Однако теперь она сидела напротив Серебрякова, смотрела ему в глаза, и у нее мурашки шли по коже. Интуиция – это не доказательство вины, даже не повод для скандала. И все же своим инстинктам Женя доверяла и чувствовала: оставлять Костю наедине с этим человеком ни в коем случае нельзя.

Жаль только, что сам Серебряков не спешил признавать это.

– С каждым человеком в нашей профессии связан минимум один скандал, это нормально, – заявил он. – И чем выше ты поднимаешься, тем больше грязи к тебе липнет. В принципе, можно рассматривать шоу-бизнес как гору с грязевыми дорогами – и это будет правдой.

– А если я найду тех людей, которые выдвигали против вас обвинения, и поговорю с ними, они признают себя грязью?

– Конечно же нет. Но вы лучше спросите, приняли ли они от меня деньги – и замолчали ли после этого. Видите? Оскорбленная гордость замолкает, если набит кошелек. Разве это не доказывает, что только деньги им и были нужны? Послушайте, против меня выдвигали обвинения и парни, и девушки, а так же не бывает! Я или гей, или нет. Я что, за всеми подряд бегаю?

– Судя по обвинениям, за теми, кто выглядит подростком, – невозмутимо сказала Женя.

– Ай, перестаньте. Просто ушлые родители сообразили, что такие скандалы мне совсем уж невыгодны, и пользовались вовсю. Но доказательств никогда не было… Так что какой смысл говорить об этом? Не позволяйте этим бредням сломать карьеру Кости! Я могу помочь ему так, как никто другой.

– Спасибо большое, мы подумаем об этом.

И вроде как прозвучало достаточно вежливо, однако истинный смысл Серебряков понял без труда. Женя уже сейчас давала ему понять, что никакого сотрудничества не будет. Потому что, несмотря на все свои улыбочки и рассуждения, он легко злился из-за тех обвинений, он едва сдерживался.

Что-то произошло между ним и теми детьми. И если их родители решили, что все исправляется деньгами, – пожалуйста. Но Женя зарабатывать таким способом не собиралась.

– Вы допускаете серьезную ошибку, – заметил Серебряков. – Есть решения, которые ломают жизнь. Не поступайте так со своим братом.

– Я же сказала, мы подумаем.

– Я прекрасно знаю, что вы сказали.

– Если Костя захочет работать с вами, я его не удержу, – пожала плечами Женя. – Давайте остановимся на этом.

И оба они знали, что Костя не захочет, потому что не захотел с самого начала. Женя надеялась, что это последняя их встреча с продюсером. Мало, что ли, подростков на том же шоу талантов? Однако Серебряков, уходя, на секунду остановился и бросил через плечо:

– Еще увидимся, Евгения. Думаю, очень скоро.

Наблюдение за хозяйской дочкой было отличным заданием, от которого никто не отказывался. Платили за такое в два раза больше, чем за простое дежурство, а напрягаться было не нужно. Все прекрасно знали: Дубровин следит за ней не потому, что ей угрожает опасность, а просто на всякий случай.

Маргарита давно уже покинула отцовский дом, вышла замуж, завела собственную семью. Она наверняка думала, что с прошлым покончено, она сама выбирает, когда и как общаться с отцом. Наивно, конечно. Дубровин не мог отмахнуться от единственной наследницы, и за этой девицей наблюдали долгие годы. Она не догадывалась, естественно, – и потому, что следили за ней отличные профессионалы, и потому, что не видела причин для слежки. Хотя, зная своего отца, могла бы и сообразить, что причины вообще не нужны.

Егор был на хорошем счету, а потому получал такие задания не реже раза в месяц. За много лет он отлично изучил жизнь этой семьи, знал все их тайны, большие и маленькие. Порой ему казалось, что он знаком с этими людьми, хотя лично он знал только Риту – он начал работать на Дубровина еще до ее рождения.

Когда она стала жаловаться на преследование, Егор насторожился. Понятно, что Дубровин посмеивался над таким. Но у этого человека хватало врагов, которые могли загореться нездоровым желанием поквитаться с его дочерью. Поэтому Егор начал брать дежурства чаще, присматриваться к окружению Риты внимательней и… ничего не добился.

Никакого загадочного преследователя рядом с ней попросту не было. Егор не льстил себе, он знал, что не может считаться профессионалом высшего класса. В мире хватало тех, кто способен был от него скрыться. Однако тут следовало учитывать важный момент: Рита видела своего преследователя. Получается, кто-то скрылся от человека с опытом Егора, но попался на глаза обыкновенной домохозяйке? Допускать такой вариант было не то что неприятно – оскорбительно!

Был и еще один сценарий, при котором за Ритой охотился редкий мастер своего дела. Человек, желавший помучить ее, но при этом не попасться на глаза наблюдателям – о которых он, конечно же, знал. Однако когда Егор думал о таком, ему становилось смешно. Откуда в окружении Риты вдруг взялся такой ниндзя? Да, у нее влиятельные муж и отец. Ну так за ними бы тогда и бегали шпионы! Может, уже бегают. А в том, чтобы выставить эту женщину сумасшедшей, нет никакой выгоды.

Поэтому пришлось признать: она действительно сумасшедшая. Там и наследственность не лучшая, и условия жизни те еще. У Риты и прежде сдавали нервы, похоже, с возрастом будет хуже. Егор принял этот вариант как основной и вернулся к спокойным, расслабленным дежурствам.

Сегодня ему полагалось наблюдать за Ритой в вечернюю и ночную смену. Часов в пять он подошел к служебной квартире – той, которая располагалась в одном подъезде с квартирой семейства Павловских. Только Павловские обосновались на десятом этаже, а служебную квартиру выкупили на седьмом.

Обычно в сентябре семья еще жила в загородном доме, и там наблюдать за ними было не так удобно. Однако после нервного срыва Рита настояла на том, чтобы они перебрались в квартиру раньше привычного срока. Должно быть, ей казалось, что в большом городе, в окружении людей никто до нее не доберется. Ее муж предпочел не спорить, а Егор так и вовсе мысленно аплодировал. Теперь он мог не таиться по кустам, а сидеть в тепле перед мониторами – с постоянным доступом к холодильнику и туалету. Сказка, а не работа!

Днем еще приходилось напрягаться: ездить вслед за Ритой по кружкам ее детей, не попадаться ей на глаза в магазинах. Но в ночных сменах самым сложным было не заснуть.

– Ну как она? – поинтересовался Егор, принимая дежурство у своего предшественника. Этот тоже работал охранником на Дубровина, но был из молодых, тех, кого Егор еще толком не успел изучить… тех, кто знал Илью Дубровина только как законопослушного бизнесмена и не догадывался о его прошлом. – Все еще истерит?

– Нет, вроде успокоилась.

– Да ладно!

– Почему нет? Она ж к психологу бегает чаще, чем за хлебом, – хмыкнул молодой охранник. – Порой шарахается еще от темных углов, но потом сама над собой смеется. По ходу, это у нее реально осеннее обострение такое было – рано началось и рано отпустило.

– Очень может быть.

– Я слышал, она раньше совсем психованная была, даже вены себе резала или что-то типа того…

– Это мы обсуждать не будем, – сухо произнес Егор.

Молодой охранник не смутился:

– Значит, правда. Я так и думал. Да мне это не важно, в общем-то, главное, что сейчас она унялась! Сегодня так вообще спокойная была.

Рита и теперь оставалась спокойной. Не подозревая обо всех камерах, давно установленных в ее квартире, она возилась с детьми, готовила ужин, позже включила какие-то мультики. Ее мужа снова не было дома, но Дубровин сказал, что это нормально. Егор воздержался от комментариев.

Вечер переходил в ночь, Рита повела мелких в спальню. Егор воспользовался этим, чтобы сходить на кухню и взять из холодильника бутылку воды – кофе не хотелось, да и не помогал ему никогда кофеин. День был не слишком утомительный, и Егор не сомневался, что со всем справится.

Вот только оказалось, что он переоценил собственные силы. В сон его начало клонить вскоре после того, как он вернулся к мониторам. Сначала это показалось ему мелочью: позднее время, на экране ничего не происходит – неудивительно, что Егору спать хочется! Однако игнорировать эту сонливость не получалось, она набирала силу, веки становились тяжелыми, в глаза будто пригоршню песка бросили. По телу разливалось теплое онемение, словно убеждавшее: не нужно дергаться, пара часов отдыха пойдет ему на пользу. Егор понимал, что это ненормально, а выхода пока не видел, мысли стали медленными и какими-то пустыми, словно и не ему принадлежащими.