Окна в салоне были распахнуты ставнями внутрь, легкий теплый ветер играл кружевными занавесками, напоминающими свадебную фату. Под окном высился лавандовый куст, над которым с тихим гудением сновали пчелы. Через окно осенний дух проник в салон и осел на каждой его поверхности: на книжных шкафах, плотно заставленных книгами, небольшом лакированным трюмо во французском стиле, каминной полке, лакированном спинете[5], маленьком столике, диванах и креслах. Подвешенная под потолком игрушка, изящная хрустальная бабочка на нитке, отбрасывала на стены радужные солнечные зайчики.

Ветер втянул в комнату надувшуюся пузырем занавеску, и Мелисса подтянула выше наброшенный на ноги плед. Она сидела в темно-зеленом бархатном кресле, придвинутом к столу. Старушка вышивала платок. Игла быстро-быстро мелькала в ее тонких сморщенных пальцах с длинными ногтями, а на белой бязевой ткани каймой распускались синие васильки. Услышав шаги, она быстро вскинула голову, но тут же вернулась к шитью.

– Ах, мисс Лун, – продребезжала она.

Вот ведь старая карга!

– Нет, мэм, – терпеливым, снисходительным тоном, какой берут в беседе со слабоумными стариками, возразила она. – Я мисс Уинифред Бейл.

Окажись Лаура на ее месте, она скорее сменила бы себе имя, нежели призналась, что ее зовут иначе.

Бабуля Мисси снова подняла голову, и Уинифред тотчас стерла с лица появившуюся улыбку.

– Куда это ты ходила сегодня с Теодором? – спросила она.

– В конюшню, мэм.

– Зачем?

– Кормить коня.

– Вы были вдвоем?

– Да.

– Ясно. Ты всегда с такой охотой отвечаешь на вопросы?

Значит, вежливость Мелиссе ни к чему, она всего лишь хотела поглядеть, покажет ли Уинифред зубы.

– Только когда я в гостях, мэм, – дерзко ответила она.

Мелисса состроила гримасу, которая с равной вероятностью может означать как одобрение, так и презрение. Уинифред терпеть не могла читать лица стариков – то ли они подмигивают тебе, то ли с ними случилась судорога, не разберешь. Время прячет их эмоции под складками сморщенной кожи.

– Славно, что ты об этом помнишь.

Выражение лица Уинифред осталось непроницаемым. Внутренне она давно приняла тот факт, что с Мелиссой Дарлинг им в жизни не сойтись – слишком уж они похожи.

Она присела в коротком книксене.

– Мне пора, мэм.

– Стой. Я хотела поблагодарить тебя.

Уинифред опешила. Эта ехидная старуха благодарит ее?

– За что, мэм? – старательно скрывая замешательство, спросила она.

Мелисса исподлобья сверкнула на нее маленькими глазками.

– Я понятия не имею, что произошло в Лондоне, и знать не хочу. Это дурной город, и с таким недалеким мальчишкой, как Тедди, там многое могло случиться. И если не случилось, то только благодаря тебе.

Уинифред кисло прикинула, что слова Мелиссы по справедливости нельзя расценивать как благодарность. Но для нее, должно быть, они были сродни объятию – с такой неохотой она их выдавила. Попытку стоило оценить по достоинству – Уинифред и сама с большей охотой ругала людей, чем говорила спасибо.

– Я всегда буду защищать его, – твердо произнесла она.

Бабуля Мисси фыркнула и с остервенением ткнула иглой в вышивку.

– «Всегда» – смелое слово для семнадцатилетней.

– Мне не всегда будет семнадцать.

На мгновение старуха застыла, острым кончиком царапнув ткань платка, но ничем больше не выдала своего удивления.

– Что ж, посмотрим, что из этого выйдет, – еле слышно пробормотала она и добавила: – Некоторые вещи не меняются, мисс Бейл.

– Я надеюсь на это, мэм.

Мелисса угрюмо кивнула, и Уинифред поняла, что ей здесь делать больше нечего. Попрощавшись, она выскользнула в коридор и только там заметила, насколько неровно и сбито ее дыхание.

Вернувшись в холл, она несколько мгновений глядела в распахнутую парадную дверь. Еле слышно звенели цикады, издалека доносились отрывистый собачий лай и кваканье лягушек. Солнце, спустившееся к линии леса, бликами металось по поверхности пруда и покрыло золотой взвесью весь сад – розы, траву, кусты. Уинифред чуть сощурилась, когда луч посветил ей в лицо, и увидела собственные ресницы – дрожащие пылинки перед глазами.

– Винни!

Она обернулась. После того как она поглядела на солнечный свет, холл показался ей темным. Дарлинг перегнулся через перила на втором этаже, с любопытством наблюдая за ней.

– Шпионишь за Мэттью? – поинтересовался он.

Оскорбившись, Уинифред расправила плечи.

– Вот еще. Вообще-то я наслаждаюсь видом!

– Что ж, ясно. – Он стиснул пальцами перила и несмело спросил: – Может быть, тебе захочется полюбоваться видом из моей комнаты? Ничего особенного, но…

– На самом деле я сама хотела тебя об этом попросить, – улыбнулась Уинифред.

Теодор просиял.

Его спальня располагалась на втором этаже. Дарлинг вошел первым, совершенно негалантно оттеснив Уинифред в проходе, и поспешно смел какие-то бумажки в ящик стола.

– Я забыл убраться, – пробормотал он и, спотыкаясь об оставленные посреди спальни чемоданы, бросился застилать постель.

Комната была небольшой и обжитой. Везде сохранились следы недавно ушедшего детства: засечки на дверном косяке, отмечающие рост, выцарапанные ножом рисунки на деревянной поверхности стола, стопка детских книг на полке. Книг здесь было великое множество – в шкафу, на столе, на комоде у кровати, даже косая стопка на подоконнике.

Теодор заметил взгляд Уинифред и виновато пояснил:

– Вообще-то у нас есть библиотека, но мне нравится хранить любимые книги у себя. Мама позволяет, пока их не слишком много.

– На полу еще масса свободного места, – ехидно заметила Уинифред.

Теодор снял стопку томиков с окна и раскрыл ставни, впуская в комнату ветер.

– Вот, погляди!

Пока они поднимались, солнце окончательно скрылось за горизонтом, и разлитое по саду золото сменилось серебряной дымкой. Растения пониже, цветы и кустарники, потемнели и стали почти неразличимы, а те, что были повыше, сумерки обвели синим контуром. Собаки притихли, зато металлический звон цикад стал громче и как будто бы ближе.

Теодор встал рядом и оперся руками на подоконник.

– Думаю, теперь ты видишь, почему мне так нравится сюда возвращаться.

Боковым зрением Уинифред заметила, что он посмотрел на нее.

– Но если тебе захочется уехать, мы уедем, даже не сомневайся.

– Я хотела бы здесь задержаться, – сказала она, и Теодор улыбнулся. – Мисс Дарлинг замечательная. И твоя бабуля… очень тебя любит. Знаешь, сегодня я подумала о том, что, если бы всех нас так любили наши родители, может, на свете было бы больше таких людей, как ты.

Она думала, что Теодор опустит шутку в духе «ну, один такой, как я, – в самый раз», но он верно уловил ее настроение и без тени веселья кивнул.

– Да, ты права. Я ничуть не особенный. Уж точно не лучше других. Просто меня воспитали правильные люди, и этого оказалось достаточно.

Уинифред молча положила голову ему на плечо и прикрыла глаза.

Нет, она ни за что на свете не полезет на это чудовище.

Огромный конь с прелестным и оттого совсем ему не подходящим именем Барвинок возвышался над Уинифред горой животных мускулов. Издалека его можно было назвать красивым – когда он пасся в загоне, время от времени вскидывая голову, или когда Дарлинг, сидя на нем верхом, проносился под ее окнами. Но вблизи Уинифред могла рассмотреть его огромные желтые с черным налетом зубы и копыта, которыми он в мгновение ока мог разрыть грунт на лужайке.

Словно учуяв ее ужас, Барвинок повернулся к Уинифред, меланхолично прядая ушами. Она попятилась, но тут же ощутила у себя на талии теплые руки. Теодор склонился, дыханием щекоча ей ухо:

– Струсила?

– Нет, – тонким голосом соврала Уинифред. – Просто от него дурно пахнет. Не хочу садиться на такое грязное животное.