У меня перехватывает дыхание, когда я вижу перед собой Оливера Линча. Он швыряет нападавшего на пол, и, полностью обезумев, безостановочно бьет мужчину по лицу.

О. Мой. Бог.

Так как мой телефон вне досягаемости, я не придумываю ничего лучше, чем подбежать к окну, распахнуть его, а затем истошно начать звать на помощь. Достаточно крикнуть три раза, чтобы Лорна Гибсон высунула голову из своей входной двери. И тут я кричу в отчаянии:

– Позвоните в 911!

Мчась обратно к месту драки, я по пути хватаю лампу и замахиваюсь ей над двумя мужчинами. Как только нападающий начинает побеждать, я ударяю его лампой.

Только вот в ту же секунду Оливер переворачивает их обоих и оказывается сверху.

Лампа врезается в его череп.

Черт!

Оливер со стоном хватается за затылок и заваливается на бок, в то время как человек в маске вскакивает на ноги и пытается сбежать.

Он выбегает из моей спальни, как гребаный трус.

– Черт. Твою мать. Мне так жаль.

Я присаживаюсь рядом с Оливером на корточки, протягиваю руку, чтобы коснуться его раны на голове.

Я оказываюсь застигнута врасплох, когда Оливер подпрыгивает, хватает меня и прижимает к земле за запястья. Он нависает надо мной, держа меня. Несмотря на темноту, я вижу, как его лицо выражает сперва слепую ярость, а затем шок и ужас. Через мгновение до него доходит, что злодей – не я. Он ослабляет хватку на моих руках. Его глаза пробегают по моему лицу, убеждаясь, что это действительно я.

Оливер встает не сразу. Нахмурившись от обуревающих его чувств, он продолжает нависать надо мной. Наши груди и пах прижимаются друг к другу с каждым тяжелым, прерывистым вдохом. Наши взгляды слились, а тела дрожат от эмоций, вырывающихся наружу.

Полицейские сирены рушат момент. И Оливер трясет головой, отпуская меня так быстро, будто мои руки уподобились пламени. Он вскакивает, как ошпаренный, а после приземляется рядом со мной и отползает назад, пока между нами не остается значительное расстояние. Я сажусь, все еще тяжело дыша, все еще представляя собой клубок из боли, страха и замешательства.

На меня только что напали. Меня могли изнасиловать. Я вся в запекшейся крови и уже чувствую, как на моей челюсти расплывается синяк.

И Оливер Линч спас меня. Мужчина, неспособный даже прикоснуться к другому человеку, защитил меня от нападавшего, не раздумывая ни секунды.

– Ты спас мне жизнь.

Мои слова – хриплый шепот, потому как мой голос сорвался от криков.

Мы сидим друг напротив друга на полу в моей спальне, сталкиваясь взглядами сквозь покров темноты и слушая, как приближаются сирены.

Оливер отвечает так тихо, что я почти не слышу его.

– Я всегда спасаю тебя.

Я все еще слышу ее крик, когда прижимаю кубики льда к разбитым костяшкам пальцев.

Последние несколько дней были вихрем из сирен, правоохранительных органов, допросов, заявлений и потока благодарности за мой героизм.

Все как в тумане. Дни, часы, минуты слились воедино.

Только ее крик выбивается из всего.

По словам Гейба, последние несколько ночей Сидни провела со своей сестрой. Поэтому ее дом стоит темный и пустой, наполненный ужасами, произошедшими три ночи назад. Я все еще вижу, как она смотрит на меня, прерывисто дыша, ее глаза широко распахнуты, волосы в беспорядке, нижняя губа треснула и из нее сочится кровь. Возможно, я и спас ее, но этого было недостаточно.

В моих собственных историях я быстрее. Сильнее. Храбрее. Она никогда не смотрит на меня с кровавыми слезами, струящимися по ее щекам, испуганная и дрожащая, навсегда заклейменная уродливым пятном.

Мне кажется, что я потерпел неудачу.

Голос Гейба врывается в мои мрачные размышления, когда он шаркающей походкой идет на кухню, взъерошивая свои волосы пятерней.

– Как заживает твоя рука? – спрашивает он, открывает холодильник, смотрит внутрь целых тридцать секунд, затем закрывает дверцу.

– Хорошо.

– Здорово. Продолжай морозить пальцы.

Он снова открывает дверцу, осматривая содержимое, как будто там что-то могло волшебным образом появиться. Гейб разочарованно вздыхает и снова закрывает холодильник.

– Давай завтракать?

Я хмурюсь, озадаченный просьбой. Гейб обычно ест хлопья на завтрак, поэтому я открываю верхний шкаф и беру коробку с полки.

На его лице появляется подобное моему замешательство, когда я передаю ему «Лаки Чармс». Затем его рот растягивается в улыбке.

– Черт, прости. Я имел в виду, не хочешь ли ты пойти куда-нибудь поесть? Ну, знаешь, в ресторан?

О. Я выбрасываю тающие кубики льда в мусорное ведро и засовываю руки в карманы своих синих джинсов. Гейб заказал мне новую одежду с самой Амазонки[18], и она удивительно хорошо подошла. И прибыла гораздо быстрее, чем можно было ожидать при таком большом расстоянии.

Обдумав его предложение, я прочищаю горло.

– Не знаю. Это кажется… трудным.

До этого мне приходилось покидать этот дом только для того, чтобы дать показания полицейским, подробно описав покушение на Сидни и нападавшего. Он был безликим, совсем как злодей в моих собственных комиксах. Весь процесс был мучительным и некомфортным, так что я предпочитаю оставаться внутри дома и держаться особняком.

– Давай же, будет здорово, – убеждает мой брат. – Тебе нужно познакомиться с реальным миром – таким, который не связан с полицейскими участками.

– Полагаю, у меня нет выбора, да?

– Если ты хочешь познать жизнь, то да. Всем необходимо выходить из зоны комфорта, чтобы расти и учиться.

Я ловлю себя на том, что киваю, несмотря на сомнения. После многих лет скорби по миру, который, как я думал, был уничтожен, я должен радоваться тому факту, что все иначе.

– Хорошо.

Гейб хлопает в ладоши.

– Потрясающе. Дай мне время очень быстро переодеться, а потом мы отправимся в путь.

Двадцать минут спустя мы сидим друг напротив друга в красной кабинке с пластиковыми меню на столе. Пахнет яичницей с беконом. Брэдфорд иногда приносил мне горячие тарелки со свежей едой, и одним из моих любимых блюд была яичница с беконом. Я всегда был рад, когда получалось насладиться чем-то, кроме спагетти в банке или холодных супов.

Я чувствую на себе взгляд Гейба, когда просматриваю меню. Здесь такой большой выбор. Мой взгляд скользит вверх к брату, который смотрит на меня, скрестив руки на груди.

– Ты хотел что-то сказать? – интересуюсь я.

– Нет, я просто… Я не думал, что ты умеешь читать.

Я поджимаю губы и снова опускаю глаза.

– Я умею читать. И писать. И рисовать.

– А петь?

– Не очень хорошо.

Я не пытался шутить, но Гейб смеется, откидываясь на спинку стула с довольной ухмылкой.

– Ты просто что-то с чем-то, Оливер. Я даже представить не могу, что с тобой случилось…

Я стараюсь не возвращаться в тот подвал. Постепенно воспоминания о предыдущем жилье все меньше и меньше успокаивают меня.

– Было довольно одиноко, – вот и все, что я рассказываю ему.

Гейб не давит на меня, требуя больше информации, и я благодарен за это. Вместо этого он ковыряет облупившийся пластик меню, переводя взгляд то на меня, то на предоставленные блюда. Он нарушает молчание несколько мгновений спустя.

– Знаешь, мы искали тебя. Мы все были уверены, что ты рано или поздно вернешься. Твоя мама особенно, она… – он замолкает, эмоции захлестывают. – Она была не в себе в течение многих лет. Но она никогда не теряла надежды, что однажды тебя найдут. Мне больно оттого, что она так и не смогла увидеть тебя.

Тяжесть этих слов окутывает наш стол, клубится между нами, сдавливая мою грудь. Мне уже рассказали, что мою мать звали Шарлин Линч и что она скончалась десять лет назад от рака легких. Мой биологический отец умер, когда мне было всего семь месяцев, а мой отчим, Трэвис, живет недалеко с границей Висконсина.