– А будет еще и второе правило?

– Да. Подъем в шесть утра, построение на заднем дворе у курятника. Зарядка, потом собираем завтрак, следом его ловим.

– Дед, у тебя точно все в порядке? Ну, я имею в виду с головой? Макс, может, отцу позвонить? Наш полковник в отставке, кажется, того, немного не в себе. Бред сумасшедшего.

– Отставить! – Николай Иванович топнул ногой, позади него маячил Валера, и все напоминало второсортную комедию.

– Дед шутит, Кит, не воспринимай все так буквально, – Максим приподнялся, снял кожанку, потом футболку, было жарко, вообще после дороги хотелось в душ и жрать, а потом спать.

– Никто не шутит. На завтрак соберете яйца в курятнике, а на обед поймаете и зарубите курицу.

– Ну, я же говорю – шутит. Кит, закрой рот и закажи пиццу или суши, в животе урчит.

Братья переглянулись, но Никита понимал, что дед не шутит, он вообще никогда не шутил, сколько он себя помнил и знал его. В первую их встречу и знакомство, когда Нику было почти девять лет, Николай Иванович учил их с Максом нюхать порох и копать траншею.

– Мойте руки и спускайтесь, суши в моем доме не едят.

Дед с Валерой ушли, даже двери не закрыли, Максим пошел обследовать ванную комнату. Унитаз, раковина и душевая кабина были на месте, даже мыльные принадлежности и полотенца. А вот воды горячей не было, это молодой человек понял, едва разделся и залез под нее.

– Да твою же мать! Черт! – стуча зубами, быстро обмылся, вылез, вытерся полотенцем.

– Что там? Чего орал?

– Нормально все, эмоции, на отца злюсь.

– М-м-м, – Ник ушел следом, но, как только сам включил воду, заорал на весь дом. – Сука! Макс! Чего не сказал?

– А ты думал, в пятизвездочный отель попал? – Макс передразнил деда, улыбнулся первый раз за сутки, он любил подшучивать над Китом, пусть взбодрится, как и он.

– Дед совсем сдурел, у меня зуб на зуб не попадает, – Никита вышел, теряясь, кутаясь в полотенце, с волос по лицу стекала вода, оставляя мокрые следы, прошел до матраса.

– Надо валить отсюда.

– Как? А Валера?

– Нейтрализовать Валеру.

– Он скорее нейтрализует нас, чем мы его.

– Черт, так скучаю по байку да по тачкам.

Макс понимал, долго он без скорости и дороги не протянет, ломка начнется, так было в том году, когда он сломал ногу и три месяца скакал на костылях. Но тогда его выручал Ник, он был у него за штурмана, совсем забывая о гипсе.

– Милка пишет, что Савельев все еще в медикаментозной коме, еще – что полиция их всех допрашивала: кто что говорил, с чего все началось?

– И что сказала Милка?

– Что Дэн сам вызвался, светил баксами, ставил их на то, что будет первым, а мы на своем корыте можем развозить почту.

Все примерно так и было сказано, но в более грубой форме. Был брошен вызов, Макс с Ником его приняли, Савельев проиграл и проспорил, и может катиться ко всем чертям. Их несправедливо сослали к деду на матрасы и холодный душ с убийством куриц по утрам.

– Вы идете? Эй, гонщики бедовые, щи стынут! – дед крикнул с первого этажа.

– Щи? Макс, ты когда последний раз ел щи?

– Не помню, года три назад, когда мы здесь были в последний раз.

Молодые люди оделись, усталость брала свое, а есть хотелось ужасно. Спустились по деревянной широкой лестнице, на кухне был накрыт круглый стол с белой ажурной скатертью и выставленными на ней тарелками с дымящимися щами, салом, зеленью, черным хлебом и крупно нарезанными овощами.

– Все за стол, Валерий, мы с вами выпьем для аппетита беленькой, а детям не положено по причине неокрепшего молодого организма.

Макс поморщился, алкоголем он не увлекался, находя острые ощущения в другом. Пять минут ели молча, до тех пор, пока Никита не достал телефон, который дед пригрозился отобрать. Ибо в его доме за столом говорят только о погоде, или вспоминают его армейские будни. Никаких гаджетов, газет и новостей.

В данной ситуации от него можно было ожидать всего, а телефон Кит не хотел терять, как последнюю связь с реальным миром от которого его так грубо оторвали. От байка, скорости и Милки.

– И какие были у отца еще указания по поводу нас, ну, кроме холодной воды и матрасов? – Макс доел, отложил ложку, щи и правда были вкусными, но это с голоду.

– А ты тут мне гонор не показывай, указание было сделать из вас людей. Мы с Валерой постараемся, батя вас не узнает, будете шелковыми.

Спорить было бесполезно, дед упрямый и вредный, отец говорит, что Макс в него. Хотелось после бессонной ночи и утомительной дороги лечь спать и не просыпаться двое суток. Этим Максим Зорин и собирался заняться, а мысли о плане побега отложить на потом.

– Спасибо за ужин, если на сегодня воспитательный момент закончен, то я пойду.

– Да, иди, посуду помоет Никита, сегодня он дежурный.

– Что? Какое еще дежурство? Я ничего мыть не буду, я не умею, – Никита начал возмущаться.

– Ничего, научишься, дело нехитрое, не сложнее, чем машину водить, раз попробовал – и уже не забудешь.

Максим не стал влезать в спор, ушел наверх, в их с Ником комнату, не включая свет, вышел на балкон, сел на перила. Достав сигареты из кармана спортивных штанов, закурил, рассматривая местность.

За то время, что их не было, деревья стали больше, а вот места меньше. Балкон выходил на соседний участок, была видна часть дома напротив и окно с незадернутыми шторами.

А в нем – тонкий силуэт девушки, которая при ярком свете медленно снимала платье.

Максим в этот момент сделал глубокую затяжку, но так и не выдохнул, подавился и закашлял. Свет в окне погас, девушка исчезла.

– Вероника! Вероника, спускайся, чай остынет и мои булочки с маком.

– Иду, тетя Люба. Иду, – девушка быстро накинула халат, выключила свет, обернулась, но как только хотела открыть дверь и выйти, задержала взгляд на яркой точке за окном.

Раньше ее там не было.

Подошла ближе, чуть сдвинув тонкую вуаль штор в сторону, пригляделась внимательней. У соседей кто-то был на балконе, и этот кто-то курил. Странно – за два месяца, что Вероника жила у тетки, никто не появлялся на балконе мансарды.

Моргнув несколько раз, Вероника пригляделась снова, но ничего уже не было. Показалось? Все может быть после того, как она целыми днями не отрывается от учебников, не видит лета и вообще белого света, как говорит тетка.

– Теть Люб, а сосед, ну тот, что Зорин, курит?

Девушка спустилась вниз, на кухне пахло сдобным тестом, ванилью и чаем с мятой.

– Кто? Николай, что ли? Не знаю, может, и курит, мне вообще наплевать, что он там делает, пусть хоть пляшет на крыше, – женщина поставила на стол блюдо, пышные булочки с маком манили к себе румяными бочками, что аж слюнки текли.

– Налетай, да в варенье макай, зря, что ли, я тебя в малину загнала?

– Ты, теть Люба, все-таки к нему неравнодушна.

– К кому? – женщина села за стол, разлила по глубоким пиалам чай, взяла булочку и вопросительно посмотрела на племянницу.

– К Зорину, – Вероника улыбнулась.

– Вот еще, дед противный, его куры вечно лазают на наш газон, а одна недавно там яйцо оставила, так Бублик весь вымазался, еле отмыла.

Бублик понял, что говорят о нем, начал приставать к хозяйке, вилять купированным хвостом и пускать слюни. Мопс был милым, пучеглазым, но немного глупым, хотя это не лишало его обаяния.

– А еще ремонт этот затеял, месяц что-то колотил целыми днями, лаком вонял да инструментами шумел.

Любовь Генриховна, наконец, откусила дело рук своих – кулинарный шедевр в виде булки с маком. За свои пятьдесят бывшая прима-балерина и деятель искусства, заслуженная артистка, почетный житель города Ульянова Любовь Генриховна стряпала булки первый раз. Кому признаться из местных, так стыда не оберешься, но балерина в отставке только сейчас могла себе позволить такое.

– Ты ешь, ешь давай, господи, как вкусно-то. И почему я раньше не бросила все к чертям и не переехала в глушь? Сцена, интриги, зависть коллег, артрит суставов, травмы, нервы. К черту балет, да здравствует деревня!