– Расскажи-ка, малыш, что ты сегодня ел?

Рома смотрит на меня, и я ему коротко киваю, чтобы отвечал.

– В садике ел кашу, суп…

– А дома? – перебивает его инспектор.

– Пиццу с мамой купили.

– А вчера?

– Вчера я ел у тёти Виты. Она сырниками угощала.

– Оставляем ребёнка с посторонними лицами? – женщина щурится, глядя на меня.

– Вита – моя приятельница, мы заехали с сыном к ней в гости после того, как я забрала ребёнка из садика. Это запрещено?

– Последним забрали. Почти в семь вечера.

– Это тоже запрещено? Сад до семи, вообще-то.

Я начинаю нервничать ещё сильнее. Эти допросы мне не нравятся.

– Так, приступим к инспекции условий проживания несовершеннолетнего. Мария Витальевна, включайте камеру.

Вторая женщина достаёт смартфон и включает на нём камеру, я возмущаюсь, но меня никто не слушает, даже угрожают полицией за противодействия службе защиты несовершеннолетних.

– Так, записываем: в холодильнике приготовленных блюд, пригодных для детского питания, соответствующего возрасту, с необходимым количеством килокалорий и важных нутриентов, нет.

– Да всё у нас есть! – возмущаюсь. – Вон молоко, яйца, крупы в шкафу, в морозилке мясо. Масло, сыр – всё есть!

– Мало ли то у вас в морозилке, мамаша, ребёнку готовить нужно. Ему мясо сырое с яйцами грызть?

Я столбенею. Да кто они вообще такие, чтобы указывать мне что делать?

– Полная корзина грязных вещей, – заглядывает инспектор в ванную. – То-то воспитательница нам сегодня сказала, что у ребёнка запасного белья нет.

Боже… Они уже и в саду побывали? Как это белья нет? Я только на прошлой неделе комплект новых трусиков и колготок отдала. Тем более, Ромка давно не писается. Если только прольёт воду на себя во время рисования или суп на обеде. Второй воспитатель ещё писала мне с просьбой взять одни колготы для другого мальчика, потом родители обещали постирать и вернуть.

Я беру дрожащего Ромку на руки и следую по пятам незваных гостей, исследующих нашу квартиру. Они снимают и описывают всё. Всё то, что нормально для обычных семей. Вот лампочка перегоревшая в ванной, вот моя начатая бутылка вина, а тут их не устроило, что на балконе на сушилке мои трусы висят. Видите ли, ребёнок видит. Неприлично.

Опасные, по их мнению, игрушки, отсутствие дополнительного замка на окне, неопрятный вид детской комнаты. Только чем он им неопрятным показался, я понятия не имею. Тем, что Ромка там год назад обои фломастером порисовал?

– Итак, делаем предварительные выводы, – уходя, резюмирует мне инспектор. – Надлежащих условий для полноценного развития ребёнка не создано. Много нарушений. Мать, проявляющая агрессию. Отец у ребёнка есть?

– Я мать-одиночка, вы же видели документы.

– Рекомендация: изъятие несовершеннолетнего до выяснения подробностей в центр временного размещения.

– Что?! – шум собственно крови в ушах заглушает все звуки. – Вы спятили? Какое изъятие? Из-за пиццы и грязных футболок? Вы вообще полномочны для таких действий?!

– Успокойтесь, мамаша. Надо было ребёнком заниматься, а не возмущаться. Пособий лишиться боитесь?

– Да какие пособия? У меня работа, должность! – я осекаюсь, понимая, что завтра у меня не будет ни работы, ни должности, вероятно.

– Вот комиссия и разберётся. Вас вызовут.

Они уходят, а я судорожно выдыхаю, быстро защёлкивая все замки. Руки трясутся, зубы стучат. Оседаю на пол, сползая прямо по двери.

Бред какой-то… Сюрреализм просто. Сначала начальник, потом опека… Да что же за день такой?

Закрываю лицо руками, а потом чувствую на своей голове маленькие тёплые ладошки.

– Мама, эти люди тебя расстроили?

Поднимаю пекущие от с трудом сдерживаемых слёз глаза на Ромчика. Малыш стоит передо мной и смотрит с тревогой. У самого глазки блестят.

Мой сынок, мой мальчик любимый… Волнуется обо мне.

– Да, Ромашка, они меня испугали, – говорю честно. Дети прекрасно понимают, когда им врут. Неважно, с какой целью, сам факт лжи заставляет их потерять доверие к своему взрослому.

– Тогда, может, позвоним папе, чтобы он нас защитил? В садике мальчики говорят, что папы должны защищать свои семьи. А наш папа сильный, я видел.

В голове будто раздаётся выстрел. Ну я и дура! Как же сразу не поняла, что весь этот кошмар – дело рук Нажинского! Без вариантов!

– Конечно, позвоним, – отвечаю я, сжав зубы, и резко встаю на ноги, отчего испытываю короткое головокружение. – Ещё как позвоним!

Я бросаюсь в кухню за телефоном, но вдруг торможу. У меня ведь даже номера этого козла нет!

Но тут, словно по заказу, смартфон вибрирует. Прилетает сообщение с незнакомого номера в мессенджере.

«Так понятнее? Временные рамки прежние: завтра в двадцать ноль-ноль я заеду»

Я сжимаю телефон со всех сил, кажется, будто корпус вот-вот треснет. Ну и подлец же ты, Нажинский!

Но как бы я не злилась, я прекрасно понимаю, что выбора у меня нет. И сегодня он мне это наглядно продемонстрировал.

– Ох, дочка, странно всё это, – качает головой мама и снова кашляет, прикрыв рот кулаком. – Ну какая тебе Москва. Тут и работа, и мы с Витьком и Лилей. Уже ж не одна. А в Москву ты уже раз поехала…

– Так нужно, мам, – говорю, а у самой внутри кипит всё. Рассказывать ей, какой террор мне устроил Нажинский всего за один день, я не хочу. Всё равно получу только укор и осуждение в ответ из разряда «я же говорила». – Отец Романа хочет быть ближе к сыну. А ты сама знаешь, как Ромка бредит идеей иметь отца. Не выйдет ничего – вернёмся.

Мама качает головой и вздыхает. Её молчаливое осуждение действует на меня совсем угнетающе.

– Ромашка, поиграй пока с бабушкой, а я чай нам всем сделаю, – глажу малыша по голове. – Мам, тебе с лимоном?

– Да, и мёда ложечку положи, дочь.

Я киваю и ухожу на кухню. Когда набираю полный чайник и ставлю его кипятиться, замечаю, что руки дрожат.

Чёртов Нажинский. Кто дал ему праву вот так заявиться и сломать мою жизнь?

Мне страшно. Что меня ждёт в Москве? А если ему в какой-то момент покажется, что я уже сыну не нужна, что тогда? Вышвырнет меня, как ненужную вещь?

Но и бодаться с ним у меня нет ни сил, ни ресурсов. Он за один день устроил мне такое, что уже говорить, если решил основательно взяться.

Поэтому я приняла решение ехать. А там уже буду думать, что делать и как действовать.

От мамы, попрощавшись, мы уезжаем около пяти. Вещи уже наши собраны. Ромка в настроении – ещё бы, я сказала ему, что мы едем к папе. Он даже в сад попросился, куда ходил без особого рвения, чтобы козырнуть перед остальными, что у него теперь тоже есть папа и даже забирает его к себе в Москву.

Мне как раз нужно было собрать вещи и мысли заодно в кучу, и я отвела его на полдня. Потом мы съездили к маме, и вот вернулись домой.

Я заканчиваю приготовления к дороге, проверяю, что может понадобиться ребёнку в пути. По факту я даже не знаю, мы полетим на самолёте, или нам предстоит долгая поездка на автомобиле. Учитывая, что Нажинский был на машине, думаю, поедем на ней. Но, возможно, он просто взял её в аренду.

Ромка не может угомониться. Он перевозбуждён и очень активен, задаёт мне десятки вопросов.

«Мам, а папа когда приедет?»

«А уже восемь?»

«А скоро восемь?»

«А ещё не восемь?»

«А что мне папе сказать, когда он приедет?»

«А может, мне ему рисунок нарисовать?»

«А как ты думаешь, ему нравятся динозавры?»

Голова уже идёт кругом от этих вопросов. И самое страшное, чего я боюсь, так это острого болезненного разочарования для Ромки. Мне почему-то кажется, что не интересны Нажинскому ни рисунки детские, ни динозавры. Да и сам Ромка вряд ли. Видела я его взгляд на мальчика.

Тогда зачем мы ему? Чего хочет от нас?

В семь сорок пять я уже начинаю думать, что он не приедет. Я только обрадуюсь, но вот с Ромой придётся сложно объясняться. Однако в семь пятьдесят в дверь звонят.