— Да, прекрасная Арчита. Моей.

«Твоей рабыней! Ты хочешь сделать меня своей рабыней, мерзкий богохульник!».

— Но… но у тебя ведь есть уже свои жрецы, господин, — попыталась уклониться она, — зачем я стану отбирать их хлеб?

Унташ тихо засмеялся. Это был смех сквозь сжатые губы. Настолько зловещий, что у девушки выступил пот.

— О, прекрасная Арчита, — глухим и спокойным тоном молвил он, — не стоит недооценивать мой ум.

— Я и не думала, господин, — попыталась заверить его она.

— Тогда не надо говорить мне глупостей, милая жрица. Ведь ты прекрасно знаешь, что жреческое место полностью свободно.

Девушка резко остановилась, словно налетела на невидимую стену. Ноги внезапно налились свинцом и лишь чудом не заплелись. Зрачки Арчиты расширились. Глазами, полными ужаса, она уставилась перед собой.

Унташ же, не давая ей времени опомниться, нанес новый удар:

— Я ведь знаю, что ты заглянула по ту сторону.

— По ту сторону чего? — просипела жрица.

И снова этот тихий смех сквозь плотно сжатые губы:

— По ту сторону глиняной стены, разумеется. О, прекрасная Арчита, я начинаю сомневаться, что ты так умна, как мне казалось раньше.

[1] В древние времена подушки были жесткими. Они делались из камня, мрамора или дерева. Мягкие подушки появились много позже у древних греков и римлян.

Голова закружилась. Коридор перед глазами покрылся пеленой, словно туманом. Все куда-то поплыло. Будто во сне Арчита ощутила, как холодные пальцы старейшины легли на ее плечи. Теперь она чувствовала себя бабочкой, угодившей в сети ненасытного паука. И даже приятный аромат полевых цветов, исходивших от его тела, не мог заглушить отвращения. Девушка начинала проваливаться в пучину безумия. Вся недавно приобретенная уверенность готова была рассыпаться в прах. От одного неожиданного удара. Лишь неимоверным усилием воли жрице удавалось не погрузиться в эту бездну целиком.

Будто издалека она услышала вкрадчивый голос Унташа. Он шептал ей на ухо.

— Я умен и прозорлив, прекрасная Арчита. Ты ведь знаешь это? Знаешь?

Девушка невольно кивнула.

— Скажи вслух, — повелел он.

— Знаю, — тихо ответила она.

— Что ты знаешь?

Арчита закрыла глаза, изо всех сил борясь с дурнотой:

— Ты умен и прозорлив.

— А дальше?

Жрица сглотнула и заставила себя проговорить:

— Ты умен и прозорлив, господин Унташ.

— Прелестно, — его голос напомнил шипение змеи, а пальцы сильнее надавили плечи, — не стоит даже пытаться скрывать от меня что-либо. Я знаю все! Я вижу все!

Он пыхнул ей в затылок. По коже пошли мурашки. Правая рука Арчиты невольно потянулась к поясу. Туда, где под одеждой скрывался медный кинжал. Со скоростью, подобной броску кобры, одна из ладоней Унташа перехватила девушку в районе запястья и сжала так, что жрица невольно вскрикнула.

— Я вижу все, — прошептал он, — я знаю все. Я знаю, что ты прячешь под этим гнусным одеянием. Не советую пускать его в ход. Это оскорбление. А я не люблю, когда плюют на мое радушие и гостеприимство.

Рука сжала запястье сильнее, вынуждая Арчиту полностью отказаться от задуманного. Боль пронзила кисть, словно молния. Из глаз потекли слезы. Девушке казалось, что она вот-вот сойдет с ума. В этот миг жрица была готова на что угодно, лишь бы эта пытка тела и духа немедленно прекратилась.

— Я могу убить тебя прямо сейчас, — от нажима кости чуть не треснули, — все-таки ты узнала тайну, которую не следовало открывать. По своей глупости узнала. Но я все еще верю в твой ум, прекрасная Арчита. Докажи мне это.

— Я…

— Иначе какой прок мне от глупой жрицы?

С трудом сохраняя контроль над разумом, девушка понимала, что Унташ играет с ней. Заставляет унижаться перед собой. Однако собрав волю в кулак, она смогла проговорить:

— Никто, кроме меня не проведет обряд. Я нужна тебе.

— Я могу послать Атта-Ури за другой.

— Это время. Разве ты хочешь ждать?

— Хм… Правильно, милая жрица. Теперь в твоих словах сквозит мудрость. Быть может, я не ошибся, выбрав тебя.

«Выбрав?! — едва не задохнулась она, — выбрав?!».

— Однако, — продолжал тот, — так или иначе, ты нанесла мне оскорбление, — его голос стал угрожающим, — а я ненавижу, когда плюют мне в душу.

Арчита почувствовала, что слабеет. Будто холодные прикосновения Унташа медленно лишали ее способности сопротивляться. Как яд, впрыскиваемый пауком в тело своей жертвы.

— Но ты можешь заслужить мое прощение, — нашептывал старейшина, — ты ведь хочешь заслужить мою милость, прекрасная Арчита?

Она кивнула.

— Скажи это.

— Я… хочу… заслужить… твою милость… господин.

— Прелестно. Быть может, ты и впрямь так умна, как мне показалось изначально. Так, ты станешь моей новой жрицей?

— Я…

Тиски на запястье сжались сильнее. Казалось, еще одно усилие, и старейшина сломает кости. Девушка даже не подозревала, что в нем есть столько мощи. Арчита не смела и пробовать вырваться. Ее тело словно обвила невидимая паутина. А слова Унташа одурманивали разум, притупляли мысли.

— Просто скажи.

— Да, — выдавила она.

— Что, да? — ласково переспросил он.

— Я согласна… быть твоей… жрицей… господин.

«О, Богиня-мать, прости меня!».

— Хорошо, прекрасная Арчита, — хватка ослабла, Унташ отпустил ее и отошел на шаг назад, — ты не пожалеешь о сделанном выборе. Ощутишь на себе всю щедрость и радушие, на которые я только способен.

Жрицу била дрожь. Она дотронулась до больного запястья. То сильно саднило и гудело. Правую руку пронзало, словно молнией.

Старейшина же продолжал:

— Когда закончится обряд, первым делом ты сменишь эти гнусные одежды. Думаю, пурпурное одеяние, похожее на мое, придется тебе к лицу. Не стоит прятать под лохмотьями прекрасную грудь, моя жрица. И не стоит прятать под лохмотьями острые кинжалы.

Он замолчал. Арчиту пробирал озноб, как в лихорадке. От страха, шока и презрения. Презрения к Унташу. Презрения к самой себе за проявленную слабость и малодушие. Но старейшина обладал непонятной ей силой убеждения. Ты хочешь противиться… ты знаешь, что нужно противиться… но не можешь этого сделать. Девушка стояла посреди мрачного коридора, вслушиваясь в бешеное биение своего сердца и ощущая, как ворох мыслей, подобно встревоженному рою оводов, жалит ее разум.

Холодные руки Унташа нежно толкнули ее в спину, заставляя сделать шаг вперед.

— Иди же, прекрасная Арчита. Я понимаю, ты обомлела от свалившейся на тебя моей благодати. Но не забывай, что тебе еще предстоит совершить обряд. Не стоит заставлять богов ждать.

Последние слова были произнесены с нескрываемой иронией.

С трудом взяв себя в руки, жрица сделала неуверенный шаг. Ступни налились свинцом. Затем еще шаг. И еще. Девушка медленно двинулась к выходу, попутно пытаясь прийти в себя.

— Ты знал, что я могу обнаружить за той стеной, — прохрипела она, дабы отвлечься.

— Конечно, прекрасная Арчита, — спокойно молвил тот, — я ведь проницателен, ты знаешь.

— Зачем же поселил меня туда?

— Мне было все равно, — ей почудилось, что он пожал плечами, — в любом случае, твоя находка мало, что значит для меня. А вот для тебя… — голос Унташа снова стал вкрадчивым, — очень многое. Не правда ли, прекрасная Арчита?

Девушка не ответила. Поджав губы, она устремила взор вперед. Ей чудилось, что она идет слишком медленно, и этот коридор никогда не закончится.

Когда они вошли в коморку привратника и приблизились к выходу, казалось, прошла целая вечность. Массивный засов продолжал держать дверь на замке. Жрица остановилась перед преградой. Вот она, свобода. Такая близкая и такая далекая одновременно. Но она понимала, что это самообман. По ту сторону наверняка ждут верные стражи Унташа.

Словно прочитав ее мысли, старейшина молвил: