная мораль такова, что грабить и насиловать в захваченном городе – это привычно и правильно. Если так, тогда я должен принять установки меня-местного, который лучше знает, как тут принято, а не страдать моральными терзаниями.

Или все же компромисс искать? С Полей получилось же. Я-местный хотел ею овладеть, и я-земной тоже. Но для меня-местного «овладеть» – значит схватить за волосы и отодрать, а для меня-земного – сделать так, чтобы она сама ко мне потянулась. Получилось вроде неплохо, и я сыт, и женщина довольна. Хотя тоже вопрос спорный – она теперь за мной увязалась, и как теперь с этим быть?

Вот только где ее сейчас носит?

Полетта задерживалась слишком сильно. Я даже волноваться о ней начал.

***

Наконец на раскисшей дороге появилась фигурка женщины. Она вяло ковыляла под весом двух больших узлов, связанных полотенцем и навьюченных на плечо. А в свободной руке у нее еще полная корзина была.

Я вышел из кустов, она вздрогнула – не ожидала. Забрал у нее узлы, перекинул себе через плечо. Вес у них оказался внушительным, примерно как у полного пехотного доспеха.

Поля устало смахнула с лица выбившуюся из-под накидки прядь.

– Устала, думала – издохну. Сначала нормально было, а потом узлы растянулись, провисли, стали по ногам бить, неудобно ужасно.

– У тебя так много вещей?

– Одежды у меня мало. Тут больше всякая рухлядь для дома. Одеяла у нас хорошие, из шерсти горной ламы, я их взяла, белье постельное, полотенца, скатерти. О таком не сразу вспоминаешь, а как в хозяйстве без него обходиться? Еще немного одежды мужа захватила – потом перешью на тебя, и посуды немного – кувшин, котелок малый, мисок и чаш по паре, ножи, таз для умывания. И на ужин продуктов в столовой набрала, в корзине.

– Какая ты хозяйственная.

Я в любой своей ипостаси вряд ли подумал бы об одеялах или кувшине. Наемники привыкли обходиться тем, что с собой можно унести, земные студенты и вовсе от хозяйственных забот далеки. Так что я, когда уходил, собрал только узел с одеждой для себя.

Поля засмущалась от похвалы.

– Ну, пошли, – скомандовал я.

Мы побрели в город. Освободившаяся от груза Полетта стала щебетать о чем-то своем, я, не особо вслушиваясь в ее слова, думал, как нам устроиться.

***

Когда впереди показались городские ворота, женщина задала важный вопрос:

– А как ты меня представлять будешь?

И действительно – как?

Женой? Не-не-не. Не стоит укреплять такие мысли в головке Поли.

Служанкой? Где вы видели головореза, который служанку с собой таскает, да еще с узлами шмотья? А что я головорез – с первого взгляда видно. И по морде лица, и по фигуре, и по оружию на поясе, которое только благородные могут носить и солдаты. С благородным меня точно не перепутают – гербов на одежде нет, золотых украшений нет, и печатного перстня на руке – тоже нет.

Родственницей Полю называть?

– А сама как думаешь?

– Можно меня твоей овдовевшей сестрой представлять. Мало ли, может, замуж меня выдашь.

Женщина оказалась практичной. Действительно, называть ее сестрой удобно – вроде и под защитой, и свободна для новых отношений. Хоть для блуда, хоть для замужества. А если ей приданого немного отсыпать, то замуж ее точно возьмут – молодая, красивая, хозяйственная.

Пока Поля была одета, как замужняя женщина, у вдов тут накидка головная по-другому носится. Замужние ее просто обручем или лентой к голове прижимают, края свободно свисают, а вдовы вокруг головы и шеи их обвязывают, так что волосы полностью прикрыты получаются.

Удачно, что она со мной. Дорога малолюдная, если бы в город вошел одинокий головорез, у стражников он интерес вызвал бы. Еще и внешностью я от местных мужчин отличаюсь. Вопросы задавали бы, запомнили бы меня. А так – я пояс с мечом и кинжалом в узел с вещами запихнул, чтобы оружие в глаза не бросалось, и получилось, что идет по своим делам горожанин с женой и вещами.

В город вошли без помех. Паспортов и ограничений на свободное передвижение крестьян тут еще не придумали. Стражники на воротах просто присматривали за порядком и собирали плату с владельцев лошадей и ослов – за то, что те на мостовых навоз оставляют.

Билон – крупный город, тут тысяч триста населения, а может и все пятьсот. Порт оживленный, много ремесленников и торговцев. Хорошее богатое место. Правда, в богатых местах пришлым тяжело обживаться, все дорого, жилья свободного мало. Но и возможностей заработать хватает, особенно если навыки и моральные принципы позволяют грабить или торговать телом.

Город располагается на склонах, спускающихся с холмистого плато к полукруглой гавани. Соответственно, и застройка в нем, как обычно в горной местности, оказалась плотной и хаотичной. Улочки следовали изгибам склонов, серпантином спускаясь к порту. Все они были вымощены камнем. Кое-где по склонам проходили узкие лестницы, позволяющие пешеходам спускаться вниз напрямик, срезая петли извивающихся дорог. Дома стояли уступами, нависая друг над другом. Многие имели неровную этажность: внизу по склону два этажа, а выше – второй этаж становится первым.