– Ах, конечно. – Оками опустил голову, позволяя волосам упасть на лицо и скрыть его выражение. – Никчемная дочь Хаттори Кано. Наверное, это будет забавно.

Року посмотрел на брата.

– Брат, – начал он, – твоя невеста жила среди всех этих мужчин, не так ли?

С мрачным выражением лица Райдэн спрятал клинок в ножны.

– Моя невеста? Я не собираюсь брать эту грязную воробьиху в ж…

– Чепуха. – Император развернулся на месте, подол его блестящего шелкового халата волочился по грязи. – Мы не можем взять назад свое слово. Мы также не можем игнорировать последнюю волю нашего почившего отца-императора.

Райдэн с отвращением выдохнул:

– Даже если товар испорчен и не подлежит починке?

Хотя Оками весело хмыкнул, услышав это, цепи возле его кулаков мягко звякнули.

– Хаттори Марико поклялась в верности тебе и нашей семье, так? – продолжил Року.

Райдэн кивнул, выражение его лица все еще было нечитаемым.

– Тогда, – сказал Року, взглянув на своего пленника, – ваш союз следует скрепить как можно скорее.

– Мой повелитель, – ответил Райдэн, – возможно, мы могли бы…

– Я не собираюсь ни с кем спорить на эту тему, брат. Ни с кем, – раздув ноздри, обратился к нему Року. Его пронзительный голос почти взвизгнул от натуги. – Есть только один способ узнать наверняка, сохранила ли госпожа Марико свою невинность в лесу Дзюкай. – В его глазах мелькнул блеск, когда он заметил, как сверкнули обсидиановые глаза Оками. – Возьми ее в жены. И если она действительно запятнана – если она солгала нам, – ее наказанием будет медленная смерть предательницы. – Он замолк, дожидаясь, пока его слова повиснут в воздухе. А затем император уставился в каменное лицо своего пленника. – А Пес леса Дзюкай будет этому свидетелем.

Побег.

И убийство императора.

Об этих идеях Оками давно не размышлял. Получая все новые удары от принца Райдэна, он про себя удивлялся иронии всего происходящего.

Тому, как он попал сюда. По своей воле. Тому, что принял эти оскорбления. По своей воле.

В любую ночь на пути в Инако Оками мог сбежать. Он по-прежнему мог сбежать и сейчас, если бы его цепи были хоть на руку длиннее.

На протяжении многих лет такая вещь, как побег, никогда его не беспокоила, потому что он всегда верил, что никогда и никому не сдастся. Сделка, которую он заключил с демоном тьмы, гарантировала, что никто не сможет взять его в плен, пока ночное небо касается его кожи. Его способность двигаться, оседлав ветер, – быстрее, чем вспышка молнии, – позволяла ему исчезать, как тень на солнце, даже в самых безвыходных ситуациях.

Став в детстве свидетелем жуткой смерти отца, Оками поклялся небесам, что он умрет прежде, чем позволит кому-либо получить власть над ним. Власть убить человека без последствий. Власть разлучить мужчину со всеми, кого он любил, и лишить мальчика всего, что он когда-либо знал, одним махом.

Эта детская клятва стала причиной, по которой Оками заключил сделку с демоном на десятом году своей жизни. Он принял демонический клинок из странного черного камня и произнес свою клятву. Считая, что это достойная плата за свое благополучие и будущее.

И несмотря на это, он рискнул и тем и другим не единожды, а дважды за последние дни. И все ради любви. Ради любви Оками был вполне готов потерять все.

Что же насчет убийства императора? Было время – вскоре после гибели его отца и потери состояния семьи, – когда Оками подумывал убить Минамото Масару и стать причиной падения императорской семьи. Даже сейчас – с нежной горечью – он вспоминал, как тосковал по тому дню, когда будет достаточно силен, чтобы уничтожить всех, кто осадил его мир.

Но это все была лишь детская глупость – сама эта мысль о мести. Размышления рассерженного мальчишки, лишенного цели. В конце концов, какую цель преследовало возмездие? Такую, что уничтожала своего носителя, ввергая в бесконечный порочный круг ненависти.

Вскоре после смерти отца – когда Оками столкнулся с холодом, смертью, голодом, отголосками насмешек, – он забыл эти мысли и вместо этого выбрал удобство защиты только самого себя. По крайней мере, в этом случае он не стал бы причиной гибели кого-либо связанного с ним, умершего во имя мести.

И все же вот он сейчас рассматривает вероятность побега. Мечтает проткнуть сердце этого глупого императора раскаленным клинком. Наблюдать, как его кровь утекает сквозь решетку, предназначенную для испражнений. Смеяться про себя, пока жизнь вытекает из тела Року.

Знает, что все это безнадежные усилия.

Каждый раз, когда кулак Райдэна врезался в кожу Оками, он чувствовал, как напрягалось его тело, хотя разум знал лучше: никто не спасет от неизбежного приступа боли. Вскоре каждый удар слился со следующим, пока в его груди, конечностях и животе не разлился ровный гул боли. Пока в голове не зазвенело, как будто внутри был гонг.

Затем избиение прекратилось так же внезапно, как и началось.

Казалось странным, что они еще не допросили его. Он думал, что они, по крайней мере, захотят узнать, несет ли Черный клан ответственность за смерть императора. Что сделали его люди и почему. Кто входил в состав Черного клана. Какие у них могли быть планы относительно будущего империи.

Тем не менее они не спросили у него ничего важного, кроме того, чего он на самом деле боится.

И это… подарило ему передышку.

Оками перекатился на спину и позволил звукам их голосов стихнуть, как будто он погрузился под воду. Стараясь изо всех сил игнорировать оскорбления в каждом слове, независимо от того, кто их произносил. Райдэн носил свою ненависть как броню, и часть Оками предпочитала именно такой ее вид. Старший брат обладал неприкрытой, бесхитростной ненавистью, легко заметной и понятной. Легко проходящей. Это была ненависть, с которой Оками столкнулся в молодости, когда на его стороне были только верный самурай его отца Ёси и его лучший друг Цунэоки.

Року не выставлял свою ненависть напоказ. Он маскировал ее довольными улыбками и пугающим спокойствием, как будто пытался задобрить или склонить своих жертв к подчинению. Это была опасная ненависть, потому что трудно было понять, насколько глубоки ее корни. Чем больше Року говорил, тем глубже его яд просачивался сквозь кожу Оками, заставляя того сжимать зубы.

Ненависть Райдэна было легко игнорировать. Но ненависть Року была извилистой тропинкой, манившей Оками вперед, в колючий подлесок.

Лицо Оками пульсировало. Каждый вздох напрягал мышцы груди. Один глаз нельзя было открыть, настолько он опух. Тем не менее он смотрел на луч лунного света. Тот единственный мазок сияющего белого цвета, падающий каскадом из узкого окна наверху. Его тело инстинктивно потянулось к нему. Искало в нем утешения. Силы. Свет ночного неба мог стать его спасителем, так же как и он долгое время был его демоном.

Его босая нога вытянулась, словно в трансе. Облако пронеслось над луной, окутав его спасительницу еще большей тьмой.

Так близко. Но так далеко.

Слишком далеко, чтобы помочь.

Ненавистные слова, окружающие Оками, продолжали проникать в его грудь, обволакивая его сердце. Он никому бы не позволил увидеть свое отчаяние. Несмотря на то что его лицо пульсировало, а грудь болела, он никогда не позволил бы ни единой слезинке скатиться по его лицу. Он бы не доставил никому – тем более этим глупым мальчишкам, играющим во взрослых мужчин, – такое удовольствие.

В последний раз слезы текли по лицу Оками в день, когда умер его отец, восемь лет назад. С тех пор он ни разу не плакал, даже наедине с собой.

Оками подавил желание закричать. Разозлиться на умирающий свет и нанести ответный удар по боли, пронизывающей его тело. Это не была боль от многократных избиений. Это была боль от страха. От холодного, темного страха, который Оками так долго игнорировал. От возможности, что как бы он ни старался избежать подобного, все же были люди, которые смогли заполучить контроль над ним, по-своему.