– Скоро он придёт в себя, медленно, но силы начинают возвращаться к нему, – произнесла цыганка.

– Почему ты помогаешь нам? – вдруг поинтересовалась Мадлен.

– Потому что вы нуждались в моей помощи. А ещё я не люблю оставаться в долгу, – усмехнувшись, ответила Эсма.

– В долгу? В каком? – не поняла Мадлен.

– Это не последняя наша встреча, Мадлен, – ответила цыганка. – Когда мы встретимся снова – ты спасёшь мне жизнь.

– Откуда ты это знаешь? – удивилась Мадлен.

– Мы, цыгане, не выдаём своих секретов, – улыбнулась Эсма и попросила: – Дай мне свою ладонь.

Недолго посомневавшись, Мадлен протянула цыганке руку. Некоторое время Эсма внимательно всматривалась в линии на девичьей ладони.

– Что ты там видишь? – осторожно спросила Мадлен.

– Твою судьбу, – ответила цыганка.

– И что же там?

– Я вижу, что ты несёшь тяжкое бремя, скрывая от окружающих свою истинную природу. Опасность и смерть следуют за тобой по пятам. И мне неведомо, чем закончится эта борьба. Знаю одно: кто-то замышляет предательство. Вскоре ты получишь удар в спину от того, кому веришь. Берегись, эта страница твоей жизни уже написана, и её не избежать.

Слова цыганки не на шутку встревожили фрейлину. Увидев замешательство на лице Мадлен, Эсма попыталась её успокоить. Сняв с шеи серебряную монету, служившую талисманом, цыганка протянула её девушке.

– Возьми её на удачу, – проговорила Эсма. – И не отравляй сердце тёмными мыслями. Мы верим, что каждый из нас сам хозяин своей судьбы. Жизнь подкидывает нам трудностей, но преодолеть ли их или стать их рабами – мы решаем сами. А теперь ложись, отдыхай. Скоро мы отправимся в путь. Я разбужу тебя, когда мы увидим королевские обозы.

Но спать фрейлине больше не хотелось. Спрятав в потайной карман талисман, подаренный цыганкой, Мадлен выбралась из кибитки и полной грудью вдохнула прохладный предрассветный воздух. В этот час некроманту тоже не спалось. Увидев девушку, он махнул ей рукой, приглашая прогуляться. Отойдя подальше от стоянки бродячих артистов, Калеб опустился на влажную от росы траву. Мадлен последовала его примеру. Подняв голову к небу, некромант негромко заговорил:

– Ещё раз спасибо, что вытащила меня из петли. Невероятно всё это, ты ведь мне жизнь сегодня спасла.

– А как я могла поступить иначе? – улыбнулась Мадлен.

– Могла бы махнуть рукой и забыть, – просто ответил Калеб.

– Нет, не могла.

Калеб повернул голову. Удивлённо, с едва заметной улыбкой взглянул на девушку.

– Почему? – спросил он.

– Я так не умею, – честно призналась Мадлен. – В мире слишком много трусливых, лживых, жестоких людей. А таких, как ты, – единицы. Вас надо беречь.

– Таких, как я? – удивился некромант.

– Неужели ты сам не видишь, как сильно отличаешься от большинства окружающих людей? И я сейчас говорю не о роде твоих занятий. Ты добр к этому миру, Калеб. Видишь прекрасное в каждом живом существе. Имея дело со смертью, ты лелеешь жизнь. Это удивительно, – произнесла Мадлен. – Я рада, что ты встретился на моём пути. Твоя смерть стала бы для меня… Ударом.

Слова фрейлины заставили юношу смутиться.

– Мне никто и никогда не говорил таких слов, – признался Калеб. – Большинство предпочитает обходить меня стороной. А те, кто не может избежать общения, боятся и тайно проклинают.

Мадлен кротко поглядывала на некроманта, в который раз изучая его лицо. Она не понимала, как человек, связавший свою жизнь со смертью, может быть настолько чистым, честным и добрым. Этот паренёк был таким простым и в то же время оставался для фрейлины загадкой. Ему было совершенно не важно, кто перед ним: аристократка или крестьянка, обычная девушка или деревенская колдунья. Казалось, он мог рассмотреть красоту в любом живом существе и найти подход к любому человеку. Но как ему это удавалось, почему одиночество и близость тёмных искусств не изменили его душу, этого девушка не знала. Некромант, заметив изучающий взгляд фрейлины, не скрывая своих намерений, придвинулся ближе к Мадлен. Коснувшись ладонью её щеки, юноша аккуратно повернул голову девушки к себе и заглянул в глаза. Она молчала, но взгляд её был наполнен той нежностью, что рождалась, только когда рядом оказывался некромант. Калеб плавно, боясь зацепить кожу фрейлины жёсткими потертостями своего костюма, гладил её плечи. Мадлен подняла руку и, дотянувшись до юноши, взъерошила его белые волосы. Засмеялась – чисто, звонко, искренне. Тряхнув головой, некромант улыбнулся. А в следующую секунду, не давая девушке опомниться, притянул её к себе. Смех стих. В глазах обоих читалось волнение. Но сила, притягивающая их, была непреодолима. Ещё пара мгновений, и расстояние, разделявшее их, исчезло бы, растворилось. Но позади вдруг раздался голос Эсмы.

– Мы готовы ехать, кони уже запряжены.

Резко отстранившись друг от друга, некромант и фрейлина вскочили на ноги.

– Ты поедешь с нами? – спросила Мадлен, обратившись к Калебу.

– Я останусь здесь, – сказал юноша. – Попавшись гвардейцам, я не успел проверить то, что хотел, придётся вернуться.

– Но это может быть опасно, – взволновалась Мадлен.

– Теперь я буду осторожнее, – заверил девушку Калеб. – Возвращайся в свиту короля. Совсем скоро я найду тебя.

Обхватив руками девичьи плечи, юноша обнял фрейлину, привлекая её к себе. Затем, проводив до кибитки, убедился, что повозка тронулась с места и покатилась по дороге, ведущей на юг.

В дороге Мадлен провела почти двое суток. За это время состояние Фабьена почти не менялось. Порой гвардеец начинал метаться в бреду, приоткрывал глаза, шепча нечто неразборчивое, но вскоре успокаивался и вновь впадал в забытьё. Глядя на него, фрейлина с тревогой думала о Селесте. «Она наверняка места себе не находит. Надеюсь, Селеста поверила словам месье Теофиля и думает, что Фабьен жив», – с тоской думала Мадлен. Наконец на третий день пути цыганская кибитка въехала на высокий холм, и можно было увидеть разбитый в долине королевский лагерь.

Как оказалось, Генрих III, вынужденный оставить столицу, теперь вместе со свитой направлялся в городок Блуа. Там, в одном из замков, должен был на время обосноваться королевский двор. До Блуа было несколько дней пути. Придворные, не имевшие той выносливости, что была у королевской гвардии, не могли долго находиться в пути и требовали отдыха. Устали и кони, тащившие громоздкие повозки, набитые сундуками с платьями, провизией и казной. Поэтому через несколько дней пути было решено разбить лагерь для отдыха. Увидев повозку бродячих артистов, гвардейцы преградили ей путь, мешая проехать в лагерь.

– Езжайте прочь другой дорогой! – грозно рявкнул страж короля.

Услышав голос гвардейца, из повозки грациозной ланью выпрыгнула молодая цыганка.

– Господа, не желаете ли вы насладиться нашим небольшим представлением, что развеет вашу скуку?

– Вам нельзя здесь останавливаться, проезжайте, – стиснув зубы, повторил гвардеец. – Проезжайте!

Из кибитки, не зная, как объяснить происходящее, выбралась Мадлен.

– Месье, – обратилась она к гвардейцу, – там, в повозке, лежит раненый воин – Фабьен Триаль. Ему нужна помощь лекаря. Прошу, скорее позовите сюда Теофиля Арно.

Не узнав в уставшей служанке фрейлину королевы, гвардеец шагнул вперёд.

– Не морочь мне голову, бродяжка! Сказано, убирайтесь прочь, иначе…

– Мадлен?! Боже, Мадлен! – звонкий девичий голос заставил гвардейца обернуться. Позади него, прижав руки к груди, стояла взволнованная Селеста. Узнав подругу, мадемуазель Моро бросилась к ней навстречу. Не теряя времени, Мадлен указала на повозку.

– Селеста, там внутри Фабьен, ему нужна помощь.

Услышав имя гвардейца, Селеста застыла на месте. Её руки затряслись. Голос не слушался её.

– Фа… Фабьен?

– Да, да! – твердила Мадлен. – Скорее позовите лекаря!