– Я был у вас дома, Харткейвуд. Ваш дворецкий, Джобс, кажется, сообщил, где я могу вас найти. Ужасный сноб, кстати, – Джону показалось, что руки лорда слегка дрожат. Нервозность собеседника начала передаваться и ему; он посмотрел на Питера, но тот на немой вопрос лишь закатил глаза. – Мне очень жаль, господа, но времени совсем нет, – голос посетителя дрогнул.

– Так зачем вы искали меня, лорд Рамзи?

– Мне очень жаль, граф, и вы, лорд Питер, простите меня, но я принес вам очень плохие вести. – Рамзи поднял глаза и посмотрел на Джона. От этого взгляда у последнего перехватило дыхание: он почувствовал, что услышанное сейчас изменит всю его жизнь.

– Генри Амстридж погиб, – наконец сказал он.

Повисла напряженная тишина.

– Лорд Харткейвуд, – нарушил тишину Рамзи, – мистер Амстридж оставил четкие указания на случай своей смерти. Он назначил вас своим душеприказчиком и поверенным в финансовых делах. – Как будто не замечая тяжелого безмолвия, Рамзи продолжил: – Когда леди Кэтрин узнала о смерти мужа, у нее начались преждевременные роды, которые оказались тяжелыми. Она родила девочку, но сама… – он снова замолчал. Лицо его было напряжено, казалось, что ему требуется усилие, чтобы продолжать говорить. – Теперь вы являетесь опекуном леди Изабель Амстридж.

Джону казалось, что он попал в дурной сон и никак не может проснуться. Он посмотрел на Питера: тот сидел, уперевшись локтями в колени и обхватив голову руками.

Джон услышал стон. Нет, это был не сон – реальность обрушилась на него с новой силой, он сидел в оцепенении. Казалось, что он не сможет подняться из этого кресла – он смотрел на свои руки, лежащие на подлокотниках, как на чужие. Как будто издалека Джон услышал голос Рамзи:

– Лорд Харткейвуд, я прошу вас незамедлительно отправиться домой. Я только что вернулся из далекой поездки, и вернулся не один. Я оставил вашу подопечную и людей, сопровождающих ее, у вас дома. Я прошу вас пойти и позаботиться о них, – он помолчал немного, – мне нужно поехать к себе, немного поспать и привести себя в порядок, а завтра я заеду к вам к двум часам, и мы обо всем поговорим. Я привезу все бумаги. Прошу вас поторопиться.

– Я понял вас, Рамзи, – это сказал Джон, но свой голос он слышал как будто со стороны. – Я понял вас, увидимся завтра.

Рамзи кивнул, поднялся и тяжелой походкой направился к выходу, но потом, вспомнив что-то, остановился: – Харткейвуд, помимо няни, я привез двух слуг мистера Амстриджа. У меня к вам просьба: не прогоняйте их. Если вы не найдете для них места у себя, я лично займусь их обустройством, – затем он развернулся и вышел.

Они не разговаривали, пока ехали из клуба. Питер вообще не произнес ни слова с тех пор, как лорд Рамзи сообщил страшную новость. Он был бледен и неподвижен. Так же молча они вышли из кареты и направились к дому. Едва они подошли к двери, как та распахнулась; дворецкий Джобс, видимо, сидел возле нее, поджидая хозяина. Вид у него был какой-то растрепанный и растерянный:

– Милорд, как хорошо, что вы приехали, – начал он тараторить, – их привезли среди ночи, они такие грязные, если бы я позволил им сесть, то обивку стульев пришлось бы менять. Я говорил тому джентльмену, чтобы он не оставлял их здесь, но он меня не слушал. – Джон смотрел на него и никак не мог понять, о чем тот говорит ему, Джобс же продолжал тараторить: – Я сказал ему, где вы, думал, что они сразу уедут, но…

– Молчать! – рявкнул граф прямо в лицо дворецкому. Тот от неожиданности чуть не упал, но моментально закрыл рот. – Где они? – снова грозно спросил Джон.

– Он-н-н-ни там, – заикаясь, промямлил дворецкий и показал рукой на дверь в гостиную.

Широкими тяжелыми шагами граф пересек холл и толкнул дверь в гостиную. Та с шумом распахнулась.

Комнату, в которой им велели ждать, можно было назвать золотой гостиной. Диваны и кресла были обиты золотой парчой с вышитыми красной нитью причудливыми цветами, на стульях тоже была такая же обивка. Изогнутые ножки столов и шкафа также покрывала золотая краска. На мраморных столешницах стояли вазы со свежими цветами. Тяжелые оконные шторы с вышитыми на них райскими птицами, подвязанные толстыми шнурами из золотой же нити с большими золотыми кистями, спадали красивыми складками. На стенах висело несколько картин в золотых рамах. Большой камин добавлял уюта и ощущения тепла, ковер на полу казался таким мягким. Все вокруг сияло чистотой.

Три человека, одетые в простую, изрядно помятую и довольно грязную одежду, никак не должны были здесь находиться. Сами они понимали это лучше других, поэтому стояли тихо, стараясь не касаться шикарной мебели и ковра. Одна из женщин, примерно лет тридцати, держала на руках младенца, укутанного в белоснежные пеленки и бархатное одеяльце, что тоже никак не сочеталось с ее одеждой. Она стояла тихо, опустив глаза, и молчала; ребенок, наверное, спал, потому что тоже не издавал ни звука. Двое других были, по всей видимости, мужем и женой. Мужчине было около сорока, женщина выглядела на несколько лет моложе. Они стояли очень близко друг к другу и тихонько переговаривались:

– Боже мой, Оуэн, что теперь с нами будет, – в ее голосе звучало отчаяние, – ты видел этого ужасного дворецкого? Если бы не лорд Рамзи, благослови его Господь, – она быстро перекрестилась, – он бы нас на порог не пустил, корки хлебы бы не подал, – она всхлипнула и промокнула платком и без того красные глаза.

– Успокойся, моя дорогая Эмма, – мужчина легонько прижал ее к себе и поцеловал в лоб. – Я видел один раз лорда Харткейвуда, он показался мне хорошим человеком. Но даже если он не даст мне работу, я обязательно найду другую, я ведь еще у тебя не такой и старый, – он подмигнул ей, стараясь приободрить. На самом деле он совершенно не был уверен в том, что сказал. Он действительно видел лорда Харткейвуда – давно, несколько лет назад, но совершенно его не помнил, и знал только, что мистер Амстридж очень хорошо о нем отзывался.

Они простояли так, наверное, уже больше часа Никто не заходил в комнату, никто не предложил им даже воды. Вдруг ребенок на руках у женщины заворочался, и она начала его укачивать, тихонько что-то нашептывая.

Бедняги услышали чей-то громкий крик, потом приближение тяжелых шагов, и вдруг дверь резко распахнулась и с грохотом ударилась о стену. От неожиданности посетители вздрогнули и уставились на человека, который показался им очень большим – он занимал практически весь дверной проем. Глянув на людей, стоявших в углу комнаты, он вдруг изменился в лице, глаза его полыхнули гневом, он шумно вдохнул, повернул голову в сторону двери и взревел:

– Джо-о-о-о-обс! – от этого рева женщины снова вздрогнули и испуганно попятились, раздался детский плач, но на этот раз ребенка даже не попытались успокоить. В комнату вбежал дворецкий и застыл в подобострастной позе.

– Что это такое? – снова рявкнул Джон. – Они что, простояли здесь все это время?

– Я же говорил вам, милорд, – залепетал Джобс, – я не хотел их пускать, но джентльмен, который их привел, настаивал… Я не знал, что делать, и пустил их в дом, но велел им ничего не трогать и ни в коем случае не садиться, чтобы не замарать обивки. Вы даже не представляете, милорд, как трудно потом отчистить…

– Молчать! – снова рявкнул граф. – Вы, – спокойно и деловито сказал он, обращаясь к Оуэну и Эмме, – подойдите. Вы, – теперь он обратился к женщине с орущим ребенком, – успокойте ребенка.

Оуэн взял жену за руку и практически потащил ее за собой. Он был уверен, что сейчас их вышвырнут из этой красивой комнаты, из этого теплого дома. Что они будут делать? Они ведь никого в Лондоне не знают, сейчас ночь, они смертельно устали. Может, если он спросит графа, тот подскажет, где можно найти лорда Рамзи? Они как-нибудь переживут эту ночь, а утром отправятся к лорду и попросят помощи. Они подошли к Харткейвуду и встали, опустив головы, как в ожидании приговора.

– Я – лорд Харткейвуд. А кто вы такие? – он застыл в ожидании ответа.