Вздохнув, Бандура оставил бумагу на столе, придавив тяжелой керамической пепельницей. Накинул в прихожей куртку, проверил, на месте ли документы с деньгами.

– Перед смертью все равно не надышишься, – бормотал он, захлопывая дверь. Покидать квартиру хотелось примерно так же, как стрельцам с известной картины Василия Сурикова подниматься на эшафот. Но, ни у него, ни у них, не было выбора.

За день до того, рассвет, пятница 11.03.94

Дорога в Крым стала для Милы Кларчук одним бесконечным кошмаром. Ночь преступники провели в машине, около трех утра въехав на территорию Херсонской области. Шрам бессменно просидел за рулем, будто был биороботом, а не человеком. Остальные бандиты беззастенчиво куняли. Время от времени с переднего сидения доносился медвежий храп Витрякова. Ногай дремал с полуоткрытыми глазами, как зверь. Забинтованный примостил голову у Милы на плече и дрых, по-детски причмокивая. Тяжелый запах пропитавшей бинты мази Вишневского угнетал Милу, но она помалкивала, понимая, что худшее впереди. А запах – так, цветочки.

Около половины четвертого Витряков встрепенулся и приказал сворачивать к морю.

– Давай на Скадовск. Перекимарим пару часиков. Там точка есть. Нормальная.

Филя возразил, заявив, что спать ему неохота, и он без проблем отсидит за баранкой еще четыре или пять часов. Сколько потребуется, чтобы добраться домой, в Ялту.

– Да мне, б-дь на х… по бую, хочешь ты там спать или танцевать! – озлобился Леня.

– Так я…

– Головка от буя! Поворачивай, говорю! Суку эту выпорем. По-моему, она уже заждалась. Дошло?

– А, – обиделся Филя. – Так бы и сказал.

Мила похолодела, сообразив, что вот оно, начинается. Даже раньше, чем она рассчитывала.

Вскоре они были в Скадовске. Городок мирно спал, убаюканный шелестом волн. Да и не сезон был, чтобы подниматься ни свет, ни заря. «Галант» выехал на пляж, распугав собирающихся к завтраку чаек.

– Штиль, – сквозь сон пробормотал Забинтованный. Он пригрелся на плече Милы Сергеевны, и совсем не хотел наружу. Мир за пределами кабины представлялся холодным и абсолютно безлюдным, как какой-нибудь айсберг или вообще астероид. Сонные волны лениво и словно нехотя лизали берег, словно море не собиралось просыпаться. Над водой стоял туман, плотный, как пуховое одеяло.

– Туда, – распорядился Витряков. Проследив за его рукой, Мила разглядела полтора десятка добротных кирпичных домиков, в окружении карликовых деревьев. Филимонов поддал оборотов, «Галант», вильнув кормой по мокрому песку, рванул к ним напрямую, через пляж.

Большинство окон оказались закрыты ставнями. Людей видно не было. Установленная над пляжем ржавая стальная эстакада, служившая, очевидно, для доставки к морю водных велосипедов, придавала пейзажу промышленный колорит. Правое плечо эстакады опиралось на каменный хозблок, хранилище этих самых велосипедов. «Галант» обогнул крайние коттеджи и затормозил возле аккуратного двухэтажного дома, оказавшегося не по сезону обжитым.

– Порядок, – проскрипел Леня. – Приехали. Давай, посигналь, что ли.

Филимонов ударил по клаксону. Потом еще и еще раз. Пока, дверь не открылась, выпустив взлохмаченного мужичка лет шестидесяти с небольшим. Разбуженный весьма беспардонным образом, он щурился и часто моргал.

– Смотри, Леня, сейчас за ружбайку схватится, – посмеиваясь, предупредил Ногай.

– За х… схватится, – ощерился Филимонов. Леня опустил окно:

– Палыч, здоров. – Его голос подействовал, как магия. Мужичок, встрепенувшись, шагнул к машине:

– Леонид Львович? Здравствуйте. Не узнал вас.

– Ты ж меня знаешь, я всегда – как снег на голову.

– Когда вам только удобно, – расшаркивался Палыч. Перед Леонидом он держался заискивающе, чтобы не сказать подобострастно.

– Тогда вот что, – Витряков щелкнул пальцами. – Давай, номер организуй. С удобствами…

– Надолго к нам, Леонид Львович?

– Там видно будет.

– Пять минут, Леонид Львович, пять минут.

– Мухой давай.

Палыч со всех ног кинулся выполнять поручение.

– Водки и пожрать! – крикнул вдогонку Филимонов. Ногай и Забинтованный оживились.

– Что-то я засиделся. – Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Витряков. Потянулся так, что захрустели кости, и полез из машины.

– Леня, ты куда?

– Пойду, облегчусь.

Ждать пришлось недолго. Палыч вернулся так быстро, словно вообще никуда не уходил.

– Домик, крайний у моря, – сложившись едва не пополам, доложил Палыч, передав Витрякову связку длинных ригельных ключей. – Постели я сухие застлал. Газовый котел включил. И два калорифера, чтобы вам зябко не показалось. Только, пока дом прогреется…

– Давай, – Витряков резким движением перехватил ключи.

– Кушать сейчас супруга приготовит, – еще ниже согнулся Палыч. – Через двадцать минут будет подано.

– Двадцать – пойдет. – Развернувшись, Витряков зашагал к крайнему домику.

Палыч нырнул в дом, где на кухне уже вовсю шипела полная мяса сковорода. Пожилая супруга Палыча, поднятая с постели, как солдат по тревоге, развернула кипучую деятельность. Пока поросятина покрывалась нежнейшей розовой корочкой, женщина нарезала кругляшками лук и потянулась за сыром.

– Как у тебя? – спросил Палыч, смахивая пот со лба. – Может, помочь чего?

– Справлюсь, – жена отложила терку и повернулась к плите. – Отбивные надо перевернуть. А то подгорят.

– Видела, кто прикатил?

– А как же, – женщина осенила себя крестом. – Ох, и боюсь я их.

Палыч кивнул. Тут их мнения совпадали. Жена уложила лук поверх отбивных, присыпала сверху сыром. – Майонез подай.

Палыч вынул из холодильника четыре двухсотграммовые банки «Провансаля», вооружился ключом:

– Все четыре открывать?

Жена сделала утвердительный жест.

– Девушка с ними, – проговорила женщина, накрывая сковородку крышкой и устанавливая конфорку на минимум. – Одна на четверых. Глазищи – перепуганные.

– Я ничего не видел, – потупился Палыч. – Не мое это, старуха, дело. Меньше знаешь – дольше живешь.

– И не мое тоже.

Витряков втолкнул Милу Сергеевну в гостиную и одним ловким движением сорвал плащ. Мила осталась совершенно голой. Дрожа всем телом, она попятилась от двери.

– Холодно, – ощерился Витряков. – Сейчас согреешься, б-дь на х…

– Леня? Ребята? Не надо. Ну, пожалуйста…

Филя заиграл желваками, не отрывая глаз от ее аккуратно подстриженного лобка. Ногай нервно захихикал и потер ладони. Дима Кашкет переминался с ноги на ногу, глядя в пол.

– Двигай, – Витряков показал на приоткрытую дверь в спальню.

– Пожалуйста…

– Пацаны, – начал Кашкет нерешительно. – Вы это…

Мила почувствовала, что он колеблется. И шагнула к нему:

– Дима, пожалуйста!

– Вот, сука! – выбросив руку, Леня схватил Милу за волосы и потащил в спальню. Ногай заворожено проводил глазами ее упругие розовые ягодицы, мелькнувшие в дверном проеме.

– Пацаны, – повторил Кашкет еле слышно.

– Ты чего, Бинт, хочешь свою жопу вместо нее подставить? – спросил Шрам. Забинтованный покрутил головой. Этого он не хотел.

Когда через десять минут Витряков вышел из комнаты, на ходу застегивая зиппер, Филимонов и Ногай встретили его раскрасневшимися физиономиями и похотливыми взглядами. Спальню и гостиную разделяла тонкая фанерная стена, скорее, даже перегородка. Тяжелое дыхание Леонида, вскрики госпожи Кларчук и ритмичный скрип пружинного матраца подействовали на них, как транквилизатор.